Том 3. Басни, стихотворения, письма

    Видал я иногда,    Что есть такие господа (И эта басенка им сделана в подарок), Которым тысячей не жаль на вздор сорить,   А думают хозяйству подспорить,    Коль свечки сберегут огарок, И рады за него с людьми поднять содом. С такою бережью диковинка ль, что дом    Скорешенько пойдет вверх дном?

Булыжник и алмаз

Потерянный Алмаз валялся на пути; Случилось, наконец, купцу его найти.      Он от купца      Царю представлен,    Им куплен, в золоте оправлен, И украшением стал царского венца.   Узнав про то, Булыжник развозился, Блестящею судьбой Алмаза он прельстился И, видя мужика, его он просит так:     «Пожалуйста, земляк,   Возьми меня в столицу ты с собою! За что́ здесь под дождем и в слякоти я ною?   А наш Алмаз в чести, как говорят. Не понимаю я, за что́ он в знать попался? Со мною сколько лет здесь рядом он валялся; Такой же камень он, и мне набитый брат. Возьми ж меня. Как знать? Коль там я покажуся, То также, может быть, на дело пригожуся». Взял камень мужичок на свой тяжелый воз,    И в город он его привез. Ввалился камень мой и думает, что разом    Засядет рядом он с Алмазом; Но вышел для него случа́й совсем иной: Он точно в дело взят, но взят для мостовой.

Мот и ласточка

    Какой-то молодец, В наследство получа богатое именье, Пустился в мотовство и при большом раденье    Спустил всё чисто; наконец,    С одною шубой он остался, И то лишь для того, что было то зимой —    Так он морозов побоялся.   Но, Ласточку увидя, малый мой И шубу промотал. Ведь это все, чай, знают,    Что ласточки к нам прилетают      Перед весной: Так в шубе, думал он, нет нужды никакой: К чему в ней кутаться, когда во всей природе К весенней клонится приятной всё погоде И в северную глушь морозы загнаны!—    Догадки малого умны; Да только он забыл пословицу в народе: Что ласточка одна не делает весны. И подлинно: опять отколь взялись морозы,   По снегу хрупкому скрипят обозы,   Из труб столбами дым, в оконницах стекло    Узорами заволокло.   От стужи малого прошибли слезы, И Ласточку свою, предтечу теплых дней, Он видит на снегу замерзшую. Тут к ней, Дрожа, насилу мог он вымолвить сквозь зубы:   «Проклятая! сгубила ты себя;    А, понадеясь на тебя,   И я теперь не во-время без шубы!»

Плотичка

    Хоть я и не пророк, Но, видя мотылька, что он вкруг свечки вьется, Пророчество почти всегда мне удается:   Что крылышки сожжет мой мотылек. Вот, милый друг, тебе сравненье и урок: Он и для взрослого, хорош и для ребенка. Ужли вся басня тут? ты спросишь; погоди,    Нет, это только побасенка,    А басня будет впереди, И к ней я наперед скажу нравоученье. Вот вижу новое в глазах твоих сомненье:   Сначала краткости, теперь уж ты     Боишься длинноты.   Что́ ж делать, милый друг: возьми терпенье!     Я сам того ж боюсь. Но ка́к же быть? Теперь я старе становлюсь:    Погода к осени дождливей,    А люди к старости болтливей. Но чтобы дела мне не выпустить из глаз,   То выслушай: слыхал я много раз,   Что легкие проступки ставя в малость,     В них извинить себя хотят      И говорят:    За что́ винить тут? это шалость; Но эта шалость нам к паденью первый шаг: Она становится привычкой, после — страстью И, увлекая нас в порок с гигантской властью,   Нам не дает опомниться никак.    Чтобы тебе живей представить,   Как на себя надеянность вредна, Позволь мне басенкой себя ты позабавить; Теперь из-под пера сама идет она,   И может с пользою тебя наставить.    Не помню у какой реки,    Злодеи царства водяного,    Приют имели рыбаки. В воде, поблизости у берега крутого,    Плотичка резвая жила.    Проворна и притом лукава, Не боязливого была Плотичка нрава: Вкруг удочек она вертелась, как юла, И часто с ней рыбак свой промысл клял с досады. Когда за пожданье он, в чаянье награды, Закинет уду, глаз не сводит с поплавка; Вот, думает, взяла! в нем сердце встрепенется; Взмахнет он удой: глядь, крючок без червяка: Плутовка, кажется, над рыбаком смеется,    Сорвет приманку, увернется,   И, хоть ты что, обманет рыбака. «Послушай», говорит другая ей Плотица:    «Не сдобровать тебе, сестрица!    Иль мало места здесь в воде,   Что ты всегда вкруг удочек вертишься? Боюсь я: скоро ты с рекой у нас простишься. Чем ближе к удочкам, тем ближе и к беде. Сегодня удалось, а завтра — кто порука?» Но глупым, что́ глухим разумные слова.    «Вот», говорит моя Плотва:     «Ведь я не близорука! Хоть хитры рыбаки, но страх пустой ты брось:    Я вижу хитрость их насквозь Вот видишь уду! Вон закинута другая! Ах вот еще, еще! Смотри же, дорогая,    Как хитрецов я проведу!»    И к удочкам стрелой пустилась: Рванула с той, с другой, на третьей зацепилась,    И, ах, попалася в беду!    Тут поздно бедная узнала, Что лучше бы бежать опасности сначала.

