Треугольник

— Вы едете в Бухару? — спрашивает маленького роста, улыбчивый человек. Он сидит на своих двух чемоданах, обняв третий. Только начинает светать, и в этот час голоса людей звучат как-то глухо.

Я киваю.

— Вы художник? — снова спрашивает хозяин чемоданов.

Хитрые, пронизывающие глаза. Не удивлюсь, если он будет знать и мою фамилию.

Снова киваю и мысленно прошу: «Ну скажи же мою фамилию».

Словно угадывает:

— Вы армянин?

Опять киваю.

— Ищете кого-либо в Бухаре?

«Наверное, телепат», — думаю я и хочу поколебать его уверенность.

— Нет.

Не верит. Улыбается. Лучше меня знает, чего я хочу.

— Я вам помогу, — говорит он, — покажу, где гостиница… В Бухаре есть что рисовать… К нам часто приезжают художники.

Когда ты не выспался, всегда думаешь о грустном. Я думаю только о Маро.

Автобус останавливается на маленькой площади.

Мы вылезаем.

Улыбчивый человек, словно старый знакомый, обращается ко мне:

— Возьмите этот чемодан… Пойдем вместе: я вам покажу, где гостиница.

Сует мне в руку самый громадный чемодан… и я следую за ним.

Словно кто-то сдергивает с неба занавес, и наступает рассвет. В рассвете нечто неожиданное. Потрясающий город, разноцветный город, иллюстрация всего Востока. Все известное мне, от персидских миниатюр и до путешествий Синдбада, бледнеет перед этим чудом.

Под тяжестью груза я не могу вволю смотреть по сторонам.

— Это Хауз-Ляби-Хауз, — глядя на чемодан, который я тащу, поясняет улыбчивый человек, воодушевляя меня, чтоб силы мои не иссякли.

— Это медресе Дивон-Бега, а это компол… Я вам помогу… Покажу Бухару…

Беспокойное желание видеть Бухару овладевает мной.

— Долго до гостиницы? — почти в отчаянии спрашиваю я.

— Еще немного… еще немного… я помогу вам.

Похоже, мы выходим из города. Мои пальцы болят от тяжести. «Что в этом проклятом чемодане?» — думаю я.

— Я помогу вам, — продолжает незнакомец.

И наконец мы входим в какую-то странную улицу.

— Рая! — зовет мой спутник.

«Интересно, откуда должна выйти Рая?» — не могу угадать я. Где дверь, где окно? Экзотический лабиринт. Вдруг рядом со мной возникает завернутая в шаль зевающая женщина.

Оставляем чемоданы и выходим. Возвращаемся назад.

— Вот гостиница, — с улыбкой говорит мой проводник.

Смотрю вокруг — да это же остановка автобуса! Не могу понять, что произошло.

— Спасибо, — говорю ему и разгибаю закостеневшие пальцы.

— Пожалуйста, — отвечает он и исчезает в улочке, узкой, как шкаф.

С жадностью накидываюсь на Бухару. Вхожу в ее улицы. Словно кто-то собирается отнять у меня это чудо. Иду по одной улице, выхожу на другую. Внутри у меня все переворачивается от удивления. Я почти готов плакать. Странное дело: от удивления можно, оказывается, волноваться и плакать. Не от красоты, а от необычности.

Улицы похожи на комнаты. И в комнатах комнаты.

Эти несколько минут заставляют меня забыть всю мою прожитую жизнь, все виденные мной города. Если бы меня в эту минуту спросили — кто я, наверное, ответил бы:

— Абу Хатим аль-Мерденшах!

Вхожу в улицу, похожую на туннель, потом выхожу к саду и вдруг вздрагиваю. Передо мной стоит милиционер. С очень черными и густыми усами. Он засунул кончик платка в ноздри и чистит, словно стекло керосиновой лампы. В нагрудном кармане выстроились шесть шариковых ручек, которые, видно, служат ему вместо орденов. Сверкают блеском золота и серебра.

— Да здравствует Бухара! — говорю я милиционеру.

— Салам! — отвечает милиционер.

Я ищу Маро повсюду: на улицах, в мечетях, во взглядах, в походках, в звуках…

Теперь, среди чудесных неожиданностей, среди поражающих взор памятников Бухары, Маро отступила на второй план, присутствуя как оттенок, меланхолическое, лирическое восприятие окружающего. И я чувствую себя немного и туристом.

Живу почти что на базаре. В Доме колхозника. Одно окно выходит прямо на базар, к чайхане, а другое в бывшую конюшню эмира Бухарского.

На базаре можно купить японскую сливу, похожую на персик, и персик, похожий на сливу.

Над базаром высится, быть может, самый высокий минарет магометанского мира — Калян, а рядом мечеть, медресе Мир-Араб, Токи-Заргарон.

Но самая большая неожиданность для меня — три компола города.

— Как пройти мне в городской сад? — спрашиваю я.

— Пройдешь через два компола.

— Как попасть к кинотеатру?

— Он находится между вторым и третьим комполами.

В период процветания Бухары купцы построили в самом сердце города эти комполы. Они, как пауки, втянули в себя все улицы города. И куда бы ты ни пошел, вынужден обязательно пройти через компол. А если вошел в компол, то едва ли тебе позволят выйти оттуда без покупки. Когда издали смотрю на комполы, на меня нападает что-то вроде страха… И вместе со страхом рождается надежда: может быть, найду Маро в этом крепком узле дорог.

Чайхана возле Хауз-Ляби-Хауза.

В носках, поджав под себя ноги, я сижу на ковре с порцией морковного плова.

— Угощайтесь, пожалуйста, — говорит молодой узбек с университетским значком на груди и протягивает мне пиалу зеленого чая.

— Спасибо, — отвечаю, — я не пью чай.

— Уу!.. — удивляется другой узбек с желтым лицом. — Бедный!

— Почему? — бледнею я.

— Без чая пропадешь… Бедный!

Кусок застревает у меня в горле.

— Пей чай!.. — упрямо повторяет он. — Еще Омар Хайям говорил:

Вопросов полон мир, — кто даст на них ответ? Брось ими мучиться, пока ты в цвете лет. Ты пей, и на земле ты рай создашь, — в небесный Не то ты попадешь…

— Вы любите Хайяма?

— Уу!.. — смотрит он вверх.

Хайям и чай!..

Из мечети Дивон-Бега слышен стук бильярдных шаров.

В углу мечети сидит заведующий бильярдной, а перед ним, разумеется, чайник. Два бильярдных волка, с головы до ног в мелу, гоняют последний несчастный шар, оставшийся на столе.

— Дуплет! — кричит один.

Голос грохочет в пустой мечети и, словно шар, отскакивает от стенок. Затем, словно проникнув в минарет, глухо звучит вместо голоса моллы: «Дуплее-т!..»

У входа в мечеть на ступеньках бассейна рядышком сидят люди. Ноги у самой воды. Сидят три бородатых русских старика. Эта тройка, подобно лучшим образцам классической скульптуры, составляет единое целое, отдельное от окружающих. Один из них очень маленький, у него длинное лицо, острая бородка, на носу очки. Другой очень тучный, у него толстые ноги, толстые руки, даже уши толстые. Наверное, распухли от какой-то болезни. Мой взгляд словно спотыкается на нем. У третьего белая короткая бороденка, колючий как иголка взгляд. Бодр, подвижен и, кажется, моложе других.