Трансильвания: Воцарение Ночи

— Знаешь… — Он держал меня за затылок рукой, а пальцы беспорядочно гладили по шее. Это было так возбуждающе, что било по всем органам чувств, заставляя мышцы внизу живота поминутно сжиматься и разжиматься. — Нет более жалкого и смешного зрелища, чем глупец, одержимый любовью пять столетий. Я многое тебе позволил. А лучше бы спускал шкуру до сих пор и наслаждался твоими криками боли. Я не доставлю тебе удовольствие оставить меня здесь лицезреющим твою спину, удаляющуюся в ночь, куда-нибудь за линию горизонта. Я уйду первым, чтобы не смотреть, как уходишь ты…

Он резко развернулся на каблуках сапог и направился в сторону дома, и тут я сделала то, о чем тысячу раз пожалела впоследствии. Схватив его за руку, мне хватило сил повернуть его в свою сторону и дернуть на себя. — Идиот ты. Так ничего и не понял. Не в Аароне дело. Невинной я должна оставаться, пока не стану Хранителем Архивов, иначе Тефенсен убьет тебя… Глаза. Глаза никогда не лгут, а ты слушаешь черные омерзительные слова, слетающие с языка, и веришь. Будь ты проклят, Владислав. За каждое слово, за каждый жест, за то, что вывернул мою душу наизнанку, и мне уже никогда не стать прежней. Ничего у нас нет с Аароном. Ничего во мне не изменилось. Люблю, как и всегда любила. Тошно, муторно, с первого взгляда и навечно. Сломана я на тебе, слышишь? Все. Все. Все. Не принадлежу я Аарону. Никому не принадлежу. Из-за тебя я прошлась каблуками по сердцам всех мужчин, которые меня любили или испытывали ко мне симпатию. Не зажечь уже никому в душе огня, цыганенок. Нелюбимая никем, одинокая и ничья, как сгнившая роза на асфальте. Твоя. Твоя навсегда, сколько бы мне мозги ни промывали. Умру, завяну, сгнию, пропаду, но другому не достанусь, о другом не помыслю. Никогда. Лучше в гроб, чем с другим. Ты… — Я не договорила. Он вжал меня в дерево и коснулся пальцами моих полуоткрытых губ, очерчивая их контур, глядя на них полубезумным взглядом. Я сломалась в невозможности больше сопротивляться. Его пальцы проникали мне в рот. Так неправильно и порочно. Но он весь состоял из консистенции вожделения, да и я не слыла ангелом. Обвивая их языком, обсасывая и обцеловывая каждый его палец, я жалась к нему крепче всем телом, чувствуя, что данный мной обет повис на ниточке. Бретель моего топа медленно сползла по плечу, оставляя и его, и шею абсолютно незащищенными. Не сводя глаз с этой самой бретели, тыльной стороной ладони он ласково провел по моей щеке и незащищенному участку плеча. Холодные губы смерти заскользили по горячему обнаженному невинному горлу. Шепча его имя, как мантру, как молитву, я обвила руками его за шею, и поцеловала, игнорируя холод. Мы снова были разной температуры. Мертвое к живому и по живому без лезвия. Закинув ногу ему на бедро, как в танго, я прильнула низом живота к нему.

— Слишком людно. — Коротко выдохнул он. — Идем.

Пробравшись к озеру сквозь кустарник, я, не говоря ни слова, силой усадила его на землю, возле столетнего вяза и сняла с него плащ и камзол. Вот оно. Счастливый эскапизм влюбленного идиота — упасть в бездну его глаз и лететь все дальше и глубже на дно. Не желая становиться свободной. Не желая обрести свое ‘я’ и стать хоть кем-то, а не чем-то без него. Право, как смешно и нелепо, но и грустно так, что хоть в порошок сотри зубную эмаль от лязга челюстей в безысходности бытия. Как говорили в старину: ‘Сначала весело. Потом повесишься’. Видимо, я достигла дна. Я начала понимать смысл этой фразы. И вот так и живу повешенной, небрежно вытащенной из петли. А он — мое дерево висельника и веревка. Он слишком много значил, чтобы я могла спокойно без него жить… В голову пришла как-то не к месту пророненная вскользь Джорджем Ласлоу реплика, когда я думала, что сумею научиться любить другого мужчину. Пусть и без одержимости.

— Ты бы мне изменила с ним.

Тогда я иронически улыбнулась парню и ответила свою излюбленную фразу. Пиши я книги, я бы, наверное, вставляла ее в каждую из них. — Я бы даже Богу изменила с ним.

И это не было ложью.

Аккуратно сняв рубашку, я опустилась на землю за его спиной и, обвив одной рукой его грудь, сначала коснулась губами плечей, затем стала их массировать и растирать.

— Это… Помогает. Я знаю, что жажда нестерпима, и все, чего ты хочешь сейчас, это сожрать меня, но массаж, он оживляет даже умершее. А эти зоны. — Я изо всех сил надавила на плечевые мышцы над ключицами. Он даже не поморщился, хотя я, когда меня последний раз водили к мануальному терапевту в детстве, и он ставил мне уколы на эти до безумия болезненные места, ныла и вопила похлеще истерички. — Если не болят они, остальную боль стерпеть можно. Разве что кроме душевной. Тебе нужна кровь. Ты должен охотиться. Ты держишься, но осталось немного. Еще пара месяцев в таком режиме, и тебя не станет. Хотя…

Я помедлила, перекинув его волосы, забранные, как и обычно в конский хвост золотой заколкой, вперед и продолжила массаж. — Ты, наверное, уже и не в силах. Как со зрением?

