Трансильвания: Воцарение Ночи
Шрифт:
Прикрыв глаза, мой муж судорожно вдохнул. Я была права. Сил у меня совсем не осталось, а залегшие морщины на его лице, темные круги под глазами медленно, но верно разглаживались и исчезали. Тело наливалось силой. В него шаг за шагом возвращалась жизнь.
— Пожалуй, с тебя хватит на сегодня. — Он улыбнулся, нежно поцеловав меня в щеку. — Малышка, ты совсем обессилена.
— Я того и хотела. — Расстегнув бюстгальтер, я прильнула разгоряченной грудью, всем своим хрупким нагим телом к его ледяной груди. — Завтра мы поплатимся. Но сегодня…
Я закинула ногу ему на бедро, пристально глядя в глаза, запрокинув голову вверх. — Возьми меня. По-настоящему.
Дважды просить моего мужа никогда не приходилось. Окончательно истлев под натиском его поцелуев и прикосновений, изрезав
— Ведь этого недостаточно. Ты забрал энергию гибели моей девственности, но все равно не питался. Бери мою кровь.
Он только покачал головой. — Куда ты себя толкаешь, женщина? Посмотри на себя. Ты еле живая, а все еще жертвуешь всем ради меня. Остановись. Мне хватит того, что ты уже отдала. Это неоценимый дар. Я у тебя в неоплатном долгу за спасение своей шкуры. Ни одна другая в моей жизни так слепо не шагала во мрак ради спасения меня.
— Я — не просто какая-то другая. Я — твоя жена.
— Кстати, об этом. По легенде, от свадебных колец брака истинной любви после принесения вечной клятвы у вампиров нельзя избавиться. Я знаю, что ты выбросила свое в тот день, когда увидела меня с Иэной. Поверни голову набок. Легенды не лгут.
Я приподнялась на локте. В зарослях осоки, прямо возле меня, лежало золотое обручальное кольцо с переплетенными крыльями двух летучих мышей. Ни слова не произнеся, я надела его на палец. Странно, все это время рука даже скучала по этому украшению. По его весу.
— Этот танцевальный костюм. Что с ним вообще? — Простонала я, держась за голову. — То Маргарита в нем лишает тебя невинности. То ты меня. Заколдованный…
Затем я потихоньку склонила его голову к своему плечу, коротко целуя в шею. — Бери мою кровь, любовь моя. Я ношу закрытые футболки на тренировки. Она не узнает.
— Хорошо, но потом я исцелю тебя своей кровью.
— Нельзя. — Я отрицательно покачала головой. — Тогда и порезы на ногах заживут. А это уже подозрительно. Половина нашего мира видела мой танец. И помост до сих пор в крови. Я справлюсь и без чудодейственного заживления. Не маленькая.
Сладостная боль резко пронзила тело, когда его клыки пропороли кожу на моем плече. Эндорфин и допамин, ласково взяв за руки, увели в сказку. Кровавый поцелуй вампира всегда вбрасывает в тело жертвы приятный яд, чтобы ослабить сопротивление. Мир для меня сейчас пульсировал синим и золотым.
Окинув меня взглядом багровых глаз с вертикальными зрачками, Владислав вновь погрузил в меня клыки, на этот раз в вену на внутренней стороне бедра. Это была самба белого мотылька над пропастью. Крылья мои были опалены языками пламени костров и страсти, и глупая бабочка, потеряв над собой контроль, сгорела, не оставив от себя ничего, наконец-то став чьей-то вместо никчемного бытия ничьей, полусгнившей черной розой на асфальте…
====== Глава 15 – В ожидании расплаты за грехи ======
ГЛАВА 15 — В ОЖИДАНИИ РАСПЛАТЫ ЗА ГРЕХИ
Столько лет, растворенных в ночи,
Мне главу украшали терном…
Марево огня рассветных лучей окрасило его волосы в алый цвет. Я только недавно проснулась, ощущая его руку, крепко прижимавшую меня к нему. И уже перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть на него в то короткое мгновение, что он дремлет. Утренняя прохлада холодила мою кожу росой. Заперты в плену правил, установленных кем-то свыше. Нас лишили нашей свободы и права выбора. И все-таки мы боролись… Вот он спит. Так спокойно и безмятежно. Сейчас ему нет дела ни до чего. На лице застыло отстраненное и мрачное выражение. А каждая мышца, каждый нерв напряжены. Он не умеет расслабляться. Не после всего, что было. А я… Я не могу забыть о прошлой ночи, которая оставила раны на моем сердце и изувечила. Изувечила мыслью о том, что это был уже точно последний раз. Снова пришли на ум строки из стихотворения о Черном Человеке.