Крестьянин и змея

  Когда почтен быть хочешь у людей,— С разбором заводи знакомства и друзей!    Мужик с Змеею подружился.    Известно, что Змея умна:    Так вкралась к Мужику она, Что ею только он и клялся, и божился. С тех пор все прежние приятели, родня,   Никто к нему ногой не побывает.    «Помилуйте», Мужик пеняет:   «За что вы все покинули меня!»   Иль угостить жена вас не умела?   Или хлеб-соль моя вам надоела?»   «Нет», кум-Матвей сказал ему в ответ:    «К тебе бы рады мы, сосед; И никогда ты нас (об этом слова нет)   Не огорчил ничем, ни опечалил:    Но что за радость, рассуди, Коль, сидя у тебя, того лишь и гляди, Чтобы твой друг кого, подползши, не ужалил?»

Свинья под дубом

   Свинья под Дубом вековым Наелась жолудей до-сыта, до-отвала;    Наевшись, выспалась под ним;    Потом, глаза продравши, встала И рылом подрывать у Дуба корни стала.    «Ведь это дереву вредит»,    Ей с Дубу ворон говорит: «Коль корни обнажишь, оно засохнуть может».—    «Пусть сохнет», говорит Свинья:    «Ничуть меня то не тревожит;    В нем проку мало вижу я; Хоть век его не будь, ничуть не пожалею; Лишь были б жолуди: ведь я от них жирею».— «Неблагодарная!» примолвил Дуб ей тут:   «Когда бы вверх могла поднять ты рыло,     Тебе бы видно было,   Что эти жолуди на мне растут».    Невежда также в ослепленье    Бранит науки и ученье,    И все ученые труды, Не чувствуя, что он вкушает их плоды.

Паук и пчела

   По мне таланты те негодны,    В которых Свету пользы нет,   Хоть иногда им и дивится Свет.   Купец на ярмарку привез полотны; Они такой товар, что надобно для всех.   Купцу на торг пожаловаться грех:   Покупщиков отбою нет; у лавки    Доходит иногда до давки. Увидя, что товар так ходко идет с рук,     Завистливый Паук    На барыши купца прельстился;    Задумал на продажу ткать,    Купца затеял подорвать И лавочку открыть в окошке сам решился. Основу основал, проткал насквозь всю ночь,    Поставил свой товар на-диво,    Засел, надувшися, спесиво,    От лавки не отходит прочь   И думает: лишь только день настанет, То всех покупщиков к себе он переманит. Вот день настал: но что ж? Проказника метлой    Смели и с лавочкой долой.    Паук мой бесится с досады.   «Вот», говорит: «жди праведной награды! На весь я свет пошлюсь, чье тонее тканье:     Купцово иль мое?» —    «Твое: кто в этом спорить смеет?» Пчела ответствует: «известно то давно;    Да что́ в нем проку, коль оно    Не одевает и не греет?»

Лисица и осел

«Отколе, умная, бредешь ты, голова?» Лисица, встретяся с Ослом, его спросила.—     «Сейчас лишь ото Льва! Ну, кумушка, куда его девалась сила: Бывало, зарычит, так стонет лес кругом,    И я, без памяти, бегом, Куда глаза глядят, от этого урода;   А ныне в старости и дряхл и хил,      Совсем без сил,   Валяется в пещере, как колода.     Поверишь ли, в зверях    Пропал к нему весь прежний страх, И поплатился он старинными долгами! Кто мимо Льва ни шел, всяк вымещал ему       По-своему:     Кто зубом, кто рогами…» «Но ты коснуться Льву, конечно, не дерзнул?»    Лиса Осла перерывает.    «Вот-на!» Осел ей отвечает: «А мне чего робеть? и я его лягнул:   Пускай ослиные копыта знает!» Так души низкие, будь знатен, силен ты, Не смеют на тебя поднять они и взгляды;    Но упади лишь с высоты: От первых жди от них обиды и досады.

Муха и пчела

  В саду, весной, при легком ветерке,     На тонком стебельке     Качалась Муха, сидя,    И, на цветке Пчелу увидя, Спесиво говорит: «Уж как тебе не лень С утра до вечера трудиться целый день! На месте бы твоем я в сутки захирела.     Вот, например, мое    Так, право, райское житье!    За мною только лишь и дела,    Летать по балам, по гостям: И молвить, не хвалясь, мне в городе знакомы    Вельмож и богачей все домы. Когда б ты видела, как я пирую там!    Где только свадьба, именины,—    Из первых я уж верно тут.   И ем с фарфоровых богатых блюд, И пью из хрусталей блестящих сладки вины,     И прежде всех гостей Беру, что вздумаю, из лакомых сластей;    Притом же, жалуя пол нежной,    Вкруг молодых красавиц вьюсь    И отдыхать у них сажусь На щечке розовой иль шейке белоснежной».— «Всё это знаю я», ответствует Пчела:    «Но и о том дошли мне слухи,    Что никому ты не мила,   Что на пирах лишь морщатся от Мухи, Что даже часто, где, покажешься ты в дом,    Тебя гоняют со стыдом».— «Вот», Муха говорит: «гоняют! Что́ ж такое? Коль выгонят в окно, так я влечу в другое».

Змея и овца

   Змея лежала под колодой    И злилася на целый свет;    У ней другого чувства нет, Как злиться: создана уж так она природой. Ягненок в близости резвился и скакал;   Он о Змее совсем не помышлял. Вот, выползши, она в него вонзает жало: В глазах у бедняка туманно небо стало;    Вся кровь от яду в нем горит. «Что сделал я тебе?» Змее он говорит.— «Кто знает? Может быть, ты с тем сюда забрался, Чтоб раздавить меня», шипит ему Змея: «Из осторожности тебя караю я».— «Ах, нет!» он отвечал, — и с жизнью тут расстался.