Уж как на море, на море,На синем камени,Нагая краса сидит,Белые ноги в волне студит,Зазывает с пути корабельщиков:«Корабельщики, корабельщики!Что вы по свету ходите,Понапрасну ищетеСамоцветного яхонта-жемчуга?Есть одна в море жемчужина —Моя нагая краса,Уста жаркие,Груди холодные,Ноги легкие,Лядвии тяжелые!Есть одна утеха не постылая —На руке моей спать-почивать,Слушать песни мои унывные!»Корабельщики
плывут, не слушают,А на сердце тоска-печаль,На глазах слезы горючие.Ту тоску не заспать, не забытьНи в пути, ни в пристани,Не отдумать довеку.
«Опять холодные седые небеса,Пустынные поля, набитые дороги,На рыжие ковры похожие леса,И тройка у крыльца, и слуги на пороге…»— Ах, старая наивная тетрадь!Как смел я в те года гневить печалью бога?Уж больше не писать мне этого «опять»Перед счастливою осеннею дорогой!
Одно лишь небо, светлое, ночное, Да ясный круг луныГлядит всю ночь в отверстие пустое, В руину сей стены.А по ночам тут жутко и тревожно, Ночные кораблиСвой держат путь с молитвой осторожной Далеко от земли.Свежо тут дует ветер из простора Сарматских диких мест,И буйный шум, подобный шуму бора, Всю ночь стоит окрест:То Понт кипит, в песках могилы роет, Ярится при луне —И волосы утопленников моет, Влача их по волне.
Она стоит в серебряном венце,С закрытыми глазами. Ни кровинкиНет в голубом младенческом лице,И ручки — как иссохшие тростинки. За нею кипарисы на холмах,Небесный град, лепящийся к утесу,Под ним же Смерть: на корточках, впотьмах,Оскалив череп, точит косу. Но ангелы ликуют в вышине:Бессильны, Смерть, твои угрозы!И облака в предутреннем огнеЦветут и округляются, как розы.
Уныние и сумрачность зимы,Пустыня неприветливых предгорий,В багряной смушке дальние холмы,А там, за ними, — чувствуется — море. Там хлябь и мгла. Угадываю ихПо свежести, оттуда доходящей,По туче, в космах мертвенно-седых,Вдоль тех хребтов плывущей и дымящей. Гляжу вокруг, остановив коня,И древний человек во мне тоскует:Как жаждет сердце крова и огня,Когда в горах вечерний ветер дует! Но отчего так тянет то, что там? —О море! Мглой и хлябью довременнойТы все-таки родней и ближе нам,Чем радости реей этой жизни бренной!
Смотрит луна на поляны лесныеИ на руины собора сквозные.В мертвом аббатстве два желтых скелетаБродят в недвижности лунного света:Дама и рыцарь, склонившийся к даме(Череп безносый и череп безглазый):«Это сближает нас — то, что мы с вамиОба скончались от Черной Заразы.Я из десятого века, — решаюсьПолюбопытствовать: вы из какого?»И отвечает она, оскаляясь:«Ах, как вы молоды! Я из шестого».
Дни
близ Неаполя в апреле,Когда так холоден и сыр,Так сладок сердцу божий мир…Сады в долинах розовели,В них голубой стоял туман,Селенья черные молчали,Ракиты серые торчали,Вдыхая в полусне дурманЗемли разрытой и навоза…Таилась хмурая угрозаВ дымящемся густом руне,Каким в горах спускались тучиНа их синеющие кручи…Дни, вечно памятные мне!
Ледяная ночь, мистраль(Он еще не стих).Вижу в окна блеск и дальГор, холмов нагих.Золотой недвижный светДо постели лег.Никого в подлунной нет,Только я да бог.Знает только он моюМертвую печаль,То, что я от всех таю…Холод, блеск, мистраль.
В час полуденный, зыбко свиваясь по Древу,Водит, тянется малой головкой своей,Ищет трепетным жалом нагую смущенную ЕвуИскушающий Змей.И стройна, высока, с преклоненными взорами Ева,И к бедру ее круглому гривою ластится Лев,И в короне Павлин громко кличет с запретного ДреваО блаженном стыде искушаемых дев.
1952
P. S.По древним преданиям, в искушении Евы участвовали Лев и Павлин. (Примеч. И. А. Бунина.)
Стихотворения, не включенные Буниным в собрания сочинений
Истомлена полдневным зноем,В немой тоске земля ждала,Чтоб ночь прохладой и покоемЕе во мраке обняла.Но солнце жгло с небес лучами,И вот, в затишье гробовом,Восстала Буря над волнами,Бледнея в гневе роковом.И, вспыхнув, взор ее орлиныйОт грозной страсти потемнел,И ветер бурно налетел,Промчавшись в море зыбью длинной.И в горных соснах, меж ветвей,Завыл в веселье горделивом…О, не страшись его — смелейГрудь подставляй его порывам!Пусть бьются волны об утес,Пусть резким холодом пахнуло,И тьма растет, и альбатросКричит к беде средь тьмы и гула —То жизни пир, — ее победКанун, грозою омраченный…Из мрака бури солнца светОпять взойдет, но обновленный!
Вдали еще гремит, но тучи уж свалились,Как горы дымные, идут они на юг.Опять лазурь ясна, опять весна вокруг, И ярким солнцем чащи озарились.Из-за лесных вершин далекой церкви шпицГорячим золотом трепещет и сверкает,Звенят в низах ручьи, и льется пенье птиц, А на полянах снова припекает.Густеет облаков волнистое руно;Они сдвигаются, спускаются все ниже —И вот уж солнца нет; опять в лесу темно, Дождь зашумел — и все слышней и ближе.Нахохлясь, птицы спят, и тихо лес стоитИ точно чувствует, счастливый и покорный,Как много свежести и силы благотворной Весенняя гроза в себе таит!