Тысячеликий герой

Весь мир наполняет собой и освещает Бодхисаттва («просветленный»); но не мир вмещает его, а именно он держит мир, лотос. Он не окружен болью и радостью, а вмещает их – в своем глубоком покое. И так как все мы можем стать таким, как он, само его присутствие, его образ, простое произнесение его имени спасительно.

Ил. 32. Бодхисаттва (плакат в храме). Тибет, XIX в.

«На нем венок из восьми тысяч лучей – полное отражение состояния совершенной красоты. Его тело пурпурно-золотого цвета. В его ладонях смешан цвет пяти сотен лотосов, а на кончике каждого его пальца восемьдесят четыре тысячи печатей, и в каждой печати восемьдесят четыре тысячи цветов; каждый цвет излучает восемьдесят четыре тысячи лучей, мягких, нежных и освещающих все сущее. Этими драгоценными руками он привлекает и обнимает все существа. По всему нимбу, окружающему его голову, рассеяны чудесно преображенные Будды, число которых пятьсот, каждого из них окружают пятьсот Бодхисаттв, они же, в свою очередь, окружены бесчисленными богами. Когда он ступает своей ногой на землю, на все стороны света все покрывается цветами рассыпающихся бриллиантов и драгоценных камней. Лицо его цвета золота. В своей высокой короне из драгоценных камней Будда возвышается на полных двести пятьдесят миль». [219]

219

Amitayur-Dhyana Sutra, 19; “Sacred Books of the East,” vol. XLIX, Part II, pp. 182–83.

В Китае и Японии этот возвышенно мягкий Бодхисаттва представлен не только в мужском образе, но также и в облике женского божества Гуань Инь в Китае, Каннон в Японии – эта Мадонна Дальнего Востока – являет миру милосердную заботу женщины. Ее можно встретить в каждом буддийском храме стран Восточной Азии. Она одинаково священна как для непосвященных, так и для мудрого; ибо в основе ее священного служения лежит глубокое понимание, спасающее и поддерживающее мир. Остановка на пороге нирваны, непоколебимое решение воздержаться до скончания времени от погружения в безмятежную заводь вечности символизирует осознание того, что различие между вечностью и временем иллюзорно – так работает наш рациональный разум в силу необходимости, на деле же они растворяются в совершенном знании разума, который преодолел единство противоположностей. Так приходит понимание того, что время и бесконечность – это два аспекта одной и той же целостной реальности, две плоскости одного и того же бытия – неделимого и невыразимого; драгоценный камень вечности находится в лотосе рождения и смерти: «O? mani padme hum».

Здесь прежде всего удивляет двуполый характер Бодхисаттвы: в мужском образе – Авалокитешвара, в женском – Гуань Инь. Объединяющие в себе мужское и женское начало боги нередко встречаются в мире мифа. Их появление всегда связано с некой тайной; они уводят ум за грани объективного восприятия в символическую сферу, где двойственность отсутствует. Об Авонавилоне, главном божестве народности зуни, боге – создателе и вместилище всего сущего, иногда говорят как о мужском образе, однако в действительности это единство «он – она». Священная женщина Тай Юань, Великая и изначальная из Китайских хроник, воплощает и мужской принцип Ян, и женский – Инь.

Ил. 33. Гуань Инь, Авалокитешвара Бодхисаттва (раскрашенное дерево). Китай, XI–XIII в. н. э.

Ян воплощает светлое мужское начало, а Инь – темное, пассивное женское; в своем взаимодействии они составляют первооснову, образующую весь мир форм («десять тысяч вещей»). Они исходят из Дао как источника и закона бытия и являются его выражением. Дао означает «дорога» или «путь». Дао – это путь или ход развития вещей, судьбы, космического порядка. Поэтому Дао есть также «истина» и «праведность». В своем единстве Ян и Инь как Дао обозначаются следующим образом

. Дао лежит в основе космоса Дао, присутствуя в каждой сотворенной вещи.

