Тыл-фронт

Член Военного Совета остановился на ступеньках. За ним стояли общевойсковой и артиллерийский начальники штабов.

Японцы приблизились парадным шагом, прищелкнули шпорами и поклонились.

— Я — есть нацарьник стаба Пятой императорской армии генерар Ковагоя, — представился японец. Я буду израгать наси…

— Вы будете молчать, генерал! — прервал его Смолянинов. — Советское командование не интересуют ваши изложения… Командующий Отдельной Приморской армии генерал Савельев приказал: с пятнадцати часов сегодня, до пятнадцати часов завтрашнего дня армию снять с занимаемых позиций и сосредоточить в пунктах, которые вам укажет начальник штаба. Сдать по описи все армейские склады, вооружение. Соблюдать полный порядок и полное подчинение. Сопротивление любых масштабов будет расцениваться как продолжение военных действий и… за последствия вы будете нести ответственность. Мое распоряжение нужно переводить вам на японский язык или вы его поняли?

Ковагоя молча поклонился, давая понять, что в этом нет необходимости.

— Доставьте генерала и его сопровождающих в пункт встречи, — обратился Смолянинов к Рощину.

— Господин генерар, — забеспокоился Ковагоя. — Стаб армии не имеет с некоторыми цастями связи. Эти войска могут… не знать о мире…

— О капитуляции, — уточнил Смолянинов.

— В японском языке нет такого понятия, — поморщился Ковагоя.

— Такое понятие будет. Оно уже есть, — возразил Смолянинов. — И постарайтесь, генерал, чтобы все ваши войска знали о капитуляции. В противном случае я не могу гарантировать прекращения военных действий…

* * *

В этот же день дивизия подполковника Свирина заняла Хэндаохецзы. Последние пятнадцать километров передовые части шли в «коридоре» японских войск.

К вечеру в его штабе появился генерал Савельев. Это несколько обеспокоило комдива. Свирин знал, что в бою командующий «наведывается» в части только в исключительных случаях: «когда дело пахнет табаком». Сейчас же к этому, казалось, не было причин. «Возможно, японцы опять затевают провокацию», — подумал подполковник, пододвигая по просьбе командующего к нему карту.

— Не боитесь, что японцы съедят за ночь? — пошутил Савельев. — Дивизия в окружении хотя и битой, но армии?

— Кое-какие меры оборонного порядка пришлось принять, — неопределенно ответил Свирин.

— Воевал, наступал, а теперь обороняться надумал, — усмехнулся Савельев.

— Береженого и бог бережет!

— Так вот слушайте: наступайте! — изумил командующий подполковника. — В ночь создайте крепкую подвижную группу и девятнадцатого августа взять Харбин, хотя бы против вас восстала вся японская армия. Замедлением могут воспользоваться японцы. Нужно не дать им взорвать мосты по железной дороге, вывести из строя подвижной состав, предприятия, вывезти в Японию награбленные ценности. Сейчас главное у них не удержание территории, а время, время… Но учтите, подполковник, надеясь на вашу исполнительность, девятнадцатого августа я выбрасываю в Харбине авиадесант…

* * *

На следующий день Рощин выехал на Хэндаохецзинский перевал для встречи и разоружения частей Сто двадцать четвертой дивизии. Собственно, от дивизии осталось немногим больше полка.

Исключая возможность повторения военной авантюры, генерал Савельев приказал производить разоружение японских войск в поле и только после этого части направлять в места расположения лагерей.

Когда Рощин прибыл с колонной автомашин, группой офицеров и командой разведчиков Бурлова на Хэндаохецзинский перевал, до подхода головного полка Сто двадцать четвертой дивизии оставалось еще полчаса.

Спрятав машины в зарослях, майор разрешил офицерам и разведчикам осмотреть ближайшие форты Хайлинского узла сопротивления. Первый артиллерийский форт, в который они зашли, был разворочен крупнокалиберным снарядом. В двухметровом бетонном потолке зияло огромное отверстие. На полу валялись бетонные глыбы, куски арматуры, изуродованные рельсы, трупы. Тяжелую железную дверь в соседний каземат сорвало с петель и отбросило далеко вглубь хода сообщения. Следующий форт был разрушен полностью. Очевидно, в нем взорвались, боеприпасы. Остальные доты и капониры сохранились.

Когда Рощин снова возвратился на перевал, внизу уже виднелась идущая по дороге колонна японцев. Полк шел походным порядком при развернутом боевом знамени.

Это должно было означать, что боевой дух войск не сломлен, они выполняют повеление императора.

— Этих еще долго нужно перевоспитывать, — пробурчал Федорчук. — Из Муданьцзяна тикали и барахло растерялы, а тут фасон гнут!

На половине подъема колонна остановилась. От нее отделилась группа и направилась к перевалу.

Рощин вышел навстречу.

Впереди группы японцев шел генерал. Рощин сейчас же узнал в нем начальника штаба Пятой армии генерала Ковагоя. Его сопровождала группа офицеров с аксельбантами штабистов.

Приблизившись, генерал остановился в пяти шагах от Рощина. Майора он не узнал или старался не узнавать.

— Господин майор! Сто двенадцатый полк Сто двадцать четвертой дивизии по повелению императора и приказу армейского командования прибыл для сдачи оружия, — доложил за него низкорослый капитан, очевидно, переводчик.

— Господин генерал! — обратился Рощин к Ковагоя. — Знамя и оружие офицеры и полк сдают здесь, В дальнейшем побатальонно следуют в мулинский военный городок.

Словно не поняв, Ковагоя добросовестно выслушал переводчиков и в знак согласия отвесил пренебрежительный поклон в сторону Рощина. Потом медленно извлек из ножен шашку, поднес к губам, поцеловал, быстрым движением переломил ее через колено и бросил к ногам Рощина.

Рощин нахмурился.

— Вы подаете плохой пример, генерал, своим офицерам, — сухо заметил он. — Если подобное повторится, я вынужден буду считать это как сопротивление, — и, взглянув на Федорчука, спросил:

— Полк «катюш» готов?

Федорчук его понял. Лихо козырнув, он гаркнул во всю силу своего голоса:

— Так точно, товарищ майор!

От этого доклада Ковагоя вздрогнул и что-то быстро приказал стоявшему позади майору. Тот бегом направился к колонне.

— Вызвать знаменосцев! — приказал Анатолий Андреевич.

Сигнальщик протрубил вызов. К перевалу направилась группа знаменосцев. Когда она поднялась на перевал, Рощин приказал Федорчуку взять знамя. Старшина подошел к знаменосцу, взял из его рук знамя и бросил к ногам майора…

Хотя отдельные части продолжали сопротивление, гордость империи — Квантунская армия — оказалась повергнутой.

3

20 августа генерал Савельев получил из Харбина донесение от своего начальника штаба, возглавлявшего воздушный десант, о готовности харбинского гарнизона сдаться в плен.

Обстановка способствовала этому. Разрозненное сопротивление отдельных частей японских полевых войск перед фронтом армии, четырехтысячного гарнизона Хутоуского укрепленного района и Шиминзянского узла сопротивления в ее тылу не представляли серьезной помехи. Поэтому Савельев пришел к заключению, что дальнейший маневр войск армии необходимо изменить, С этим Георгий Владимирович и выехал в штаб фронта.