Тотальные институты

III

Я рассмотрел два типа мест, над которыми пациент обладает непривычно большим контролем: свободные места и групповые территории. Первые он делит с любым другим пациентом, вторые — с несколькими избранными. Остается рассмотреть частные притязания на пространство, в котором индивид отдыхает, которое он контролирует и в котором пользуется негласными правами, разделяя их только с теми пациентами, которых он сам пригласил. В этом случае я буду говорить о личной территории. Речь идет о континууме, на одном полюсе которого находится настоящий дом или гнездо [390] , а на другом — простое помещение или убежище [391] , в котором индивид чувствует себя настолько защищенным и удовлетворенным, насколько это возможно в данной обстановке.

390

О понятии «гнездования» см.: Edward Stuart Russell. The Behaviour of Animals (London: Arnold, 1938). P. 69–73; Hediger. Op. cit. P. 21–22.

Границу между личными территориями гнездоподобного типа и групповыми территориями иногда сложно провести. Например, в социальном мире американского мальчишки дом на дереве или пещера, сооруженная во дворе, скорее всего, будет его личной территорией, а его друзья смогут попадать туда только по приглашению, которого они могут лишиться, если их отношения ухудшатся; такое же сооружение, возведенное на ничейной земле, скорее всего, будет использоваться совместно.

391

Одними из специализированных мест являются укрытия, часто располагающиеся внутри индивидуального участка животного.

В психиатрических больницах и подобных институтах основным видом личной территории является собственная спальная комната, официально доступная приблизительно пяти-десяти процентам пациентов. В Центральной больнице такая комната иногда предоставлялась в обмен на работу в палате [392] . Когда пациент получал личную комнату, он мог наполнять ее вещами, делающими его жизнь комфортной, доставляющими удовольствие и создающими ощущение контроля. Картинки в стиле пин-ап, радио, коробка с карманными детективами, мешок фруктов, приспособления для готовки кофе, спички, инструменты для бритья — вот некоторые из вещей (многие из них — запрещенные), которые хранили у себя пациенты.

392

Помимо необходимости работать получение личной комнаты предполагало и другие издержки. В большинстве палат двери в личные комнаты запирались на день, так что пациенту приходилось просить пустить его внутрь каждый раз, когда он хотел войти, и зачастую сносить отказ или нетерпеливый взгляд сотрудника, у которого был ключ. Кроме того, некоторые пациенты считали, что эти комнаты вентилируются хуже, чем большие общие спальни, и что в них более высокие предельные температуры, так что в самые жаркие месяцы некоторые пациенты пытались временно перевестись из своих личных комнат.

Пациенты, которые уже провели в той или иной палате несколько месяцев, как правило, устраивали личные территории в комнате отдыха хотя бы в той мере, в какой у некоторых постояльцев были любимые места для сидения или стояния и они прикладывали определенные усилия, чтобы прогнать тех, кто их узурпировал [393] . Так, в одной палате для непрерывного ухода престарелому контактному пациенту по общему молчаливому согласию был отдан отдельно стоящий радиатор; он умудрялся сидеть на нем, положив сверху бумагу, чем обычно и занимался. За радиатором он держал некоторые личные вещи, что тоже маркировало эту территорию как его место [394] . В нескольких футах от него, в углу комнаты, работавший пациент устроил нечто вроде своего «кабинета», где персонал мог гарантированно найти его в случае необходимости. Он так долго сидел в этом углу, что в том месте оштукатуренной стены, где он прислонялся головой, образовалась засаленная вмятина. В той же палате другой пациент постоянно претендовал на кресло, которое располагалось прямо перед телевизором; хотя некоторые пациенты оспаривали его право на это место, обычно ему удавалось отстоять свои притязания.

