Тотем

Толпа восторженно ахнула. Накидка тяжело легла на плечи княжны, обнажив лицо девушки и рыжую макушку — Сэт властно демонстрировал её своим подданным, как трофей, привезённый с войны. Росомахи смотрели на неё, раскрывая рты, как на диковину — лисичка ни в какое сравнение не шла с женщинами их рода, которые на её фоне казались грубыми, неотёсанными, свирепыми медведицами… Рыжие кудри, обрамляющие острые черты лисьего лица, тёплые, медово-янтарные глаза — всё это было чуждым для жителей севера, привыкших довольствоваться малым и впервые увидевшим красоту тёплых, вечнозелёных лесов. Хрупкая, маленькая невеста едва доставала князю до плеча. Все до единой женщины-росомахи с укоризной посмотрели на своих мужей, не скрывающих восхищения этой красотой лесного солнца, вызревшего на солнце янтаря и гречичного мёда.

Сжав руки в кулаки до того сильно, что ногти впились в кожу, Кайра подняла голову, пытаясь гордо вздёрнуть подбородок — пусть смотрят. Она ещё не сломлена, она ещё скажет своё последнее слово. В этот раз она не станет спешить, выждет время.

Ладонь Сэта так и осталась лежать на её плече. Он даже удивился такой реакции своих подданных, украдкой глянув в лицо пленницы, и сам увидел её будто бы в первый раз, глазами своих соплеменников. Что говорить — Кайра была красавицей, но донельзя избалованной и дерзкой. По её вине они хлебнули лиха и оставили позади много горя… Она уже пыталась убить его. Сэт улыбнулся краем губ в ответ на собственные мысли.

Интересно, когда она попытается убить его в следующий раз?

***

Месть — особое блюдо. Подать его, подогретым на эмоциях, всё равно, что испортить. Кайра испробовала его вкус, когда решила, что у неё хватит сил нанести решающий удар. У неё была возможность, но лисий бог распорядились иначе. Шанс ускользнул из её рук, а вместо этого судьба продолжала мстить, подбрасывая ей новые испытания.

Всё, что происходило с ней, Кайра считала виной Сэта, а его действия — всё ради того, чтобы ещё раз унизить её, втоптав лисью гордость в грязь. Он уже убил людей из её народа, отнял жизни её родителей, разорвав её сердце в клочья. Отнял брата, не позволяя видеться с ним, но и этого ему показалось мало. Клетка с толстыми прутьями была бы меньшей жестокостью, чем то, кем она являлась теперь. Невестой убийцы. Росомахи. Мужчины, чьи руки были омыты кровью её родителей. Забывая о брате, поддаваясь порыву гнева, она хотела расцарапать ему лицо, впиться лисьими клыками в горло и драть до тех пор, пока он не захлебнётся собственной кровью, но… смиренно ждала.

Казалось, что нет большего унижения и проклятия, чем стать женой князя Росомах, но впереди её ждало ещё большее разочарование. С отвращением она смотрела на женщин, пришедших помочь ей подготовиться к свадебному обряду и грядущей ночи. После всего, что он сделал, она должна была разделить с ним ложе. Мерзко. Противно. Желудок скрутило, а голова шла кругом. От одной этой мысли Кайре становилось тошно.

Оказаться в бане, имея прекрасную возможность смыть с себя всю грязь за то время, что она провела в пути, — шанс немного расслабиться. Воспользоваться им не было ни малейшего желания, а о строптивой новоиспечённой жене князя успели прослышать все в округе его дома. Женщины, которым пришлось ей прислуживать добровольно-принудительно, не находили мер по укрощению. С боем сняли старую одежду, сменили её на банное полотенце, с горем пополам скрывая тонкую девичью фигуру под грубой тканью, да щедро окатили водой, чтобы сбить пыл с разгоряченной и рвущейся в бой особы. Кайра смотрела на них, как на врагов и не желала ни одну из женщин подпускать к себе. Позволить им привести себя в подобающий вид, значит, согласиться лечь под Росомаху.

— Нет. Никогда. Ни за что! — рычала она, скалясь на каждого, кто подходил слишком близко. Оружием в её руках стали банные принадлежности. Летели деревянные вёдра и тазы, разлетались веники, усеивая листьями пол и прилипая к намокшему телу.

Вид у невесты князя был самый непривлекательный. Содранная кожа на руках от кисти до локтя — воспоминание о доме и первой борьбе за свободу. Синяк вокруг запястья — от неудачной попытки свершить свою месть. До кучи курчавые волосы сбились, намокли и прядями спадали на влажный лоб и тело. Янтарные глаза хищно смотрели на всех и ненавидели заочно каждого. Ах да. Ну и совсем уж до коликов в животе угрожающим смотрелся черпак в её руке.