Каббалистические учения средневековых иудеев, так же как сочинения христианских гностиков II столетия, представляют Слово, Ставшее Плотью, андрогинным – каковым было состояние Адама на момент его сотворения, до того как женская сущность, Ева, была перемещена в другую форму. И у греков не только Гермафродит (сын Гермеса и Афродиты), [220] но также и Эрос, бог любви (первый из богов согласно Платону), [221] был двуполым. «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». [222] Если задаться вопросом относительно природы образа Божьего, то ответ на него следует искать в тексте, где он выражен вполне ясно. «Когда Священный, будь Он Благословен, создал первого человека, Он создал его двуполым». [223] Женское начало перемещается в иную форму, знаменуя нисхождение от совершенства к двойственности; в результате этого происходит изгнание из Рая, где «Бог ходил по земле», познается двойственность добра и зла, и возводится стена Рая, образуемая «единством противоположностей»; [224] эта стена отделяет Человека (теперь раздвоившегося и ставшего мужчиной и женщиной), он отрезан не только от созерцания Образа Божия, но самого воспоминания о нем.

220

«Для мужчин я Гермес; для женщин я Афродита; я ношу символы обоих своих родителей» (Anthologia Graeca ad Fidem Codices, vol. II). «Одна часть в нем от Господа его, а другая – от матери» (Martial, Epigrams, 4, 174; Loeb Library, vol. II, p. 501).

Овидий упоминает о гермафродитах в своих «Метаморфозах» (Meta-morphoses, IV, pp. 288 ff).

До нас дошло много классических образов Гермафродита. См. Hugh Hampton Young, Genital Abnormalities, Hermaphroditism, and Related Adrenal Diseases (Baltimore: Williams and Wilkins, 1937), Chapter I, “Hermaphroditism in Literature and Art.”

221

Платон, Пир.

222

Бытие, 1:27.

223

Midrash, комментарии к книге Бытия, Rabbah 8:1.

224

См. с. 75.

Это библейский вариант мифа, известного во многих странах. В нем описывается один из основных путей символизации таинства творения: развитие вечности во времени, разделение одного на два, а затем на множество, а также зарождение новой жизни через воссоединение пары.

Этот образ знаменует и начало космогонического цикла, [225] и момент завершения миссии героя, когда стена Рая растворяется, и вновь открывается и обретается божественная форма, вновь обретается мудрость. [226]

225

См. с. 223–225.

226

Сравним у Джеймса Джойса: «в небесной канцелярии… уже нет браков, человек с нимбом, двуполый ангел, сам себе является женой» (Ulysses, Modern Library edition, p. 210).

Тиресий, слепой провидец, был двуполым – его глаза были закрыты для искаженных форм мира отраженного света и пар противоположностей, однако в своей внутренней темноте он увидел судьбу Эдипа. [227] В одной из своих форм, известной как Ардханариша (бог полуженщина-полумужчина), Шива представлен слитым в одном теле со своей супругой Шакти (его половина тела справа, ее половина тела – слева). [228] На изображениях предков некоторых африканских и меланезийских племен на одном теле мы видим и груди матери, и бороду и пенис отца. [229] И в Австралии примерно через год после тяжелого испытания обрезания юноша, вступающий в полную зрелость, подвергается второй ритуальной операции – нижнего надрезания (нижняя часть пениса разрезается для образования постоянной щели в уретре). Этот разрез называется «лоном пениса» и символизирует мужское влагалище. Благодаря обряду герой становится больше, чем мужчиной. [230]

227

Софокл, Царь Эдип. См. также Овидий, Метаморфозы, III, и другие примеры гермафродитов-жрецов, богов и провидцев мы находим у Геродота, Теофраста и Пинкертона: см.: Herodotus, 4,67 (Rawlinson edition, vol. III, pp. 46–47); Theophrastus, Characteres, 16.10–11; и J. Pinkerton Voyage and Travels, Chapter 8, p. 427, “A New Account of the East Indies,” by Alexander Hamilton. These are cited by Young, op. cit., pp. 2 and 9.

228

См. Zimmer, Myths and Symbols in Indian Art and Civilization, Figure 70.

229

См. ил. 34.

230

См. B. Spencer and F. J. Gillen, Native Tribes of Central Australia (London, 1899), p. 263; Ryheim, The Eternal Ones of the Dream, pp. 164–65. Нижнее надрезание искусственно образует гипоспадию, наподобие встречающейся у некоторых гермафродитов (См. портрет гермафродита в книге Young, op. cit., p. 20.)

Кровь для ритуальных рисунков и для приклеивания белых птичьих перьев к своему телу австралийские отцы берут из своих нижних надрезов. Они вновь вскрывают старые раны и пускают кровь, которая одновременно символизирует менструальную кровь и мужскую сперму, а также мочу, воду и мужское молоко. [231] Кровотечение демонстрирует, что старики несут в себе источник жизни и питания, [232] то есть они являют собой неистощимый мировой источник жизни. [233]

231

Ryheim, The Eternal Ones of the Dream, p. 94.