‘Месяц умер. Синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала?’
И правда, что? Что эта ночь наковеркала? Почему, когда спускаются сумерки, от себя становится невозможно сбежать? Почему днем кажется, что
все прошло, а ночью болит еще сильнее?..Вопросы без ответа.
Слезы обожгли мне щеки. Я приподнялась на локте. Его черный плащ еще согревал нас обоих. Нервно встав и сделав круг по поляне, я снова прилегла, грудью прильнув к его холодной спине, накрывая нас плащом. Склонившись со слезами на глазах, я мучительно оставляла поцелуи на плече, на шее под затылком, убирая волосы, застегнутые дорогой заколкой, пропуская через них пальцы. Мои дрожащие пальцы слегка коснулись его нижней влажной губы. Этот рот — средоточие моих порочных желаний, мучений и кошмаров.
Спи, любовь моя. Спи хотя бы еще немного. На свете не существовало никого более прекрасного и ранимо-беззащитного в этот час. Его кожа — холодный белый шелк. Не изувеченный, не порванный еще под воздействием пыток на лоскуты. Не залитый кровью, не украшенный жестоко и бездушно шрамами. Из-за моей тяжкой вины. А виновата я была лишь в том, что полюбила… И желала я малого — чтобы он всегда спал так безмятежно. Не тронутый орудиями пыток и руками моей садистки-подруги, с которой я стала общаться себе на горе.
Истомленная тоской, разлукой и болью, я все чаще вспоминала его вопрос, заданный мне когда-то в еще лучшие для нас времена. Изменила бы я лучшему из лучших с ним? Оставила бы лучшего из лучших ради него, испорченного и порочного психопата?.. Но разве ж то была бы измена? Каждый лучший из лучших для кого-то — целая Вселенная… Для кого-то, но не для меня.
А моя, быть может, худшая в мире Вселенная смежила веки своих черных глаз. Вчера мы оба подписали себе смертный приговор. И был лишь один выход — бежать, но где ты можешь скрыться от человека, даже нет, от дитя дракона, которое все обо всем и обо всех знает? Которое держит все и всех в этом мире под контролем…
Я еще и не догадывалась, как скоро ее смех сольется с его криками боли, а кожу его покроют ожоги от серебра пополам с запекшейся кровью. Везде, где была любовь, на этом теле, которое я целовала и лелеяла, храм мой опорочит боль и смерть своими гнилыми касаниями, да так, что останется лишь только кричать и молить о пощаде и снисхождении на коленях, в готовности продать свою душу, когда твоя лучшая подруга будет надменно, с презрительной ухмылкой смеяться тебе в лицо, заставляя чувствовать себя униженной и виноватой за преступление, которого не совершала. Будто бы желать, чтобы не издевались над телом любимого мужчины, низменно и убого. Будто бы хоть у кого-то есть право высмеивать чужую слабость. Покой снизошел ко мне на минуты лишь сейчас, когда я, плача, целую прядь волос, наблюдаю, как мягко сомкнуты веки под безупречно красивыми длинными ресницами, как дыхание приоткрывает мягкие губы, приподнимает грудь и плечи. Я ведь знаю, что когда он проснется, тогда-то и вскроется ад на земле. Но есть еще несколько коротких минут. Когда просишь у защитника своего остановить ненадолго время, чтобы продлить лицезрение того, как дремлет ангел с подбитым крылом. Мой спаситель и разрушитель. Любовь моя. Владислав…
Холодное, сырое и туманное утро обволокло меня своей влажностью, вползая под плащ, которым мы были укрыты. Его ресницы несколько раз дрогнули, и он открыл глаза, поворачиваясь ко мне. Впервые за долгое время я увидела улыбку на его лице. Улыбку на лице того, кто так отчаялся, что не хотел продолжать жить без меня.
— Сколько времени? — Тихо и полутомно спросил он, склонив голову к моей груди и целуя в шею.
— Почти пять часов утра. Дэнелла просыпается около шести, а в семь-тридцать у нас с ней начинаются тренировки. Выходные кончились. Мы тоже. Прости меня. Ты знаешь, что я не хочу уходить. Но твоя жизнь важнее моего желания остаться. Еще пятнадцать минут, и я уйду. Навсегда. Не будем судьбу искушать. Мы и без того прошлись по грани. Когда дело дойдет до передачи сил, я хоть их и приму, но чтобы впитать знания старинных книг и манускриптов было необходимо оставаться девственницей, потому что порочным умам они никогда не откроются. И как только Тефенсен поймет, почему я не могу стать Хранителем Архивов, она возьмется за нас активно. Лучше сразу сказать, что на меня напали разбойники и изнасиловали.