— Плохо. Впервые за все бессмертное существование я словно полуослепший. Все мои органы чувств дают знать о том, что тело распадается. Я слышу сквозь шум, гуляющий в голове, а вены иссохли и трутся о кожу, словно наждачная бумага.

— Возьми мою кровь. В сражении за пищу тебе не выстоять, пакетированная тебя не спасет, а теплая кровь из вены может. Возьми ее. Я хоть всю отдам. Мне все равно завтра не жить. Дэнелла превратит мое существование в ад. — Я склонилась к его шее, обняв за плечи, и слезы потекли по моим щекам. Невыносимое мое счастье… Пусть и на короткий миг.

— Ты, похоже, недооцениваешь, как далеко может зайти распад организма, если вампир не питается уже год. Он либо уже даже не примет твою кровь, либо я не остановлюсь и выпью всю. И какой смысл тогда будет жить, зная, что убил ту единственную девушку, которую любил?.. Я не трону тебя. Это слишком опасно. Я и так держусь из последних сил. У тебя все ноги изрезаны, а жажда давит мне горло. Не предлагай то, что может окончиться твоей смертью.

— Есть и другое решение. — Я переползла вперед и встала перед ним на колени, касаясь рукой щеки. — Каждый вампир по сути своей является еще и энергетическим.

Развязав бретели топа, я откинула его в сторону. — А сильный энергетический заряд, переданный от живого вампиру, в состоянии спасти ему жизнь. И что может быть мощнее по силе, чем энергия умирающей девственности? В боли кроется эмоциональный пик. Бери ее. Спаси себя.

— Ты сумасшедшая. — Он оттолкнул меня, глядя мне в глаза полубезумным взглядом. — Ты сама сказала, что Тефенсен убьет тебя, нас обоих, если это случится. Ведя тебя сюда, к озеру, я не планировал заниматься этим. Я просто хотел поговорить там, где нет людей. И попрощаться. Потому что, если ты надумаешь увидеться еще через год, ты меня уже не застанешь.

— Я сказала, а теперь говорю иное. Пусть сука бесится. У меня достаточно сил, чтобы уложить ее на обе лопатки или прибить ветвью, «нечаянно» упавшей с неба. Ты совсем плох. Даже пока ты стоял там в толпе, я этого не замечала. А теперь вижу. Забирай мою невинность. Все равно я никогда не пожелаю отдать ее никому, кроме тебя. Так что мой выбор осознанный. И хватит спорить. Времени у нас всего до рассвета.

— Здесь, конечно, никого нет. Но ее шпионы могут быть повсюду. Не знаю, как ты относишься к зарослям осоки… Они острые.

Ни слова более не говоря, я втянула его в прибрежную осоку, спиной опускаясь на острые и мокрые от воды стебли. — Любовь с болью всегда ходят по грани напару. По моим ногам точно мясорубка прошлась. Я не боюсь царапин на спине.

Огонь от всполохов далеких костров светом и тенью отражался на его безупречном лице, исполненном холодной красоты. Вдалеке все еще играл дудук, но тень вязов и прибрежные заросли осоки скрывали происходившее от глаз посторонних.

Аккуратно развязав мою юбку и сорвав исподнее, он посмотрел мне в глаза, где застыл безотчетный страх.

— Боишься? Ты же не помнишь, как это было в первый раз, верно? Что бы тебе ни являлось в видениях, я не был груб. Ты была двенадцатилетней малышкой, а даже такие уроды, как я, не в состоянии причинить боль столь юному созданию.

— Давай покончим с этим. Да, я боюсь, но пусть будет быстро. — Я нервно стиснула зубы, и вся сжалась в комок.

Тогда он склонился надо мной и начал гладить мою грудь, руки, живот. — Ожидая боль, ты ее сполна и получишь. Выдохни, расслабься, разведи пошире колени и замри. Больно не будет. Ты вообще-то с профессионалом разговариваешь. Сотни тысяч я лишил невинности и опорочил за пять веков. Никто из них не жаловался на боль. Даже ты в первый раз. Смотри мне в глаза и не думай об этом. Обещаю, ты и не почувствуешь, и не заметишь.

Смочив руку озерной водой, он коснулся пальцами моего полуоткрытого лона. Я судорожно вдохнула и выдохнула, вытянулась в струну, но пальцы его лишь осторожно скользили сверху вниз, даже не проникая вглубь. Огонь разлился по телу. Я уже даже ждала этого момента, когда он склонился ко мне вплотную, и я впилась в грешные губы вампира своими. Тогда и случился рывок. Я даже пикнуть не успела, почувствовав короткую ноющую боль внутри себя. — Тише, тише, бабочка. Все позади.

Я, приоткрыв рот, ловила воздух в состоянии шока. Он коснулся окровавленными перстами моей щеки, проведя по ней сверху вниз и оставив три кровавых полосы на моем лице.