Северные гиены за короткое знакомство с лисьей княжной успели взвыть и возненавидеть её во всех её проявлениях. Но не стоял бы на капище тотем Росомахи, если бы они так просто сдались и оставили лисичку в покое — переглянувшись, злые бабы взяли баню осадой, содрали девчонку с полки, отобрали черпак, скрутили и навещали ей воспитательных оплеух. Словно в мщение за устроенный погром, росомахи растянули лису вдоль лавки и без капли нежностей тёрли её грубым мочалом так, будто всерьёз намеревались шкуру спустить. Играть против них грубой силой и бешенством — вот уж нашла коса на камень. Бурошкурым этого добра доставало на многие поколения вперёд, так что лисичку выкупали, перемазали душистыми травяными маслами, одели в чистую сорочку и усадили на лавку в предбаннике — разбирать длинные кудри, спутанные комом в результате короткой драки. Вычёсывая рыжие колтуны деревянными гребнями, рабыни без стеснения чесали языками, обсуждая княжну так, будто её здесь не было. Ещё бы! Приволок из тёплых лесов себе игрушку, мало того дикую, так ещё и тощую, как осинка — ну как она такая здоровое дитё выносит? Мало что ли среди родного племени красавиц, сильных да крепких, чтобы стать любимой женой, матерью его детёнышей, поддержкой и опорой?

И то ли лиса подустала бегать по стенам бани, то ли тяжела была рука, раз за разом отвешивающая воспитательных оплеух под затылок, но бабы своего добились: девчонка сидела тихо, слушая разговоры женщин чужого рода, а они и рады были её не замечать. Каждая вслух позавидовала участи лисички, помечтав оказаться на её месте, а кто-то шепотом посомневался — она чужая, а значит не такая уж и невинная — откуда им знать, какие у этих необузданных дикарей нравы? На сплетницу тут же шикнули, но между собой покосились — действительно, молва о лисах шла как о мудрых и хитрых зверях, а эта лиса была явно подпорченная — ни мудрости, ни хитрости, одна дурь в голове.

За окном уже слышался глухой барабанный бой, разжигали душистые костры — капище Росомахи оживало. Наступали сумерки — близилось время свадебного обряда.

— Пей, — сунули ей в руки дымящуюся чашу, пахнущую сладкими травами. — Пей, не отравим, — убеждала её женщина-росомаха, старшая среди соплеменниц. — Выпей, дурочка, не вороти нос. По первой каждой боязно и тяжко, тебе же легче станет князя ублажить. Пей.

Лучше бы яду в кружку плеснули! Так бы и терпеть дух росомах не пришлось. Всё время, что Кайра молча терпела разговоры рабынь, она утешала себя мыслью, что силы ей ещё понадобятся. Как ни противно это говорить, но именно на ту самую злополучную ночь, чтобы князю скучать не пришлось, пока она показывает клыки да когти, щедро одаривая новоиспечённого супруга за всё хорошее и плохое тоже.

Лисица отпрянула, не желая пробовать неизвестную дрянь на вкус, да и вдыхать её запах — тоже. Неизвестно, что ей там подмешать успели.

— Пей, говорю! — настаивала женщина, но получила лишь недовольно сморщенный нос и отвёрнутую морду, словно под нос подсунули не отвар травяной, а ведро с помоями. — Тебе тут не Лисбор! Никто с тобой цацкаться не будет! — и в подтверждение своих слов грубо взяли за подбородок, а жидкость насильно залили в рот, вынуждая выпить.

Откашливаясь, Кайра и слова вымолвить не успела. Одарила женщину взглядом, полным злобы и ненависти, а в ответ небрежное и грубое, но по-матерински заботливое:

— Потом, дурёха, спасибо скажешь.

В голове зарождались самые худшие предположения по поводу росомашечьей помощи, но молодая лисица и представить не могла, насколько помогли и ей, и князю добродушные женщины. О ком они больше беспокоились — неизвестно, но стоило Кайре встать с лавки, как мир вокруг пару раз крутнулся, а из тела ушла вся сила. Опоили, лишили сознания. Что было дальше — не помнила, будто в омут провалилась и там пребывала. Сколько времени прошло — неизвестно. Всё это казалось сном, который она забыла, а пробуждение нагнало странной реальностью.

***

Сэт велел дать ей отвар, зная, что в ином случае эта бестия попросту сорвёт церемонию. Он видел, что росомахи не принимают её, для них она — чужая. Это словно получить вместо обещанных рубинов плохо огранённые стекляшки, а для росомах нет ничего хуже, чем обманутые ожидания. Глупая лисичка даже не пыталась понравиться его народу, а прятать её в дальнем углу до бесконечности было невозможно. Лисий княжич гораздо быстрее снискал народную любовь — лисёнок бегал по снегу в мехах, окружённый няньками и дядьками, быстро подружился с местной сворой детворы и вместе с ними гонял кур, размахивал деревянным мечом и путался под ногами старших. Если бы так просто было с его сестрой…