Три Нити

Так прошло несколько секунд — в полной тишине; на записи не было звука, — а потом снизу появилась еще одна тень. Мужчина тут же повернулся к ней и закричал, потрясая в воздухе булавой. Но не успел он договорить, как тень одним длинным движением рванулась вперед… И голова ругпо оказалась повернута в сторону, противоположную задуманной природой. Мертвец пошатнулся и рухнул вниз, с макушкой погрузился в сизую рябь, которой снова покрылась стена. Потом все погасло.

— Вот как это произошло, — пробормотал Шаи, покусывая согнутый мизинец; но я никак не мог взять в толк, отчего это зрелище так его встревожило.

— Разве ваш ругпо не сошел с ума? Не хотел разбить Коготь о землю? Убивать убийц — не зло.

— Да, ты прав. Все признали, что это было сделано из необходимости. Но разве ты не видишь здесь ничего странного?

Я нахмурился, припоминая увиденное, но ничего, кроме пугающей легкости, с которой тень свернула шею ругпо, на ум не приходило. Впрочем, я уже убедился, что боги невероятно сильны, — даже маленькая Падма время от времени упражнялась в саду с булавами, которые не подняли бы и лучшие из наших воинов.

— Ругпо собирался всех нас убить, — сказал Шаи, устав дожидаться ответа. — Так?

— Так.

— Когда Нефермаат появился на пороге, он почти закончил задуманное. Почти, но не совсем. Так?

— Угу, — кивнул я, все еще не понимая, к чему тот клонит.

— Ругпо знал, что помощник может помешать ему; знал, как тот опасен. И держал в руках оружие! Он мог сразу убить пришедшего — или хотя бы попытаться, — лха хмыкнул, будто сам сомневался в этой затее. — Тем более, если все всё равно умрут, чего тянуть? Но вместо этого он решил поговорить! Странно, нет?

— Ну… да, наверное? — протянул я.

— Конечно, странно, — отрезал Шаи. — А знаешь, что еще страннее? Перед тем, как спуститься вниз, ругпо отключил Йиб месектет — понятно, чтобы она не сопротивлялась. Но хотя ум Кекуит усыпили, ее глаза оставались открыты. А глаз у Кекуит тысячи, и они должны постоянно следить за всем, что тут происходит! И все же сохранилась только одна запись смерти ругпо — и та без звука, да еще поврежденная настолько, что слов даже по губам не прочитать! Конечно, виною таких провалов в памяти корабля могло быть падение… а могло и не быть.

— В чем же тогда дело? И что сказал ругпо?

— Что он сказал, я не знаю… не помню. Но это наверняка было что-то, что Нефермаат хотел скрыть ото всех. И ему удалось, — Шаи вдруг запнулся и потер переносицу, будто пытаясь убрать с кожи невидимое пятно, — не без моей помощи. Стыдно признать, но Меретсегер — влюбленная дура! — наверняка помогла ему стереть все записи, кроме одной, самой безвредной. Никто лучше нее не знал, как подчистить следы, представив все как сбой в работе механизмов.

— И ты думаешь, что ругпо на самом деле не хотел никого убивать?

— Нет, не думаю. Даже здесь видно, что он и правда собирался разрушить корабль и достиг бы в этом деле успеха, если б его не остановили.

— Тогда какая разница, что он говорил?

— Разница в том, что что-то здесь нечисто! Если б я только помнил ту жизнь так же ясно, как Камала или Утпала помнят свои… Но нет. Стоит подумать об этом, и голова начинает раскалываться. Я уверен, они нарочно что-то сделали со мной, чтобы я не проговорился.

— Они? — переспросил я.

— Их двое, разве ты не заметил? — Шаи высоко вскинул брови, удивляясь моему скудоумию. — Ун-Нефер и Селкет-Маат. Они поделили имя на две части: первый взял вершки, вторая — корешки… Вепвавет считают их мужем и женой, здесь все думают, что они брат и сестра, а на самом деле это хитрая, старая тварь, которая все живет и живет, меняя кожу, и разрослась так, что уже не вмещается в одно тело.

Я невольно поежился — голос лха сочился страхом. Конечно, я и сам опасался Железного господина с его булавой и арканом и Палден Лхамо с совиной маской, но то, о чем говорил Шаи, было уж очень странно.

— Можешь не верить мне; другие тоже не верят. Считают, что я тронулся умом из-за матери. Конечно, я тоскую по ней… И разве то, что случилось с Тиа, не их вина? Не вмешайся Нефермаат в круговорот душ, мы бы умирали и воскресали, как все внизу. Вместо этого нас заперли внутри корабля, привязали к старым рен и сах; а когда дважды— и триждырожденные стали терять рассудок, тех просто усыпили, чтобы не путались под ногами… или того хуже.

Слушай! Я не смогу доказать этого, но нутром чую, что сон, в который погрузили ремет, не был задуман ни как лекарство, ни как избавление. Они, — лха не произнес имен, но я и так понял, о ком речь, — сделали это не по доброте душевной. Нет! Им недостаточно править живыми существами — они хотят владеть вещами, безмолвными, безропотными, напрочь лишенными воли. Не зря спящих прозвали ринпоче: драгоценности в чужой сокровищнице, вот что они теперь. И всех, кто сейчас сидит в саду, пьет вино и смеется надо мною, ждет та же участь.

Говорят, спящие блаженны. Но как по мне, сны без конца — это участь хуже смерти. И кто доподлинно знает, что это за сны? Ни один не очнулся, чтобы рассказать. Однако ж почти все попались на крючок! Знаешь, что мать Пундарики заснула, пока вынашивала его? Из-за этого он такой странный. Говорят, душа неправильно срослась с телом, и теперь он никогда не будет целиком здесь, наяву.

Шаи положил ладони на лицо; пальцы у него были длинные и чуть искривленные — совсем как у Сиа. Казалось, он вот-вот заплачет, но вместо этого лха пробормотал:

— Да, у меня достаточно причин их ненавидеть. Но это здесь ни при чем! Что сказал ругпо — вот что важно. Это воспоминание… Оно где-то внутри меня, ворочается и зудит, как заползшее в ухо насекомое. Оно преследует меня днем и будит по ночам. Временами кажется, что я вот-вот схвачу его!.. Но не выходит. Никогда не выходит.

Пока Тиа не ушла, было лучше. По крайней мере, эти мысли не мучали меня. Но потом… — Шаи глубоко вздохнул. Я коснулся его колена, не зная, как еще утешить, — и почувствовал дрожь. — Но потом она все же уснула. Что ж! Когда-нибудь мы все уснем, чтобы питать собой Кекуит, чтобы та росла, чтобы согревать Олмо Лунгринг, чтобы вы могли жить. Ведь если вас не станет, кто будет приносить жертвы богам? Чего стоят цари без царства, а?..

***

Дни Нового года давно миновали, а я все ходил как в воду опущенный. Многое из того, что открылось мне за время жизни среди богов, будто перевернулось с лап на голову. К примеру, я и прежде знал, что Олмо Лунгринг стоит на теле прикованной к земле великанши-Кекуит — такой большой, что ее конечности раскинулись от красных скал запада до шумных лесов востока, пятки уперлись в ветвящееся устье Ньяханг, а темя — в корону Северных гор, — и согревается от ее жара. Но думал ли я, что сама великанша мучается и тяготится своею ношей? Знал я и о том, что ее непомерному телу нужны подпорки — локапалы, держатели мира, и что ими стали спящие боги. Палден Лхамо говорила, в награду за службу они получили счастливые сны; но точно ли это награда, а не проклятье? И согласился бы я сам променять даже горькую явь на сладкую дрему?..