Трансильвания: Воцарение Ночи

Как-то раз повезло мне попасть в один из залов, в который я давненько не заходила. То ли судьба, то ли Его Величество Случай привели меня сюда… На самом деле причина была до безобразия проста. Через несколько дней в нашем мире должно было грянуть двадцать второе мая, и, по совместительству, двадцать лет с нашего знакомства с мужем. Я хотела лично убедиться, что дворецкий распорядится обставить наш замок к этой дате в лучшем виде, торжественно украсив главные залы. Задумчиво проведя рукой по стене, я подошла к огромному покрывалу, скрывавшему нечто от пола до потолка. Да. Я много раз натыкалась на накрытое сооружение. Но только сегодня у меня хватило не то вдохновения, не то наглости, чтобы сдернуть завесу.

Глазам моим предстала огромных размеров картина с женщиной, написанной маслом. С ТОЙ САМОЙ ЖЕНЩИНОЙ!

В нижнем левом углу непритязательный художник вывел краской дату, не поставив даже своей подписи, вероятно, желая остаться инкогнито для будущих поколений. Картина была датирована тысяча четыреста пятьдесят восьмым годом. А в нижнем правом — значилась подпись. ‘Княгиня Маргарита Ланшери-Цепеш’. Я уже видела оригинал себя, мое первое воплощение, в доме цыганки Баваль на неизвестно откуда взявшейся в те годы цветной маленькой фотографии над кроватью нашего потомка. Но, не смотря на это, портрет поразил меня куда как больше. Женщина, как две капли воды похожая на меня, отличавшаяся лишь более резкими чертами лица и более выпиравшими скулами, взирала с портрета свысока, горделиво подняв голову. Ее изумрудные глаза своим яростным огнем, казалось, были в состоянии дотла испепелить любого, на кого она посмотрит. Любого, кто окажется в немилости оказаться возле ее портрета. Спина цыганки, точно натянутая струна, была пронзительно ровной. Женщина, полагаю я могла называть ее именно так, потому что стать, взгляд и осанка не позволяли назвать ее девочкой или даже девушкой, была одета в узкое черное платье, а вьющиеся черными змеями локоны собирались в высокую прическу. Если бы между нами с ней не пролегло шесть столетий, я бы просто сказала, что не помню, кто и когда имел честь писать мой портрет…

И все же, что-то отличное выделялось даже для невооруженного взгляда. Хищность и гордость. Да, как я недавно узнала, я и сама была не просто человеком, как думала свои долгие почти что семнадцать лет. И все же. В моем нынешнем облачении — зеленой парче и бархате, можно было с натяжкой сказать, что я являюсь реинкарнацией Маргариты. Но наоборот… Сказать, что эта женщина могла бы быть студенткой Кулинарного института в Хартфорде… Непостижимо, и ни в коем случае.

Милена помнила о прошлом наших родителей и всей линии рода Шиаддхаль. А меня так раздражало то, что мне была недоступна не только эта память, а и память предыдущих воплощений. И была ли в том вина Хранителей Баланса Измерений, или же чья-либо другая, сейчас не имело значения. Ведь я так мало, по сути дела, знала о настоящей себе.

Покачав головой и оставив женщину с более заостренными, волевыми и доминирующими чертами лица, нежели мои собственные, за своей спиной, я раздосадованно вышла из зала. Стук каблуков моих замшевых зеленых и остроносых туфель эхом разнесся по всей территории моего дома. Я направилась к лестнице, ведущей в главную башню замка Дракулы…

====== Глава 22 – К истокам реинкарнации. Возвращение регины ======

V. БЫТЬ ВЕДЬМОЙ

ГЛАВА 22 — К ИСТОКАМ РЕИНКАРНАЦИИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ РЕГИНЫ

Смерти нет. Есть только переход между мирами.

1428 год. Валахия. Монастырь ‘Бистрица’.

Узкие плечи худощавой пятнадцатилетней девчонки дрогнули, и она вся сгорбилась под пристальным взором долговязого седовласого мужчины с впавшими глазами, острыми скулами и длинным крючковатым носом в черной рясе до пола. Тряхнув длинными, до пояса, черными локонами, она пронзила его яростным взглядом своих изумрудных глаз, и ее лицо исказила такая дикая полубезумная гримаса, что от этого взгляда уже давно не молодеющего священника взяла оторопь, а по телу его побежали крупные мурашки. При этом скулы девушки, и без того выдающиеся, стали не в меру заостренными. Пожилой Айозиф дрогнул и провел нервно дрожавшей рукой по серебристым волосам, пока эта облаченная во все черное маленькая ведьма прожигала его кипящей волной ярости и ненависти. Собравшись с мыслями, выдохнув и вернувшись к идее о том, что мелкое, пусть и цыганское отродье, бояться не стоит, Айозиф нарочито громко выпалил.

— Рита Ланшери, еще один поворот головы в сторону остальных детей и, в частности, в сторону маленького князя, и я накажу тебя плетьми. Я предупреждал уже трижды.

Услышав свой голос со стороны, он даже не поверил. Звучал тот не в меру громко, хрипло, дребезжал и был таким противным, что половина детей, сидевших за грубо сколоченными деревянными столами школы при монастыре ‘Бистрица’, позатыкали уши.

— Прошу прощения. — Ледяным тоном произнесла юная Маргарита. — Но я никому не мешала.