393

Территории для сидения, известные из развлекательной литературы о клубах, описываются и в психиатрических больницах, например, в: Johnson, Dodds. Op. cit. P. 72: «Я занимал эту спальню несколько месяцев. Днем мы занимали приятную комнату отдыха, просторную, чистую, с удобными креслами. Иногда мы часами молча сидели в ней. Не раздавалось ни единого звука, за исключением вспыхивавших время от времени перебранок, которые случались, когда один из старых постояльцев выражал недовольство тем, что новичок занял кресло, в котором тот обычно сидит».

394

Где бы ни находилось постоянное рабочее место индивидов — это может быть рабочий стол, окошко кассы или токарный станок, — со временем они, как правило, делают его удобным для себя, заполняя прилегающее пространство предметами, которые превращают простое помещение в дом. Я снова приведу в качестве примера оркестровую яму из: Ottenheimer. Op. cit.: «Когда шоу отработано, в яме царит уютная, домашняя атмосфера. Мужчины устанавливают крюки, на которые они будут вешать горны во время пауз, а также стеллажи и полки для музыки, книг и других личных вещей. Распространенная практика — прикрепить к пюпитру с помощью проволоки из-под плечиков маленький деревянный ящик, который служит удобным контейнером для бумаг, карандашей, жвачек и очков. В струнной секции оркестра „Вестсайдской истории“ особый уют придавали плакаты в стиле пин-ап, которые крепили (так, чтобы аудитория их не видела) к внутренней стороне занавеса, который свисал с парапета, окружавшего яму. Некоторые даже приносили маленькие портативные радиоприемники — обычно, чтобы послушать трансляцию своего любимого вида спорта».

Формирование территорий в палатах специфическим образом связано с психическими расстройствами. Во многих гражданских ситуациях действует эгалитарное правило «пришедший первым обслуживается первым» и принимаются определенные меры, чтобы скрыть другой организационный принцип: «сильнейший получает то, что хочет». В некоторой степени последнее правило использовалось в плохих палатах, точно так же как первое — в хороших. Однако стоит ввести и еще одно измерение. Жизнь в палате, к которой добровольно или вынужденно приспосабливались многие тяжелые пациенты, заставляла их молчать, быть покорными и держаться подальше от неприятностей. Такого человека можно было согнать с места, каким бы крупным или сильным он ни был. Поэтому в плохих палатах складывалась своеобразная неофициальная иерархия, когда говорящие и контактные пациенты отбирали лучшие стулья и скамьи у неконтактных. Доходило до того, что говорящий пациент мог отобрать у неговорящего подставку для ног, так что первый получал и кресло, и подставку, а второй оставался ни с чем, — довольно существенное различие, учитывая, что, за исключением перерывов на еду, некоторые пациенты в этих палатах целый день ничего не делали и просто сидели или стояли на одном месте.

Минимальное пространство, которое можно было превратить в личную территорию, предоставляло одеяло пациента. В некоторых палатах ряд пациентов днем носили свои одеяла с собой и иногда сворачивались калачиком на полу, полностью укрываясь ими, что персонал считал свидетельством их глубокого регресса; в границах этого закрытого пространства они обладали некоторым контролем [395] .

Личную территорию, вполне ожидаемо, могут обустраивать внутри свободного места или групповой территории. Например, в комнате для досуга хронического мужского отделения пожилой уважаемый пациент регулярно занимал одно из двух больших деревянных кресел, удобно расположенных неподалеку от лампы и радиатора, и как пациенты, так и персонал признавали за ним это право [396] .

395

У детей-аутистов тоже встречаются экологические ниши вроде дверных проемов и палаток из одеял, как сообщается, например, в: Bruno Bettelheim. Feral Children and Autistic Children // American Journal of Sociology. 1959. Vol. 64. № 5. P. 458: «Другие, опять же, устраивали себе берлоги в темных уголках или чуланах, спали только там и предпочитали проводить там дни и ночи».

