Трон Знания. Книга 4

Это был не дворец. Фасад здания представлял собой белоснежный мраморный горельеф — панорамное изображение грандиозной битвы людей, зверей, птиц и химер. Кони мчат во весь опор, львы вгрызаются в их бока, спруты опутывают щупальцами слонов, носороги вонзают рога в акул, орлы разрывают когтями гигантских жаб, змеи обвивают остовы кораблей… И везде люди: бьются на мечах, карабкаются на мачты, кричат в небо, вытаскивают раненых из-под туш животных, оплакивают погибших. Разъярённые тигры охраняют золотые арочные двери, ведущие во дворец.

Малика долго шла вдоль закольцованного здания, рассматривая поле битвы. Наконец горельефы сменились барельефами. Барельефы плавно перетекли в настенный ажурный рисунок. За всё время не встретилось ни одного окна — они находились с внутренней стороны дворца.

— Хёск, — произнесла Малика и остановилась.

— Слушаю, шабира.

— Хочу вернуться к нашему разговору.

— Вообще-то, я всё сказал.

— Ты высказался, а я — нет.

Хёск склонил голову к плечу:

— Говори.

— Не втягивай меня в свои дела. Я не хочу вариться в вашей… — Малика хотела сказать «каше», но не смогла подобрать на шайдире подходящего слова. — В вашей кастрюле.

Хёск насупился:

— В какой кастрюле?

— В твоей. Я приехала короновать Иштара, и я это сделала. Надо совершить паломничество? Хорошо, я уважу хазира, хотя с б'oльшим удовольствием отправилась бы домой. Мне всё равно, какие ты придумываешь ходы, чтобы удержать власть. И всё равно, кто будет править Ракшадой: Иштар или ты. Вы друг друга стоите.

— Твои речи полны яда, — вставил Хёск.

— Вы можете взять меня под стражу. Переселить в каюту корабля или отправить на остров к Шедару. Но я вернусь на родину, Хёск. Обязательно вернусь. Меня никто не удержит. Поцелую землю, по которой ходила двадцать четыре года. Обниму старика, который воспитывал меня с пелёнок. И поклонюсь человеку, который думает о народе. Здесь, в Ракшаде, мне поклониться некому.

— Эльямин…

— Ты находишься в шаге от черты, за которой я перестану тебя уважать. Хорошо подумай, прежде чем его сделать.

Фиолетовая татуировка на лбу Хёска словно наполнилась кровью. Жрец моргнул, и Малика успела заметить на веках татуировки в виде глаз. Странно, но раньше она не видела, как Хёск моргает.

— Шабира… Ты неправильно меня поняла.

— Правильно.

— Я твой друг…

— Единственный и настоящий. Знаю. И потому забуду наш разговор. А теперь отведи меня к Иштару.

Пешком Малика добиралась до храма намного дольше, чем в паланкине, хотя старалась идти быстро. Отвлекали обмены приветствиями с прохожими. Иногда приходилось пробираться через толпы людей, хлопающих в ладоши в ритме барабанов: бум, бум-бум. Хёск шёл рядом, мрачный, задумчивый. Не выдержав, махнул рукой. Воины, опередив Малику, принялись оттеснять ракшадов к заборам и стенам домов. А она смотрела по сторонам, надеясь увидеть хоть одну женщину.

Площадь перед храмом встретила привычной тишиной. Шествуя по фиолетовым плитам, Малика косилась на Хёска, оглядывалась на воинов, идущих следом. Неужели её заманили в ловушку?

Словно почувствовав беспокойство шабиры, жрец тихо произнёс:

— Близится сезон штормов. А он всё молится. Святых мест у нас не так много, но в конце вам надо побывать на Острове Шабир. Если море будет неспокойно, придётся завершить паломничество после ночи Лунной Тишины.

— Ночи Молчания, — поправила Малика.

Хёск отрицательно покачал головой:

— Ночь Молчания перед коронацией. Ночь Лунной Тишины — это наш новый год.

— Когда начнётся сезон штормов?

— Точной даты нет. Когда с еракли опадут цветы.

— Что это?

— Деревья с синими цветами.

— Те, что растут в саду? — догадалась Малика.

Хёск кивнул:

— Ветки уже клонятся к земле. Сезон штормов начнётся чуть раньше.

«И раньше закончится. И я поеду домой», — подумала Малика, однако жрец тут же задушил надежду.

— Я помню, как цветы опали где-то в это время, и море штормило почти четыре месяца. Затишье наступает всегда в одну и ту же ночь.

— Так что с Иштаром? — спросила Малика, подойдя к дверям храма.

— Молится, — уклончиво ответил Хёск, вошёл в храм первым и пошагал вдоль стены, скользя ладонью по письменам.

Под стеклянным куполом шелестели крыльями птицы, по полу метались тени, по стенам прыгали солнечные блики. Посреди зала стоял чан, над ним курился дымок, наполняя воздух сладковатым запахом. Иштар упирался руками в боковую стену и словно толкал её перед собой. На миг показалось, что это Шедар, но нет… Широкие плечи и крепкую спину закрывал кремовый плащ, украшенный золотой нитью. Совершив поворот, Хёск приблизился к Иштару и вынудил его сдвинуться с места.

Ожидая, когда мужчины закончат молиться, Малика боролась с желанием выйти на улицу. Ей не нравилось собственное состояние. Руки и ноги наливались свинцом, мысли становились вялыми. На плече ныл шрам от прута Иштара. Блики на стенах превращались в звенья цепи, тени на полу походили на пятна крови, шелест крыльев напоминал щелчки кнута. Если бы рядом возник Адэр — она бы решила, что перенеслась на два года назад, в бандитский лагерь.

— Зачем ты пришла? — прозвучал голос Иштара.

Малика посмотрела в воспалённые глаза:

— Давай выйдем.

Спрятавшись в тени мраморного тигра, они никак не могли начать разговор. Иштар был чем-то озабочен и всем своим видом показывал, что не намерен болтать. Малика приходила в себя. Надо написать Адэру, чтобы не вздумал приезжать в Ракшаду. Он не сможет прожить здесь и дня. Запахи сведут его с ума.

Малика провела ладонью по лбу. Откуда такая бредовая мысль? Адэр никогда сюда не приедет.

— Зачем пришла? — повторил Иштар, оторвав взгляд от домов на краю площади.

— Хотела узнать, когда мы отправимся в паломничество.

— Не знаю.

Малика коснулась пальцами его впалой щеки:

— Что с тобой происходит?

Иштар отшатнулся:

— Я потерял контроль над рассудком.

Малика прижала руку к груди:

— Ты кого-то убил?

— Мне приснился сон, — сказал Иштар и надолго умолк.

— И что? — настороженно спросила Малика.

— За тридцать четыре года ко мне ни разу не приходили сновидения. Понимаешь? Нет?

— Нет.