Тотем

— Не сопротивляйся мне.

Широкая, горячая мужская ладонь легла чуть выше её колена и медленно двинулась вверх, сдвигая за собой подол сорочки… Внимательные глаза следят за её реакцией — что она выкинет?

Лёгкое прикосновение; Кайра чувствует, как кожу обжигает жаром. Один короткий импульс и всё её естество напрягается. Лисица теряется, не осознавая, что на несколько секунд сама подставляется под ласку, позволяя ладони касаться её кожи, и с трепетом замирает, ожидая, что будет дальше. Сознание опасливо окрикивает, то утопая в дурмане, то вновь прорываясь через туман. Кайра напрягается всем телом и вновь ускользает от него. Правая рука оказывается на его горле, пальцы едва сжимают его. Взгляд глаза в глаза, но ничего не происходит. У неё будто нет сил сдавить горло, а всё внимание где-то там… внизу, где левая рука, перехватив его за запястье, не позволяет прикасаться к себе. Ей начинает казаться, что она чувствует, как его ладонь, замершая в сантиметре от её бедра, опаляет жаром на расстоянии, и само его тело пышет жаром печей, словно не он уроженец холодных степей.

Опьяненная дурманом лиса, видимо, считала себя способной вступить в схватку с росомахой, но тело её ощутимо подводило. Пока её пальцы коснулась шеи мужчины, он успел подавить инстинктивное желание убить её на месте и подставил незащищенное горло под её ладонь. Взгляд глаза в глаза, он смотрит властно, от него веет опасностью — смотри, Лисица, ты до сих пор жива лишь потому, что Росомаха прощает каждый твой опрометчивый шаг. Слабая ладошка стискивает его руку, отстраняя от бедра, но её сопротивление напоминает попытку отбиться от медведя осиновым прутиком. Он в любой момент может смять её, сорвать с неё сорочку и овладеть ей, но не делает этого — ходит вокруг да около на острой границе между просьбой и принуждением, его ласка неотвратима и неизбежна, словно надвигающаяся ночь.

Слабое сдавливание на шее, будто проба. Кайра не в силах разорвать контакт глаз, в которых будто видит отражение собственной смерти — неизбежное наказание за дерзость, за клыки, что пытаются ранить ласкающую руку. Она надвигается на неё будто гора, закрывая её своим телом, будто надёжным крепким щитом, если покорится, а нет — обрушит на неё камнями расплату, погребая под безымянной могилой из собственной гордости. Рука на его горле сгибается в локте, а попытка причинить ему боль и осуществить месть тает с каждой секундой.

Сэт смотрит ей в глаза по-звериному, держа на коротком поводке нарастающее внутреннее желание, и сокращает расстояние до её лица. Так смотрит змея на жертву, так гипнотизирует хищник свою добычу. Видя в её глазах своё отражение, он чуть склоняет голову и, кольнув щетиной, медленно касается её губ своим дыханием. Целует её недоверчиво, но уверенно, будто не с женой в постель ложится, а ждёт от неё предательства… его губы чуть грубоватые с мороза, дыхание горячее, жаркое, а у самого внутри поднимается нехорошая волна дикого, звериного желания. Дрогнув, его ладонь обжигает прикосновением девичье бедро и нетерпеливо ползёт наверх, задирая сорочку.

Рука Кайры дрожит и крепче сжимает запястье, но не может отстранить, прервать эту ласку, прекратить. Собираясь в грубые складки, ткань сминается, поднимаясь выше. И там, где в мгновение назад холодный воздух лизнул дыханием, след от него смывается жаром прикосновения. Она напрягается всем телом, сжимается, будто всеми силами пытается увеличить между ними расстояние и отстраниться, но куда бежать, если спиной она прижимается к изголовью, а перед ней тёмной опасной тенью нависает росомаха?

Страх нарастает, давя под весом гордость и желание казаться сильнее, чем есть. Слабые попытки отстраниться, разорвать прикосновение, но даже запрокинув голову, нарушая поцелуй, она всё ещё чувствует тепло от него на губах — будто ужалил. Кто позволил ему прикасаться к ней? Тугим жгучим узлом в напряжении сжимает нутро — мыслимо ли испытывать что-то подобное по отношению к тому, кто отнял у неё привычный мир?

