Три Нити

Камала отложила в сторону законченное шитье и откинулась на спину. Я уже боялся, что она заснет раньше, чем закончит рассказ, но вороноголовая продолжала:

— Впрочем, Нейт — Нефермаат никому ничего не стала доказывать — у нее были дела поважнее. Если в первой жизни она не верила шенам и чуралась колдовства, то в этой ничто не влекло ее сильнее. Пока жила здесь, она только и делала, что изучала записи Кекуит или читала принесенные из Бьяру книги. Попробуешь, бывало, с ней заговорить — бросит пару слов на ходу и сбежит, будто время тратить не хочет! Понятно, друзей ей это не прибавило… Но Нефермаат, кажется, и не нужны были друзья. Никто не нужен! — Камала махнула ладонью в воздухе и звучно шлепнула ею по груди; кажется, чанг все же возымел свое действие. — Однако ж вашим шенам такое упорство пришлось по вкусу: они охотно принимали ее в Перстне и разрешили учиться их ремеслу.

Днями и ночами Нефермаат пропадала в Бьяру; но скоро этого ей показалось мало. Когда родители смирились и отпустили дочь на все четыре стороны, она пропала. Двадцать лет она провела внизу, в городах востока, где стояли алтари синей Рэлчикма и красной Курукуллы; на дальних стоянках рогпа на западе, где все еще приносили кровавые жертвы духам перевалов; побывала и в южной стране, среди отшельников, натирающих макушки пеплом сожженных трупов, и привезла оттуда свитки из кожи водяных быков; добралась даже до севера, где у берега ледяного моря жила горстка вепвавет, питающихся рыбой и тюленьим жиром. В Коготь она вернулась, когда ей исполнилось пятьдесят…

— Сколько-сколько? — выдохнул я, не в силах даже вообразить такую дряхлость.

— Для ремет это всего лишь возраст совершеннолетия, Нуму. Даже Шаи старше, а он еще совсем сопля. А Сиа — больше четырех сотен лет!

— А тебе сколько?

— Я коплю не года, а мудрость, — усмехнулась Камала. — И не перебивай. Так вот! Олмо Лунгринг к тому времени была давно очищена от Лу, но изредка уцелевшие в Махапурбах змеи все же выползали на поверхность. В то время, когда Нефермаат пожаловала домой, в горах к юго-востоку от Бьяру как раз обосновался выводок водных Лу. Они поселились в горячем озере, откуда брало начало несколько питьевых источников. Из-за яда, выделяемого змеями, вепвавет в соседних деревнях начали болеть. Нужно было отправляться на поиски гнезда.

Поначалу нас было двенадцать: четверо ахаути — и я среди них — и восемь шенов из Перстня, но Нефермаат напросилась с нами. К подножию гор мы прибыли на малой ладье, но оттуда отправились тихо, верхом на лунг-та и баранах, чтобы не тревожить Лу. Иначе они могли бросить гнездо и уйти через затопленные пещеры. Два дня мы пробирались среди заиндевевших камней и столбов голубого льда, увязая в снегу, мерзня и жуя безвкусные лепешки; а на третий вышли к краю обрыва, на дне которого лежало озеро.

Был уже поздний вечер. Водные Лу — ночные твари; поэтому мы решили переждать до утра в пещере неподалеку. Ветра не было; над озером курился теплый туман, согревая воздух вокруг. Мы заснули, даже не разведя огонь.

Утром меня разбудила ужасная головная боль: череп сдавило так, что, казалось, глаза вот-вот вылезут наружу, к горлу подступала тошнота… Ни от какого чанга мне не бывало так плохо! Вепвавет уже покинули пещеру — только хвостатые тени мелькали у порога, синие в солнечном свете, но ахаути никто и не подумал будить. Я с трудом поднялась на ноги и принялась трясти и звать товарищей; ни один не проснулся. И тут снаружи прошла Нефермаат. Я окликнула ее, и, клянусь, она вздрогнула от неожиданности! Мое сердце тут же исполнилось самых темных подозрений:

— Почему все спят?! — закричала я. — Это вы их опоили?

Она отвечала, что это якобы заклятие змей, стерегущих гнездо. На вопрос, почему же она сама и вепвавет проснулись, Нефермаат только вздохнула и сказала:

— Сейчас не время объяснять; надо быстрее покончить с Лу, пока они не учуяли нас. Хочешь, оставайся здесь — а нет, так пойдем с нами.

