Три минуты истории
Шрифт:
Они были близкие друзья — Жолио-Кюри и Сент-Экзюпери. Один под носом у фашистов, в собственной лаборатории, давал приют участникам Сопротивления, сражался на парижских баррикадах. Другой, когда и атлантические индивидуальные подлодки оказалось некому строить, написал на 21-м этаже — на высоте бреющего полета — сказку и — каких это ни стоило ему трудов — вернулся в небо, где шла война.
«Америка скорее континент, чем родина…»
Он больше любил землю людей, чем небо без них, но там он чувствовал себя уютнее… «Здесь смерть, по крайней мере, чиста! Ледяная и огненная смерть. Солнце, небо, лед и огонь. А там, внизу, тебя медленно засасывает глина!»
На рассвете 30 июля 1944 года, отправляясь в боевой полет, он оставил на столе два запечатанных конверта. Накануне смерть несколько раз миновала его. Следующая встреча могла стать роковой. Может, потому он спешил объясниться?
«Пусть
В этих строчках, как и множестве других близких по настроению или смыслу, теперь видят ручательство тому, что он предчувствовал смерть и даже искал ее. Что ж, они достаточно передают чувства, владевшие им всю войну. Уже не вызывало сомнений, каков будет ее исход. Однако будущее не столько радовало, сколько страшило его: продемонстрировав ресурсы и величие человеческих возможностей, война одновременно ужаснула его глубиной разверзшейся, как бездна, вражды… Победа одного оружия над другим? Является ли это концом войны? Что на самом деле убивает в человеке война? Какое первозло повинно в разжигании войн, и можно ли его истребить?
Кажется, это там, в космических высях, и написан его «Маленький принц», летающий с планеты на планету, от злых людей к добрым, от добрых к злым, пытаясь понять, как же можно наконец правильно устроить мир — мир без войны…
Но Маленькому принцу это так и не удалось.
Он нашел свою смерть за год до того, как пробила первая минута «будущего мира». Сейсмографы зафиксировали два последовательных толчка невиданной силы, встряхнувшие землю так, как не удавалось ни одной буре и вряд ли удавалось самым грозным вулканам. Метеорологи отметили появление грибовидного облачка на дальней окраине земли. Медики вместе с физиками пытаются понять, как от существ, только что живших, дышавших и думавших, остались только силуэты-тени на стенах, которым удалось уцелеть. Военные и невоенные историки расшифровывают смысл катастрофического события на периферийном театре уже затухавшей войны, которое, за неимением должного термина, именуют «сражением без сражения». Статистики посчитали:
213 тысяч силуэтов-теней.
За две минуты.
С перерывом в три дня: Хиросима 6, Нагасаки 9 августа.
И на земле разразился мир.
Из дневника эскадрильи 2/33: «31 июля 1944 года. Самолет „Локхид“ Р-38. Задача: аэрофотосъемка на юге Франции. Пилот Сент-Экзюпери с задания не вернулся».
Прощайте, Сент-Экзюпери.
Часть II
МИНУТА МИРА
Размышления вдвоем с политологом
— Это момент исторический, запомните, — сказал мне сибирский геолог Олег Московцев. — До сих пор нефтяные реки текли с запада на восток страны. Теперь мы переключим рубильники, и они поплывут с востока на запад. Нефть и газ погонят компрессоры, так же как из-под земли мы извлекаем их с помощью давления сеноманского пласта.
— Сеноманский пласт?
— Да, вся Западная Сибирь стоит на толще воды. В геологии этот горизонт зовут сеноманским, по имени французской деревни, где впервые он был открыт и описан…
Как же мы все связаны — люди, страны, континенты земли! Меридианы оплетают землю, будто рыбацкий кухоль. Параллели опоясывают ее, как обручи бочку. Сеноманские пласты держат на себе земную твердь, на которой стоят наши отечества. Совершив кругосветное путешествие на шхуне «Санта Мария», Магеллан доказал, что земля круглая. Маленький принц из сказки Сент-Экзюпери, совершив первое кругосветное путешествие на облаке, открыл, что она слитная, ибо дана ей одна историческая судьба. На земле и в подземельях, в небесах и в поднебесьях обручами сеноманскими вяжут нашу судьбу общие тревоги и надежды.
А момент был в самом деле исторический: обожженный «войной горячей», обмороженный «войной холодной», мир наш все-таки дожил до минуты разрядки. Часы его впервые стали отсчитывать историю с точностью до «атомной секунды» — само понятие это, появившееся как раз в годы разрядки, символизировало невиданные возможности мирного сосуществования. Однако стрелку истории вновь вознамерились остановить, повернуть вспять к конфронтации и войне:
«Мои соотечественники-американцы! Я рад сообщить вам, что только что подписал законодательный акт, который навсегда ставит Россию вне закона. Бомбардировка начинается через пять минут».