232

Ibid., pp. 218–19.

233

Ср. со следующим образом Бодхисаттвы Дармакары: «Из его уст исходил сладкий и более чем небесный аромат сандалового дерева. Изо всех его волосяных пор поднимался аромат лотоса, и он был приятен каждому, благодатен и красив; наделен во всей полноте самым лучшим и ярким цветом. Также и тело его было украшено всеми добрыми знаками и отметинами, его волосяные поры и ладони его рук испускали все самое прекрасное – всевозможные цветы, фимиамы, благовония, притирания, гирлянды, зонтики, флаги, знамена и звуки музыки всевозможных инструментов. С ладоней его рук струились также всевозможные яства и напитки, пища простая и утонченная, и сладости, и всякого рода удовольствия и наслаждения» (The Larger Sukhavati-Vyuha, 10; «Sacred Books of the East», Vol. XLIX, Part II pp.26–27).

Ил. 34. Предок-андроген (деревянная скульптура). Мали, XII в. н. э.

Зов Великого Отца Змея пугал ребенка, мать защищала его. Но приходил отец. Он был проводником в тайны неведомого. Первый незваный гость в раю ребенка и его матери, отец представляется архетипным врагом, и на протяжении всей жизни любой враг в сфере бессознательного символизирует отца. «Что бы ни было убито, оно становится отцом». [234] Отсюда и почитание голов, принесенных домой с набегов на враждебные племена, в общинах, где практикуется охота за головами (например, в Новой Гвинее). [235] Отсюда вытекает непреодолимое стремление воевать, импульс уничтожить отца постоянно трансформируется в публичное насилие. Старшие мужчины родовой общины или племени защищают себя от своих растущих сыновей психологической магией своих тотемных обрядов. Они разыгрывают роль страшного отца, а затем намекают, что являются также и кормящей матерью. Так образуется новый, более просторный рай. Но в этот рай не допускаются традиционно враждебные роды или племена, на которые постоянно направляется агрессия. Все «добро», которое несут мать вместе с отцом, сохраняется для дома, а «зло» выносится за его пределы. «Кто этот необрезанный филистимлянин, что так поносит воинство Бога живого?». [236] «И не слабейте в поисках этих людей. Если вы страдаете, то и они страдают так, как вы страдаете, притом что вы надеетесь от Аллаха на то, на что они не надеются». [237]

234

Ryheim, War, Crime, and the Covenant, p. 57.

235

Ibid., pp. 48–68.

236

Книга Самуила, 17:26.

237

Коран, 4:104.

Тотемные, родовые, племенные или агрессивно насаждаемые миссионерами культы – все это лишь частичные решения психологической проблемы победы любви над ненавистью, они проводят инициацию лишь частично. Эго в них не уничтожается, его рамки скорее раздвигаются, и, вместо того чтобы думать лишь о себе самом, индивид посвящает себя своему обществу целиком. А остальная часть мира (то есть бульшая часть человечества) его симпатии не вызывает, и он не хочет прилагать никаких усилий в этой области, потому что его богу нет до этого никакого дела. И поэтому возникает драматический разрыв между двумя принципами – любви и ненависти, и мы находим немало подтверждений этому в мировой истории. Вместо того чтобы очистить свое собственное сердце, последователь культа пытается очистить мир от скверны. Законы Града Божьего применяются лишь к тем, кто входит в его непосредственное окружение (племени, церкви, нации, классу и т. п.), при этом огонь вечной священной войны направляется (с чистой совестью и с глубоким убеждением в своей священной правоте) против любого необрезанного, любого варвара, язычника, туземца любого народа, волею судеб оказавшегося вблизи границ его страны. [238]

238

«Ибо ненависть никогда не остановишь ненавистью: ее останавливают любовью, и это – древнее мудрое правило» (из Dhammapada, 1:5, “Sacred Books of the East,” vol. X, Part I, p. 5).

В мире постоянно кто-то с кем-то борется: поклонники различных тотемов, представители разных народов, последователи разных партий. Даже так называемые христианские нации, – которые должны были бы следовать учению мирового спасителя, – известны скорее своей колониальной жестокостью и междоусобицей, а не каким-либо практическим проявлением бескорыстной любви, тогда мир в действительности был бы покорен, было бы преодолено его эго и эго племенных богов, и настало бы время той любви, к которой призывал Бог, веру в которого они декларировали.