396

Я провел эксперимент: дождавшись, когда вечером второе хорошее кресло отодвинули в другую часть комнаты, я сел в кресло этого пациента до того, как он пришел, постаравшись придать себе вид человека, который просто невинно читает. Пациент, появившись в свой обычный час, посмотрел на меня долгим, спокойным взглядом. Я попытался отреагировать как человек, который не знает, что на него смотрят. Не сумев подобным образом указать мне на мое место, пациент окинул комнату взглядом в поисках второго хорошего кресла, нашел его и вернул на обычное место рядом с тем креслом, в котором сидел я. Затем пациент сказал мне уважительно и мирно: «Сынок, не мог бы ты пересесть в это кресло для меня?» Я пересел. Эксперимент завершился.

Один из самых ярких примеров создания личной территории в свободном месте в Центральной больнице можно было наблюдать в заброшенном подвале одного из зданий для непрерывного ухода. Здесь персонал низшего звена использовал некоторые хорошо сохранившиеся комнаты как кладовые; так, в одной из комнат хранилась краска, а в другой — инструменты для ухода за газоном. В каждой из этих комнат помощник из числа пациентов имел полуофициальное право на свое пространство. Здесь были плакаты в стиле пин-ап, радиоприемник, относительно мягкий стул и запасы больничного табака. Несколько менее приспособленных комнат были присвоены престарелыми, давно лежащими в больнице пациентами, имевшими право выходить на территорию больницы, которые что-то приносили в свое гнездо, пусть даже просто сломанный стул и кипы старых журналов «Лайф» [397] . В тех редких случаях, когда представителю персонала нужно было поговорить с кем-либо из этих пациентов в течение дня, сообщение доставлялось прямо в его подвальный кабинет, а не в палату.

397

Некоторые пациенты пытались устроить такие гнезда в поросших лесом участках на территории больницы, но, по-видимому, персонал, отвечавший за эти участки, быстро разбирал эти сооружения.

В некоторых случаях личную территорию обеспечивало назначение. Например, работающим пациентам, которые следили за гардеробной и кладовой в своей палате, позволяли оставаться в этих комнатах, когда от них ничего не требовалось; там они могли сидеть или лежать на полу вдали от суеты и скуки комнаты отдыха.

Бытовые удобства

Теперь я хочу рассмотреть два других элемента подпольной жизни, которые тоже связаны с физической средой.

I

В повседневной жизни легитимное имущество, используемое в практиках первичного приспособления, как правило, хранится, когда им не пользуются, в специальных защищенных местах, к которым можно получить доступ в случае необходимости, например в сундуках, шкафчиках, выдвижных ящиках и сейфах. Эти места хранения предохраняют вещь от повреждений, неправильного обращения и присвоения и позволяют пользователю прятать свое имущество от других [398] . Что еще важнее, эти места могут выступать продолжением Я и расширять его автономию, приобретая еще большее значение, когда индивида лишают других вместилищ Я. Если ничего нельзя сделать исключительно своим и все, что использует один, используют и другие, остается мало средств для защиты от социальной контаминации со стороны других. Кроме того, с некоторыми вещами, от которых необходимо отказаться, их владелец идентифицирует себя особенно глубоко и использует их для идентификации себя в глазах других. Так, мужчина в монастыре может беспокоиться о своей конфиденциальности и своем почтовом ящике [399] , а мужчина на борту фрегата — о своем парусиновом мешке для одежды [400] .

398

Личные места хранения, конечно, известны не только в нашей культуре. См., например: John Skolle. Azalai (New York: Harper & Bros., 1956). P. 49: «Туареги носили все свои пожитки в кожаных сумках. Сумки с ценными вещами они закрывали с помощью традиционных каденасов [Замкoв.], и чтобы открыть их, иногда требовалось три ключа. Данная система была исключительно неэффективной в качестве меры предосторожности, так как у любого мужчины был кинжал и всякий при желании мог проигнорировать замок и разрезать кожаную сумку. Но никто и не думал этого делать. Все уважали замок как символ личного пространства».

399

Thomas Merton. The Seven Storey Mountain (New York: Harcourt, Brace & Co., 1948). P. 384.