Обернувшись, она окинула взором маленьких мальчиков, среди которых оказалась. Все они, включая упомянутого священнослужителем и учителем, по совместительству, князя — маленького худощавого мальчишки с завивавшимися черными вихрами, озорными черными глазами на худом лице со слегка заостренными скулами, были на вид шести-семи лет. Не старше. Как сюда попала пятнадцатилетняя безграмотная девица, дочь ромалэ из кочующего табора, никто не задавался особым вопросом. По прошествии нескольких месяцев ее обучения в церковно-приходской школе монастыря Валахии для мальчиков, этот вопрос стал практически закрытым. Ну взяли и взяли. Девчонка и девчонка. Оборванка, да, но куда деваться, если УЖЕ взяли. Дикая, не поддававшаяся ни дрессировке, ни наказаниям. Сам Айозиф, порой, не прочь был отходить ивовой плетью своенравную нахалку, которая постоянно срывала занятия, особенно связанные с чтением Библии и богословием, но пятнадцатилетняя Рита была слишком необузданной. Она напоминала скорее звереныша, чем человека, потому что, если остальные дети боялись ударов и начинали плакать, едва только Айозиф упоминал о наказании, то она смеялась во время оного, даже если ее отхлестать до крови. Дикарка и общения-то толком с детьми не знала. От нее умудрялись плакать даже мальчики. Был, по правде говоря, один, который не плакал и не боялся. А бояться, действительно, стоило. Роза Ланшери, ее бабка-цыганка, была ведьмой. Той самой, как из сказок, у которой варятся в котлах кости черных котов, лягушачьи лапки и многие другие противности. И ведьмой она была самой всамделишной. Стоило ей только посмотреть недобрым взглядом на беременную, и та теряла ребенка. Стоило ей проклясть в спину, и жди беды. Смерть не пройдет мимо твоего дома, если Роза Ланшери встала на твоем пути. От мелкой ее внучки бед не ждали, но, памятуя о том, из какой семьи эта не вполне благополучная девчонка — из семьи, где каждая женщина колдовала, все же стремились не особливо связываться с ней. Мать Риты была знахаркой. Вот Луну Ланшери любили все и каждый. Эта светлая женщина помогала каждому болевшему, нуждавшемуся, любой недуг излечивая магией. Даже нынешний правитель Валахии — король всех цыган и полководец, Валерий-завоеватель, закрывал глаза на то, что ведьминский дар процветает в Валахии, и на то, что вроде бы и надо довести до сведения епархии, сжигавшей еретиков, о том, что ведьмы колдуют, не скрываясь, да наблюдая за тем, как Луна лечит раненых воинов, вернувшихся с войны против неверных, врачует их своими отварами и вылечивает, едва коснувшись рукой, король только был рад, что вроде бы все в порядке. И овцы целы, и, как говорится, волки сыты.

Но Рита пошла не в мать, а в бабку. Замкнутые в своем тесном пространстве, пауках и плесени, варившие дурманные травы-отвары-отравы, бабушка и внучка провозглашали ненависть к миру и всему сущему, в отличие от своей доброй и отзывчивой, кому дочери, а кому матери. Резюмируя вышесказанное, можно было добавить лишь то, что у Маргариты Ланшери не было друзей вообще. Кроме одного единственного друга. Сына того самого короля всех цыган — Валерия-завоевателя. Айозиф не мог припомнить, с чего началось их общение. Но, с тех пор, как оно получило свое право на существование, юный Влад Дракул Третий, которого еще именовали Цепешем, за особенно жестокие меры, принимаемые в расправе над военнопленными его отцом, начинал отбиваться от рук. Порой, шестилетний мальчик, уже вступивший в Орден Дракона, и пятнадцатилетняя черная ведьма-подросток, вместо того, чтобы посещать занятия по богословию, часами болтали в вишневом саду, сидя на земле. Влада интересовала эта взрослая и для его возраста, пожалуй, умная девушка, а Рите же хотелось, порой, просто поговорить хоть с одной живой душой, не исполненной ненависти к ведьмам.

— Бесовская тварь. — Обреченно вздохнул Айозиф, на минуту отворачиваясь от нее и всех присутствовавших. Напрасно. Истерически взвизгнув от ярости, девочка запустила чернильницу учителю прямо в голову. Свежие чернила ударили ему в глаза и растеклись по рясе противными кляксами. Айозиф громко вскрикнул от боли. Остальные мальчики вдавили головы в шеи, напрасно пытаясь спрятаться за своими столами, опасаясь расправы, зная, что когда священнослужитель в гневе, страдают все, кто попадаются ему под руку. В воздухе же звучал, исходя переливами и заполняя всю церковь, смех безродной и безграмотной дикарки Маргариты и юного князя Цепеша, для которых ни закон, ни правила никогда ничего не значили…

— Меня исключают из церковно-приходской школы. Чернильница стала последней каплей. Сомневаюсь, что Луна Ланшери сможет отстоять мое право обучаться там и дальше. Наша магия, в надежде, что я получу хоть какое-то образование и смогу научиться читать и писать, как великие и умные люди, и без этого происшествия держалась на ниточке. А теперь все кончено.

Маргарита сидела под вишневым, цветущим розовыми цветами деревом, рассеянно гладя по черным взъерошенным волосам мальчика, склонившего голову ей на колени.

— Ты такая добрая. Ты — волшебница. И красивая. И… Как бабочка. Ты мне, как это говорится там, похожа, как бабочка. Такая… Красивая. И еще волшебная. Вот. — Юный Владислав улыбнулся, и морщинки на детских щечках в уголках его смеющихся черных глаз сделали его и без того веселое лицо еще озорнее. — Ты — моя волшебница. Наколдуй мне замок красивее моего. И чтобы я был… Это. Как там говорится. Счастлив. И чтобы у меня было мно-о-о-ого-о-о игрушек. Деревянных. Хочу лошадку. И. Вот столько игрушек. Ага.