Луна полночная глядитС пустого неба, пароход,Луне навстречу, бороздитЛиловый сплав Каспийских вод,Луна из-за тугих снастейЗеркальней кажется, светлей,Под ней, на юг, в дали пустойИграет отблеск золотой,Как будто рыбья чешуя,А что за ней? Там тоже я,Душа моя…
Весна, и ночь, и трепет звезд,И свежесть трав лесной долины.Над тишиной уснувших гнездСклонились темные вершины.Гляжу в прозрачный сумрак их,Дышу весной — и предо мноюКакой-то тайной неземноюВся ночь раскрыта в этот миг.И эта тайна — откровенье,Моя душа и жизнь моя, —В ночном потоке бытияЗвезды падучей отраженье.
Голубое основанье,Золотое острие…Вспоминаю зимний вечер,Детство раннее мое.Заслонив свечу рукою,Снова вижу, как во мнеЖизнь руби новою кровьюНежно светит на огне.Голубое основанье,Золотое острие…Сердцем помню только детство:Все другое — не мое.
Я в бездне был, я жил кошмаром,Скитаясь по волнам три дня.Порой закат пылал пожаром —И красный бред томил меня. Порой слепила тьма немая —И я качался в искрах звезд,Качался в бездне, обнимаяОбломок реи, точно крест. Вдруг — словно пламя на закате…Ужели смерть? — Но на волнеЗвезда Морей в огне и златеВосстала — и предстала мне. И ниц упал я, ослепленный,Восторгом жизни потрясен —И чей-то голос отдаленныйПрорезал мрак: «Спасен! спасен!»
Что молодость! Я часто на охотуВесною езжу к Дальнему Болоту,Откинувшись в покойный тарантас,А Фокс сидит у ног моих — и глазНе отрывает, бедный, от дороги,Скулит, дрожит от радостной тревогиИ рвется в степь, глотая пыль колес…Что молодость! Горячий, глупый пес!
Жгли на кострах за пап и за чертей,Живьем бросали в олово и серуЗа ад и рай, безверие и веру,За исчисленье солнечных путей.И что ж! Чертей не пламя утешает,Не то, что злей ехидны человек,А то, что гроб сожженных в прошлый век,Он в нынешнем цветами украшает.
Идет тяжелый гул по липам.Пришел, дохнул, как в море вал,Согнул верхушки с тонким скрипомИ сор в кустах заволновал.Но нет, ты, ветер, тут бессилен:Тут нужен бешеный норд-ост,Чтоб из запутанных извилин,Из сучьев вырвать шапки гнезд.И буря будет. И вороны,Кружась, кричат, что мир погиб,Что гнезда их — венцы, короныИ украшения для лип.
Все, что хранит следы давно забытых,Давно умерших, — будет жить века.В могильных кладах, древними зарытых,Поет полночная тоска.Степные звезды помнят, как светилиТем, что теперь в сырой земле лежат…Не Смерть страшна, а то, что на могилеСмерть стережет певучий клад.
Бью звонкой сталью по кремню,Сухие искры рассыпая.Грозит, мигает ночь слепая,Но я себе не изменю.Он гаснет, слишком сгнивший трут,Но ты секи, секи огнивом:Будь в заблуждении счастливом,Что эти искры не умрут.Придет, настанет ли мой день?Но блещет свет над мертвой гнилью,Сталь золотою сыплет пылью,И крепок звонкий мой кремень.
Если ночью лечь на теплой крыше,Старой пальмы путаный вихорЗачернеет в небе, станет выше,По звездам раскинет свой узор.А посмотришь в сторону Синая,Под луну, к востоку — там всегдаДаль пустыни, тонне золотаяНа песках разлитая вода.Сладкие мечты даешь ты, боже!Кто не думал, глядя в лунный свет,Что тайком придет к нему на ложеДевушка четырнадцати лет!
Лик прекрасный и бескровный,Смоляная борода,Взор архангельский, церковный,Вязь тюрбана в три ряда.Плечи круты и покаты,Вышит золотом халат, —Точно старые дукатыНа шелку его лежат.Шалью, ярко расцвеченной,Подпоясан ладный стан,На ноге сухой, точенойМалахитовый сафьян.Наклоняясь вместе с баркой,На корме сидит весь день.А жена в каюте жаркойС черной нянькой делит лень.Он глядит на белый парусДа читает суры вслух,А жена сквозь тонкий гарусС потных губ сдувает мух.