400

Мелвилл. Указ. соч. с. 34.

Там, где подобные личные хранилища запрещены, их, естественно, будут заводить скрытно. Кроме того, чтобы втайне обладать вещью, необходимо скрывать и место ее хранения. В криминальном и околокриминальном мире личное хранилище, которое держится в тайне и/или запирается, чтобы противодействовать не только нелегитимным посягательствам, но и легитимным властям, иногда называют заначкой; я тоже буду использовать здесь этот термин [401] . Можно отметить, что с организационной точки зрения эти тайные места хранения представляют собой нечто более сложное, нежели простые кустарные изобретения, так как в заначке обычно находится несколько типов тайного имущества. Я бы хотел добавить, что одной из важных вещей, которую можно спрятать, является человеческое тело (живое или мертвое), что приводит к появлению такого рода выражений, как «схорониться», «проехать зайцем», «залечь на дно», и одной из обязательных сцен в детективных романах.

401

Пример из американской тюрьмы приводится в: Hassler. Op. cit. P. 59–60: «Прямо напротив меня находится самый известный обитатель камеры — „Здоровяк“ Джонсон, некогда политический босс Атлантик-Сити и, если мне не изменяет память, участник большинства самых омерзительных затей на этом курорте. Здоровяк — высокий, крепкий мужчина, разменявший шестой десяток. Его место в тюремной иерархии очевидно с первого взгляда на полдюжины хороших шерстяных одеял у него на койке (у остальных из нас было по два и гораздо худшего качества) и на замок на его оловянном шкафчике — явный de trop [Излишек (франц.).] среди мелкой рыбешки. Мой сосед-растратчик говорит мне, что дубаки никогда не досматривают имущество Здоровяка, в отличие от имущества остальных. Когда я мельком заглянул внутрь его шкафчика, оказалось, что он забит пачками сигарет — основным средством обмена в этой безденежной обители».

При поступлении пациентов в Центральную больницу — особенно если в этот момент они находились в возбужденном или депрессивном состоянии, — им отказывали в доступном личном хранилище, куда они могли бы положить свои вещи. Например, их личная одежда могла храниться в комнате, которой они не могли пользоваться по своему усмотрению. Их деньги хранились в административном здании, и они не могли воспользоваться ими без разрешения медицинского персонала и/или своих законных представителей. Ценные или хрупкие вещи, такие как вставные челюсти, очки, наручные часы, часто являющиеся неотъемлемой частью образа тела, могли надежно прятаться так, чтобы владельцы не имели к ним доступа. Официальные документы, служащие для идентификации личности, также могли изыматься институтом [402] . Косметические средства, необходимые для подобающего представления себя другим, обобществлялись и выдавались пациентам только в определенное время. В реабилитационных палатах были тумбочки, но, поскольку они не запирались, другие пациенты и персонал могли воровать оттуда, и в любом случае они часто находились в комнатах, закрытых для пациентов в течение дня.

402

Нужно ясно подчеркнуть, что существует много веских клинических и административных аргументов в пользу того, чтобы лишать отдельных пациентов личного имущества. Вопрос о желательности подобных мер здесь не рассматривается.

Если бы у людей не было Я или если бы от них требовалось не иметь Я, тогда, конечно, было бы логично не иметь никакого личного места хранения, на что обращает внимание бывший пациент британской психиатрической больницы: «Я поискал шкафчик, но безуспешно. Видимо, в этой больнице их не было; скоро стало совершенно ясно, почему: они были совершенно не нужны — нам было нечего в них держать; все было общим, даже полотенце для лица, которое использовалось и для других целей, что вызывало у меня очень сильные переживания» [403] . Но некоторое Я есть у всех. Учитывая потери, к которым приводит утрата мест для безопасного хранения, понятно, почему пациенты Центральной больницы сами создавали себе такие места.

403

Johnson, Dodds. Op. cit. P. 86.