Тот, кто должен

Мих оставил ему все четыре конверта и вернулся к себе.

– Ну, что? – поинтересовалась Оксана. – За что тебя оштрафовали?

– Ни за что. Ошиблись просто.

– Ага, ошиблись.

Она взглянула на него с уважением. На этом уровне он уже обогнал выпускающего редактора. Заработал несколько лишних баллов.

Стало тоскливо, и он набрал Ольгу.

– Как ты?

– В студии монтируюсь. Некогда сейчас, – отрезала она.

– Увидимся?

– Только не у меня.

– Ок, сходим куда-то.

– В сауну?

– Почему в сауну?

– Меня все в сауну приглашают обычно.

– Жарко для сауны. Но я что-то придумаю.

Оксана не пропустила ни слова.

– Нельзя ей в сауну, если она беременна.

– Ей хочется.

– Вот тупые телки!

Никто с таким остервенением не способен ругать женщин, как женщины. Особенно счастливых женщин – несчастные женщины, блондинок – брюнетки, замужних – разведенки, бездетных – матери восьми детей, а матерей восьми детей – бездетные. Чувство, которое испытывают друг к другу женщины, – никак не сестринство. Есть правила, которые действуют безоговорочно: из кожи вылезть, чтобы понравиться жениху-мужу подруги, обсудить за глаза коллегу по работе, оговорить ее ухажера и тому подобное бесконечным списком. Мир женской логики – очень грустный мир. Это аквариум с выпуклыми стеклами, преломляющий все человеческие ценности и трансформирующий их в замужество, стиральную машину, памперсы и крем от морщин. Даже с чувством юмора у женщин не все благополучно, потому что быть остроумной, но не казаться смешной, может не каждая. Остроумие отрезает путь к стиральной машине. Зато какими наивными и прямолинейными они могут быть в своей мнимой простоте, и какими коварными в своей откровенной подлости. Мих смотрел на Окс-реда и чувствовал печаль от всех своих прежних знакомств, встреч, свиданий и секса с женщинами, за все время с четырнадцати лет. И мелированные волосы Оксанки расплывались перед ним в мутное пятно.

Неожиданно вошла Неля, но он никак не отреагировал.

– Миш, пойдем ко мне, – позвала она. – Поговорим о следующем номере.

– Мне как-то не хочется говорить…

Неля согласилась:

– Я буду говорить, а ты послушаешь.

– Ну, только если так.

Оксана смотрела пораженно. Смотрела завистливо. А завидовать было нечему. Как только человек понимает правила какой-то игры, следовать им уже становится неинтересно. Он уже знает все способы перейти на следующий уровень, а знание – как обычно – лишает игру драйва, губит азарт.

Совсем немного понадобилось времени, чтобы прощупать гнилое дно глянца. Блестящая обложка скрывала всего лишь плохо оплачиваемые усилия безропотных клерков удовлетворить нездоровые амбиции Вероники.

Неля не сказала ничего интересного. Просто выбрала гламурную тему следующего номера – шопоголики, потому что алкоголики все-таки «выглядели мрачновато».

29. ОБЩЕЕ

Ольга казалась раздраженной. Теребила ремешок сумки.

– Некогда мне время на тебя тратить!

– Так послала бы!

Она взглянула сквозь него, в туманную даль, которой не было.

– Послала бы. Если бы могла. Но не могу. Понимаешь, почему не могу?

Мих промолчал.

– А поехали, и правда, в сауну! Меня раз двести приглашали, а я так ни с кем и не была.

Они взяли такси.

– В хороших саунах время заказывать нужно, – сказал он. – Но, может, сейчас все на море.

Места были, Ольга обрадовалась. Заказали на два часа – комнату отдыха с душем и туалетом, парилка и бассейн – общие.

– Это хорошая сауна? – все спрашивала она. – Ты тут бывал?

– Бывал несколько раз. Не с женщинами. С другом бухали.

– У тебя друг есть? Удивительно.

– Славка.

– А у меня никого нет. Была подруга, но стала за моей спиной… Ну, как обычно. Типа хотела, как лучше.

– Я понял.

Ольга пригляделась к кафельному полу.

– Тут точно чисто?

Мих присел на диван.

– Я не знаю.

На миг ему показалось, что она еле стоит на ногах, но она спокойно подошла, села рядом, чмокнула его в щеку.

– Трудно верить в такие вещи. Как будто все хорошо. А время тик-так, да?

Они пошли в душ, снова стояли под каким-то водопадом, словно мимо них падали тонны воды и уплывали в самые далекие океаны, а они оставались – на берегу канализации. Ольга пыталась не намочить лицо, чтобы не смыть косметику.

– Придет он сегодня? – спросил Мих о Попове.

– Придет.

– И ты сможешь с ним трахаться? После меня?

– Конечно, смогу. А что тут такого? На шею ему брошусь и скажу: «Давай скорей трахаться!» Я же симпатичная, я для этого и создана. Эта старая туша – мой приз. Выиграла.

Да, для этого.

Для этого и существуют сауны. Для этого существуют в саунах комнаты отдыха. Для того чтобы отдохнуть. А не для того, чтобы так бешено колотилось сердце. Не для того, чтобы душила злоба. Не для того, чтобы задыхаться, прогоняя, как наваждение, мысли о бедрах Вероники, о туше ее отца, о Ленкином животе…

Ольга отпихнула его, освободилась.

– Дурак! Какой ты дурак! Мне больно.

– Я хотел, чтобы ты после меня не смогла.

– А я смогу!

Они сидели совершенно голые по разным краям продавленного дивана. Молчали, словно, действительно, поссорились. И Мих думал, что никогда, ни с одной женщиной, он не чувствовал себя настолько обнаженным и беззащитным. Хотелось прикрыться хоть дымом – заслонить душу.

– Оль, дай сигаретку…

Она подала пачку и стала одеваться.

– Не знаю, Миша, что это и как называется. Но для развлечения – слишком больно…

– Заживет, – сказал он.

Выйдя из сауны, вызвали два разных такси.

Плакаты «Любимая, я люблю», расклеенные на стенах, уже были разрисованы усами, бородами, рогами, членами, въезжающими в рот или взгроможденными на пышную прическу «любимой», но бигборды на высоких опорах, по-прежнему хранили целомудренность.