Что мне было делать? Надев доспехи и прицепив к поясу хопеш, я последовала за шенами. С края обрыва стало видно горячее озеро, похожее на пригоршню бирюзы и лазурита, с голубым мелководьем и темно-синей глубиной. На берегу валялись тела диких коз и оленей, убитых совсем недавно: бока еще сочились кровью, и несъеденные потроха полоскались в волнах. Тут же, на темной гальке, белели чисто обглоданные кости. Шены забормотали, указывая на озеро и скалясь. Без сомнений, это было пристанище Лу.

По веревочной лестнице мы спустились вниз. Вепвавет тут же сняли со спин длинные копья, окружили озеро и стали неподвижно; только губы подрагивали, не то от дыхания, не то от молитв. Я осталась у каменнной стены, а Нефермаат подошла к самой кромке воды и замерла, глядя под ноги. Несколько секунд прошло в тишине и непонятном ожидании. Вдруг она вскинула руки; вепвавет тут же ударили по земле древками копий — и озеро вспыхнуло!

Камала замолчала, уставившись в потолок; по ее щекам расползся румянец, похожий на красные отсветы огня:

— Вся вода, что была в нем, превратилась в жидкое пламя. В лицо мне дохнуло жаром и нестерпимой вонью — это мясо мертвых оленей и коз загорелось, зачадило, разбрызгивая кипящий жир. Скоро над языками огня показалась остроконечная змеиная морда; а за нею — еще одна, и еще… Лу бежали из гнезда. Шены не преследовали их — да и зачем? Стоило змеям выползти на берег, обливаясь огненным потом, как они превращались в обугленные головешки.

Последним со дна поднялся старший Лу. Приветствуя его, вепвавет вскрикнули и снова ударили копьями по земле. Змей был силен: колдовской огонь не опалил его. Змей был стар: его могучие рога светились в клубах дыма, как положенный на бок месяц. Змей был велик: толстая шея вытянулась почти на пятьдесят локтей в высоту, и ее тень полностью укрыла Нефермаат — но она не посторонилась. По чешуе Лу текли шипящие капли пламени — она не закрыла лица. Глаза чудовища покраснели от ярости — она не опустила взгляд. Воздух трещал и ревел вокруг так, что закладывало уши; а змей задирал голову все выше и выше, распахивая пасть и готовясь вот-вот проглотить маленького нахального противника. И тогда Нефермаат сказала…

Камала остановилась, набирая воздуха в грудь, а потом почти пропела заклинание, какого я не слыхал прежде:

— Я послала богов

Из моего сердца,

Чтобы повергнуть врага.

Его охватил огонь,

Нож в его голове,

Рога на лбу переломлены,

Дыхания нет в ноздрях.

Я сожгла его кости,

Отрезала мясо от ребер,

Замкнула печатью губы,

Зубы растерла в пыль,

Язык удалила из пасти

И отняла его речь,

Я ослепила глаза,

Я отняла его слух,

Я удалила сердце,

Его имени больше нет.

Вот что сказала Нефермаат. Копья ударили по земле третий раз — и Лу, огромный, страшный, могучий, упал и испустил дух.

Тут же озеро снова наполнилось водой; дым разошелся, открывая полуденное небо; ветер смел с камней рассыпчатый пепел. Я даже опомниться не успела, как от чудес, творившихся здесь, не осталось и следа… Только пятна сажи, оставшиеся там, где сгорели меньшие Лу, и мертвый змей на берегу подтверждали, что я не сошла с ума.

Шены уже обступили поверженного врага. Я знала, что все потроха Лу, от мозга и до мочевого пузыря, высоко ценятся среди колдунов, но самым первым они вынули лиловое сердце и отрезали от него тонкие, полупрозрачные ломти. Первый они приподнесли Нефермаат. К моему ужасу, она приняла это угощение и проглотила, не поморщившись, а затем протянула кусок и мне.

— Зачем это? — пробормотала я, стараясь не смотреть на сырое мясо; его склизкий вид и сладковатый запах были тошнотворны.

— Съешь и узнаешь, — отвечала Нефермаат, улыбаясь, и эта улыбка была как трещина в печной заслонке, выпускающая наружу жар и искры. Даже кончики ее пальцев светились, как раскаленный добела металл. Или всего этого не было? Может, я еще спала в пещере и видела сны?