Ты высоко, ты в розовом свете зари,А внизу, в глубине, где сырей и темней,В узкой улице — бледная зелень огней,В два ряда неподвижно блестят фонари.В узкой улице — сумерки, сизо, темно,А вверху — свет зари — и открыто окно:Ты глядишь из окна, как смешал ПетроградС мутью дыма и крыш мглисто-алый закат.
луной на дальнем юге,Как вода, пески блестят.Позабудь своей подругиПолудетский грустный взгляд.Под луной текут, струятсяЗолотой водой пески.Хорошо в седле качатьсяСердцу, полному тоски.Под луной, блестя, чернеетКаждый камень, каждый куст.Знойный ветер с юга веет,Как дыханье милых уст
Дует ветер, море хлеба,Где тону я, всё в волненье,Меж колосьев смотрит с небаПолнолунье в изумленье:Я пою, а ветер носитПесню глупую, что смелоПо лицу луны колосьяЗадевает то и дело.
Ты странствуешь, ты любишь, ты счастлива…Где ты теперь? — Дивуешься волнамЗеленого Бискайского заливаМеж белых платьев и панам.Кровь древняя течет в тебе недаром.Ты весела, свободна и проста…Блеск темных глаз, румянец под загаром,Худые милые уста…Скажи поклоны князю и княгине.Целую руку детскую твоюЗа ту любовь, которую отнынеНи от кого я не таю.
Возьмет господь у васВсю вашу мощь, — отнимет трость и посох,Питье и хлеб, пророка и судью,Вельможу и советника. ВозьметГосподь у вас ученых и мудрейших,Художников и искушенных в слове.В начальники над городом поставитОн отроков, и дети ваши будутГлавенствовать над вами. И народыВосстанут друг на друга, дабы каждыйБыл нищ и угнетаем. И над старцемГлумиться будет юноша, а смерд —Над прежним царедворцем.И падет Сион во прах, зане язык егоИ всякое деянье — срам и мерзостьПред господом, и выраженье лицСвидетельствует против них, и смело,Как некогда в Содоме, величаютОни свой грех. — Народ мой! На погибельВели тебя твои поводыри!
— Дай мне, бабка, зелий приворотных,Сердцу песен прежних, беззаботных,
Отдыха глазам.— Милый внучек, рада б, да не в силах:Зелья те цветут не по лесам, А в сырых могилах.
В сосудах тонких и прозрачныхСквозит елей, огни горят.Жених идет в одеждах брачных.Невесты долу клонят взгляд.И льется трепет серебристыйНа лица радостные их: —Благословенный и пречистый!Взойди в приют рабынь твоих!Не много нас, елей хранившихДля тьмы, обещанной тобой.Не много верных, не забывших,Что встанет день над этой тьмой!
Высокий белый зал, где черная рояльДневной холодный свет, блистая, отражает,Княжна то жалобой, то громом оглашает,Ломая туфелькой педаль.Сестра стоит в диванной полукруглой,Глядит с улыбкою насмешливо-живой,Как пишет лицеист, с кудрявой головойИ с краской на лице, горячею и смуглой.Глаза княжны не сходят с бурных нот,Но что гремит рояль — она давно не слышит, —Весь мир в одном: «Он ей в альбомы пишет!» —И жалко искривлен дрожащий, сжатый рот.
Гор сиреневых кручи встают,Гаснет сумерек алых сиянье,В тихом море сирены поют,В мире счастье, покой и молчанье.В мире только старик рыболов,Да сиреневый остров Капрея,Да заморская синь облаков,Где закат потухает, алея.
На диких берегах БретаниБушуют зимние ветры.Пустуют в ветре и туманеРыбачьи черные дворы.Печально поднят лик МадонныВ часовне старой. Дождь сечет.С ее заржавленной короныНа ризу белую течет.Единая, земному горюПричастная! Ты, что далаСвое святое имя Морю!Ночь тяжела для нас была.Огнями звездными над намиПылал морозный ураган.Крутыми черными волнамиХодил гудящий океан.Рукой, от стужи онемелой,Я правил парус корабля.Но ты сама, в одежде белой,Сошла и стала у руля.И креп я духом, маловерный,И в блеске звездной синевыТуманный нимб, как отблеск серный,Сиял округ твоей главы.