Косоглазая девушка, ножки скрестив,На циновке сидит глянцевитой.В зимнем солнце есть теплый, янтарный отлив,Но свежо на веранде раскрытой.А свежо не от тех ли снегов,Что в лазурь вознесла Хираями?Не от тех ли молочных, тугих лепестков,Что покрыли весь жертвенник в храме?Не от этих ли зыбких, медлительных рей,Что в заливе, за голым платаном?Не от тех ли далеких морей,Где жених первый раз
Ночь ледяная и немая,Пески и скалы берегов.Тяжелый парус поднимая,Рыбак идет на дальний лов.Зачем ему дан ловчий жребий?Зачем в глухую ночь, зимой,Простер и ты свой невод в небе,Рыбак нещадный и немой?Свет серебристый, тихий, вечный.Кресты погибших. И в туманУходит плащаницей млечнойПод звездной сетью океан.
По раскаленному ущелью,Долиной Смерти и Огня,В нагую каменную кельюПустынный Ангел ввел меня.Он повелел зажечь лампаду,Иссечь на камне знак Креста —И тихо положил преградуНа буйные мои уста.Так, господи! Ничтожным словомНе оскверню души моей.Я знаю: ты в огне громовомУже не снидешь на людей!Ты не рассеешь по вселенной,Как прах пустынь, как некий тлен,Род кровожадный и презренныйВ грызне скатавшихся гиен!
«Девушка, что ты чертилаЗонтиком в светлой реке?»Девушка зонтик раскрылаИ прилегла в челноке.«Любит — не любит…» Но проситСердце любви, как цветок…Тихо теченье уноситЗонтик и белый челнок.
Она черна, и блещет скатЕе плечей, и блещут груди:Так два тугих плода лежатНа крепко выкованном блюде.Пылит песок, дымит котел,Кричат купцы, теснятся в давкеВерблюды, нищие, ослы —Они с утра стоят у лавки.Жует медлительно тростник,Косясь
на груды пестрых тканей,Зубами светит… А язык —Лилово-бледный, обезьяний.
Колокола переводили,Кадили на открытый гроб —И венчик розовый лепилиНа костяной лимонный лоб.И лишь пристал он и с поклономНазад священник отступил,Труп приобщился вдруг иконам,Святым и холоду могил.В тлетворной сладости, смердящейОт гроба, дыма и цветов,Пышнее стал сухой, блестящийИз золотой парчи покров —И пала тень ресниц чернее,И обострилися черты:Несть часа на земле страшнееИ несть грознее красоты.
Никогда вы не воскреснете, не встанетеИз гнилых своих гробов,Никогда на божий лик не глянете,Ибо нет восстанья для рабов,Темных слуг корысти, злобы, ярости,Мести, страха, похоти и лжи,Тучных тел и скучной, грязной старости:Закопали — и лежи!
По древнему унывному распевуПоет собор. Злаченые столпыБлестят из тьмы. Бог, пригвожденный к Древу,Почил — и се, в огнях, среди толпы.И дьявол тут. Теперь он входит смелоИ смело зрит простертое пред нимНагое зеленеющее тело,Костры свечей и погребальный дым.Он радостен, он шепчет, торжествуя:На долгий срок ваш бог покинул вас,Притворное рыданье ваше вскуе,Далек воскресный час!
И шли века, и стены Рая пали,И Сад его заглох и одичал,И по ночам зверей уж не пугалиБлистания небесного Меча,И Человек вернулся к Раю, — вскуеХотел забыть свой золотой он сон —И Сатана, злорадно торжествуя,Воздвиг на месте Рая — Вавилон.
И снова вечер, степь и четкоБьет перепел в росе полей.Равнина к югу в дымке кроткой,Как море дальнее, а в ней, —Что в ней томит? ВоспоминаньяО том, чему возврата нет,Призыв на новые скитаньяИль прошлого туманный след? — Ты, молодость моя, вы, годыНадежд, сердечной простоты,Беспечной воли и свободы,Счастливой грусти и мечты,— Какой-то край обетованный,Какой-то вечер в той стране,«Где кипарис благоуханныйВнимает плещущей волне»,— И ты, заветный и неясныйНеверный друг, кого опятьВ тоске вечерней жду напрасноИ буду до могилы ждать.