Ладонь княжны ложится на крепкую мужскую грудь, чувствуя под ней линии грубых шрамов, которые в очередной раз напоминают, кто перед ней — воин, закалённый сражениями. Тот, с кем ей никогда не сравниться. Она настолько увлечена, что не замечает, как его сердце бьётся под её ладонью, будоража с каждым ударом, отдающимся в тонкие пальцы. Ей хватает всего одного прикосновения к губам, чтобы вновь оступиться — с болью сжать её зубами, будто желала пролить больше крови. Ладонь, обманчиво-нежно лежавшая на его груди, оставила свежие борозды от ногтей. Этот зверь никогда не покорится. Как бы ни плясал на дне её глаз нарастающий страх, как бы ни сбилось дыхание от адреналина и желания, она всё ещё не желает сдаваться. Всё с тем же вызовом Кайра смотрит в чёрные глаза, зная, что ей не скрыться, так пусть же платит за желание стать ближе собственной кровью и болью.

Зарычав, Сэт грубо стиснул её подбородок в ладони и отбросил в сторону едва ли не пощечиной.

Сама виновата. Ему больше не требовалось её согласие.

Мгновение — и грубые руки легли на девичью грудью нахально и без приглашения. Головокружительное ощущение вседозволенности срывало крышу: Сэт глухо рыкнул, вжимая её в звериные шкуры, его ладонь скользнула промеж стиснутых бедер…

Их знакомство с самого начала — череда глупости и ошибок. Избалованность девчонки возвышалась гордостью и непокорностью над мудростью своих предков и их острым умом. В любой ситуации всегда есть выход, но Кайра, как повелось, была врагом самой себе. Её поступки, действия — не что иное, как плеть в руке, которая бьёт по лицу своего же хозяина. Неужели, дразня своими выходками князя росомах, она надеялась остаться безнаказанной? Не он ли наказал её в прошлом смертями? Одного урока оказалось недостаточно, чтобы в рыжей голове зашевелился здравый ум.

Чем больше она противилась, чем больше рычала и скалилась в ответ на грубость, тем больше давила на неё сила росомахи. Она будто испытывала себя на прочность собственной дуростью, не зная границ, и не осознавая, что дальше — хуже. Глупый ребёнок не понимал, что вынужденный брак и разделенное против воли брачное ложе — меньшее, что могло её ждать. Всегда есть вариант значительно хуже, но осознание приходит с уроком. Жестоким и беспощадным.

От ласк и уговоров не осталось следа, а она, трепыхаясь, с каждым разом чувствовала, как возрастает его сила и власть над ней. Сэт дал ей достаточно шансов выбрать лучший исход для себя, но она не смирилась и оттого в грубости пожинала собою же взращенные плоды.

Конечно, она сопротивлялась. На неё не действовали уговоры, а он порядком устал подавлять непокорную девчонку. Он пошёл на последний шаг, когда решил припугнуть её, расписать её жизнь такой, какой она сложится, если она откажется слушаться. Зачем ему нужна такая жена? Зачем кому-то вообще нужна такая строптивая дурёха? Рабыня будет в самый раз! Он говорил со злостью так убедительно, что сам себе поверил. Она считает его зверем? Поступит, как зверь!

Росомаха надменно следил за движениями лисицы, не надеясь, в общем-то, на благополучный исход. Мысленно он уже оделся и мрачной тенью шелестел в сторону своей берлоги, которая была ему роднее любого устланного шкурами ложа. Попрекнув недобрым словом почившего старого Лиса, он решил, что перевоспитывать рыжеволосую дуреху — не его ума заботушка, а самые страшные уроки он ей уже преподал. В конце концов, не он её родитель, чтобы мудрость в голову вкладывать, обойдётся, и так дел невпроворот…

И ровно в тот момент, когда происходящее окончательно набило Сэту оскомину, лисичка спрятала клыки. А ведь он бы ушёл. Оставил её одну. Дьявол с ней, с дочерью старого лиса, но Сэт пытался. Он надеялся и не знал на что, потому что не желал для неё другой участи. Это не наказание за неповиновение. От спас её от своего народа. От лис, которые разорвут её на части за войну, но она никогда этого не поймёт. Он останется для неё убийцей, не мужем, а так… мужчиной, которому захотелось диковинку из Лисбора. Захотелось так, что он готов всё бросить, если она не испугается и его вынужденная хитрость выгорит.

Жена убийцы или смерть от рук своего народа, что вы выберешь, Кайра?

***

Запах костра и разгоряченного мужского тела мешался с ароматом её волос, ещё помнящих дух лесных ягод и напоенной солнцем хвои. Девчонка не смотрела на него; повернулась к нему спиной, сжалась, как тлеющий лист над пламенем. Тень самодовольства легла на его лицо. Цапнув пальцами покрывало, на котором лежала лисичка, он потянул его на себя, выдергивая мех из-под девушки. Она встрепенулась, отпрянула от него испуганной птицей, но он даже не взглянул на неё.