Белый дом объявил это радиошуткой президента. Но «атомная стрелка» четко зафиксировала еще один сбой — от разрядки к «холодной войне»…
— Некоторые признаки слома
разрядки проявлялись еще до подписания Заключительного акта в Хельсинки в 1975 году, — сказал мне профессор Парижского института политических наук Филипп Девиллер. — В момент же его принятия Запад фактически взял курс на обострение мировой обстановки.— Как?! Да ведь и Запад, и Восток сходились на том, что Заключительный акт знаменовал собой пик разрядки!
— Да-да, это был ее зенит. Но если до подписания акта существовали сторонники и противники этой идеи, то после подписания спор их свелся к другому: соблюдать акт на практике или нет. Западная Европа действительно стремилась к разрядке на континенте, которая стала бы венцом «восточной политики» Вилли Брандта и — чуть раньше — Шарля де Голля. Разрядка в Европе подразумевала согласие составляющих ее частей, систем. Однако вместе с США многие европейцы — я называю их «атлантическими европейцами» — подводили под мирное сосуществование скорее иной смысл: сосуществование с конфронтацией. Запад согласился признать территориальное и политическое статус-кво в Европе, лишь получив взамен «динамичную концепцию» вмешательства в дела социалистических стран, к чему и свелась концепция «прав человека». Процесс скатывания с позиций политической разрядки начат был по инициативе Запада в тот самый момент, когда мир впервые за свою историю признал существование глобального равновесия сил. Конкретно это свелось к новому рывку в гонке вооружений: установке ракет «Першинг-2» и крылатых ракет на территории пяти европейских стран.
Слушая профессора, я думал про себя: а ведь это история нашего, современного мира!
— Только принцип Лейбница — «встать на точку зрения другого» — может быть плодотворен для взаимопонимания, для контактов и диалогов. В этом в гораздо большей степени нуждается Запад по отношению к СССР, чью культуру, историю, политику уже многие десятилетия здесь представляют общественности в нарочито искаженном виде. «Железный занавес» строит, как раньше «санитарный кордон», западная сторона. Это она стремится разделить Европу надвое, помешать ее диалогу! Вспомним, как определял принципы сосуществования европейских стран генерал де Голль. Для него это была триединая формула: разрядка — согласие — сотрудничество. Разрядка сама по себе, без политического согласия и экономической кооперации, не имеет никакого смысла. Европа разделенная, Европа без разрядки — это и есть то условие, которое дает Соединенным Штатам уверенное и прочное лидерство в западном мире. Все, кто выражает малейшие сомнения в ценностях подобной политики, тут же объявляются «пацифистами», «нейтралистами», «пораженцами», «объективными сторонниками Москвы», хотя вы отстаиваете всего лишь право вашей страны или Европы в целом жить в мире, а не на вулкане, в разряженной, а не грозовой атмосфере. Ярлыки эти навешивают противники разрядки, те, кто нагнетает в мире напряженность…
— Профессор, когда началась, по-вашему, история современного мира?
Он ответил немедленно:
— После войны.
15. Просветители мира
То ли киты, предержащие Землю, вдруг расплылись в разные стороны, то ли какая другая неведомая сила взялась подтачивать подпорки Земли, но Анри Пуже вдруг совершенно ясно ощутил, как опасно она заскрипела и закачалась над пропастью. Закончив школьные уроки, выправив сочинения и диктанты своих учеников, он вооружался ножницами и резал прессу. Чтение газет и журналов, выписки всевозможных цифр вдруг сделались неодолимой страстью учителя языка и литературы. «Июнь 1929 г. — июнь 1933 г.: 10 тысяч банков потерпели крах в США, — коротко заносил он в свои конспекты. — С 1930 по 1933 г. 4500 фирм разорилось в Германии…»
Как бы через дымчатое стекло веков великие классики — с нескрываемым интересом Декарт, с иронической улыбкой Вольтер — наблюдали за вечерними занятиями своего нежизнерадостного потомка. Им ли было не знать эту страсть постижения мира, его тайн, основ, движущих сил! Школьный учитель, сомневаясь и мысля, точь-в-точь по наставлению Картезия, интуицией и дедукцией постигал окружающий его сложный, запутанный мир и все больше утверждался в мысли, что есть в нем какое-то непостижимое «математическое начало». Какое? Он, кажется, нашел его у де Лабомелля, давнишняя закладка лежала в томике этого раннего французского просветителя: «В Европе нет больше ни монархии, ни демократии, ни деспотизма. Сегодня все — торговля…» Два века минуло, как вынесен этот приговор, — неужто не переменилась Европа? Монархии канули в Лету… Во Франции, в Англии — парламентская демократия, в Германии — фашистский строй, но почему же они так явно идут к сближению друг с другом, каков математический закон этого сближения?