У свободы цвет неба

Сорваться с места в конфликт Полине помешало любопытство. Оно победило омерзение, которое она, оказывается, чувствовала к маркизу уже не первый час и, кажется, не первый день. И на фоне вдруг осознанного чувства она неожиданно поняла, что конфликт, оказывается, гораздо ближе, чем она решила думать. И что она знает об этом с первого дня, с той короткой сцены в холле Старого дворца, во время которой они не обменялись ни словом. И что за ее любопытством стоит еще одно знакомое ей чувство - очень старый холодный и упрямый гнев. Она взяла нож и вилку, отрезала кусочек пирога, прожевала и проглотила.

– Нравится?

– тут же спросил он.

Полина задумалась. Вкус еды она, конечно же, не чувствовала и вообще предпочла бы сейчас чашку пуэра, а не вот это все.

– Не знаю, - сказала она без выражения.
– Новое...

– Потом поймешь, - согласился маркиз. И продолжил рассказывать о выгодах, которые ей станут доступны, стоит только принять его предложение.

Список у него получился очень длинный. Начинался он с избавления от допросов и, что еще важнее, магических исследований Полины и ее возможностей. А заканчивался жизнью в доме маркиза на всем готовом, начиная с еды и заканчивая платьем, и, конечно, полной свободой в выборе занятий - из тех, что Вейен да Шайни одобрит, разумеется.

Полина механически жевала пирог, чувствуя фактуру творога и фруктов, но не вкус, и думала. Очень быстро.

Устроить скандал было только способом провалить все сразу и показать себя дурой без тормозов, действительно нуждающейся в опеке. Причем, в понятие "устроить скандал" для Вейена да Шайни, похоже, входил любой отказ, обоснованный собственным мнением, принципами, этикой, да хоть эстетическими пристрастиями, наконец.

Согласиться было еще одним способом провалить к чертовой матери всю свою жизнь, начиная со дня развода, даже раньше. Со дня, когда участковый гинеколог заперла ее в кабинете, чтобы удержать до приезда скорой, и унесла с собой ее трусы и колготки для страховки. Это согласие значило бы для нее, что не стоило дергаться еще тогда, и отправляло в помойку почти три десятка лет ее жизни одним коротким жестом.

Обосновать отказ ей следовало так, чтобы, с одной стороны, его нельзя было списать на ее капризы, неосведомленность и иные формы несостоятельности, а с другой стороны, он ни в коем случае не должен выглядеть оскорблением.

Полина доела примерно половину порции, пока пришла к решению. Поняв, что скажет, она отложила прибор, промокнула рот салфеткой и сделала два глотка фруктового отвара, поданного к полднику.

– Маркиз, как бы там ни было, я хочу поблагодарить тебя за предложенную заботу, потраченное время и доброе отношение.

Он улыбнулся, опустив приборы на край тарелки.

– Нет?

– Нет, - подтвердила она, постаравшись вложить в голос нужную дозу сожаления.
– Я хочу, чтобы ты понял верно. Это не потому, что ты мне не понравился. Признаться, я даже не думала об этом, поскольку мои женские и человеческие интересы сейчас не имеют значения.

– Вот как?
– Вейен да Шайни иронично приподнял брови.

– Да, так, - повторила она.
– Моя судьба была решена еще весной, и эти... у вас прошло чуть больше полугода, кажется? У нас почти год.

– Не знаю, о чем ты, - качнул он головой, - не отвлекайся и не отвлекай меня. Объясняешь, так объясняй.

– Да, прости, - согласилась она.
– Так вот, с нашей весны до конца нашей зимы у меня было время донести свое мнение о том, что именно ваши делали у нас и почему. Если сейчас я приму твое покровительство, то откажусь от своих слов и предам свою землю. Я здесь не за этим.

– Политика, - кивнул маркиз.
– Что же, это мне по крайней мере понятно. Но если бы обстоятельства сложились иначе?

– Зависит от того, какими они были бы, - Полина улыбнулась и пожала плечами.
– Как я могу говорить о том, чего не знаю?

– Я понял, - произнес он отстраненно.
– Что же, вопрос задан и ответ получен. В рамках маленькой любезности, из хорошего отношения к тебе, скажу - собери вещи с вечера, завтра тебя переведут в Исюрмер. Собираться второпях неудобно...

– Благодарю тебя, - сказала она с улыбкой. Затем слегка склонила голову, но сделала это так, что маркиз принял этот жест за полноценный поклон и слегка улыбнулся в ответ.

– Просто помни, что всегда можно сказать "я передумала", хорошо? Тебе будет тяжело, и может быть, ты даже забудешь этот вечер, но я спрошу тебя еще по крайней мере дважды.

– И за это я тоже благодарна, - ответила она серьезно.

– Не стоит того, - прохладно ответил он.
– От крыльца пойдешь по улице налево до площади, там за часами войдешь в проулок, попадешь на другую улицу, она приведет к набережной. По набережной придешь к Старому дворцу. Завтра увидимся в Исюрмере.

Через два с лишним часа Полина наконец оказалась в своих комнатах. Чак посмотрел на нее и отошел в угол.

– Лин, ты злишься?

– Да, Чак, очень, - признала она.
– Но сейчас выкупаюсь и перестану.

– Не на меня?
– уточнил сайни из угла.

– Нет, - улыбнулась Полина невольно.

– Плохие люди, длинный день?
– спросил Чак, подходя.

– Да, маленький.

Она протянула ему руку и ощутила пожатие прохладной сухой лапы, похожей на детскую ладошку.

– Ужин, Лин?
– предложил сайни.

– Ужин, Чак, - согласилась она.
– И горячее пить.

– Хорошо. Я принесу. Иди купаться.

Встав под слой горячей воды, Полина с чувством высказалась по-русски. Ни одного печатного слова, включая предлоги, в ее почти двухминутной тираде не было. Продышавшись в тепле и слегка поправив настроение, она еще мельком подумала, вытираясь, что по сравнению с весной расклад почти управляем, по крайней мере пока, и значит, толком ничего еще даже не начиналось. Потом вспомнила: завтра этапируют в Исюрмер, их местный Ватикан. Видимо, там-то все и будет.

Она вышла в комнату. Чак уже привез тележку с ужином, на ней стоял большой чайник горячего чая, горшочек под крышкой и тарелка, накрытая тонкой глиняной миской. Рядом с тарелкой стояла кучка мисочек со сладкими соусами. Полина погладила сайни:

– Чак хороший.

– Лин, кушать, пока теплое, - забеспокоился он.

Полина послушно повернулась к тележке, сняла крышку с горшочка. В нем был густой рыбный суп со сливками. На тарелке под миской обнаружилась горка оладьев. Все это было очень кстати, и съелось легко и с удовольствием. Чак вылизал посуду перед тем, как увозить ее.