Немало царств, немало стран на свете.Мы любим тростниковые ковры,Мы ходим не в кофейни, а в мечети,На солнечные тихие дворы.Мы не купцы с базара. Мы не рады,Когда вступает пыльный караванВ святой Дамаск, в его сады, ограды:Нам не нужны подачки англичан.Мы терпим их. Но ни одежды белой,Ни белых шлемов видеть не хотим.Написано: чужому зла не делай,Но и очей не подымай
пред ним.Скажи привет, но помни: ты в зеленом.Когда придут, гляди на кипарис,Гляди в лазурь. Не будь хамелеоном,Что по стене мелькает вверх и вниз.
Шипит и не встает верблюд,Ревут, урчат бока скотины. —Ударь ногой. Уже поютВ рассвете алом муэззины.Стамбул жемчужно-сер вдали,От дыма сизо на Босфоре,В дыму выходят кораблиВ седое Мраморное море.Дым смешан с холодом воды,Он пахнет медом и ванилью,И вами, белые сады,И кизяком, и росной пылью.Выносит красный самоварГрек из кофейни под каштаном,Баранов гонят на базар,Проснулись нищие за ханом:Пора идти, глядеть весь деньНа зной и блеск, и все к востоку,Где только птиц косая теньБежит по выжженному дроку.
Могол Тимур принес малютке-сынуОгнем горящий уголь и рубин.Он мудрый был: не к камню, не к рубинуВ восторге детском кинулся Имин.Могол сказал: «Кричи и знай, что пленкаУже легла на меркнущий огонь».Но бог мудрей: бог пожалел ребенка —Он сам подул на детскую ладонь.
В щит золотой, висящий у престола,Копьем ударит ангел Израфил —И саранчой вдоль сумрачного долаМы потечем из треснувших могил.Щит загудит — и ты восстанешь, боже,И тень твоя падет на судный дол,И будет твердь подобна красной коже,Повергнутой кожевником в рассол.
Туман прозрачный по полямИдет навстречу мне,Луны касаясь по краям,Мелькая в вышине.В полях не мало борозд, ям,Невидных при луне.Что там? Не речки ль полоса?Нет, это зеленя.Блестит холодная росаНа гриве у коня —И дышат ладаном леса,Раскрытые до пня.
Так говорит господь: «Когда, мой раб любимый,Читаешь ты Коран среди врагов моих,Я разделяю вас завесою незримой,Зане смешон врагам мой сладкозвучный стих».И сокровенных чувств, и тайных мыслей многоОт вас я утаил. Никто моих путей,Никто
моей души не знает, кроме бога:Он сам нас разделил завесою своей.
Часы, шипя, двенадцать раз пробилиВ соседней зале, темной и пустой,Мгновения, бегущие чредойК безвестности, к забвению, к могиле,На краткий срок свой бег остановилиИ вновь узор чеканят золотой:Заворожен ритмической мечтой,Вновь отдаюсь меня стремящей силе.Раскрыв глаза, гляжу на яркий светИ слышу сердца ровное биенье,И этих строк размеренное пенье,И мыслимую музыку планет.Все ритм и бег. Бесцельное стремленье!Но страшен миг, когда стремленья нет.
Как дым пожара, туча шла.Молчала старая дорога.Такая тишина была,Что в ней был слышен голос бога,Великий, жуткий для землиИ внятный не земному слуху,А только внемлющему духу.Жгло солнце. Блеклые, в пыли,Серели травы. Степь ронялаБеззвучно зерна — рожь теклаКак бы крупинками стеклаВ суглинок жаркий. Тонко, вяло,Седые крылья распустив,Птенцы грачей во ржи кричали.Но в духоте песчаных нивТерялся крик. И вырасталиНа юге тучи. И листваВетлы, склоненной к их подножью,Вся серебристой млела дрожью —В грядущем страхе божества.
Глубокая гробница из порфира,Клоки парчи и два крутых ребра.В костях руки — железная секира,На черепе — венец из серебра.Надвинут он на черные глазницы,Сквозит на лбу, блестящем и пустом.И тонко, сладко пахнет из гробницыИстлевшим кипарисовым крестом.
Леса, пески, сухой и теплый воздух,Напев сверчков, таинственно простой.Над головою — небо в бледных звездах,Под хвоей — сумрак, мягкий и густой.Вот и она, забытая, глухая,Часовенка в бору: издалекаМерцает в ней, всю ночь не потухая,Зеленая лампадка светляка.Когда-то озаряла нам дорогуДругая в этой сумрачной глуши…Но чья святей? Равно угоден богуСвет и во тьме немеркнущей души.
Синий ворон от падалиАлый клюв поднимал и глядел.А другие косились и прядали,А кустарник шумел, шелестел.Синий ворон пьет глазки до донушка,Собирает по косточкам дань.Сторона ли моя ты, сторонушка,Вековая моя глухомань!