Удержать 13-го

— Думаешь, я не знаю, какой он, думаешь, я не засматривалась на таких же, как он? Твой отец тоже был таким. Он вовсе не был плохим человеком, когда я с ним познакомилась. Он был великолепен! Он был звездой хёрлинга! Все хотели с ним подружиться. Перед ним преклонялись. Золотой мальчик Баллилагина.

— Это не одно и то же, — с трудом возразила я, чувствуя, что мне становится жарко, что во мне нарастает паника. — Все это совсем другое!

— Это то же самое, — грустно ответила мама. — И посмотри на меня теперь, Шаннон. — Она вяло махнула рукой, жестом обводя палату. — Посмотри, куда заводят вот такие парни девушек вроде нас. Одна ошибка, только и всего. Один промах — и твоя жизнь кончена. На тебя навалят куда больше ответственности, чем ты можешь выдержать, а он будет винить тебя во всем. Он будет тебя винить за то, что ты лишила его будущего. Что его жизнь пошла не в ту сторону. За то, что сделала его отцом, когда он был еще мальчишкой. Повтори мои ошибки, Шаннон, и этот парень начнет винить тебя, и обижаться на тебя, и ломать тебя, пока в тебе не останется ничего, чему можно причинить боль.

— Я не ты, — ужаснулась я. — А он не папа.

— Пока, — печально согласилась она. — Пока что.

— Хватит болтать!

— Ч-что? — Мама вздрогнула.

— Тебе это не удастся! Ты меня не запугаешь, не заставишь отказаться от того единственного хорошего, что есть в моей жизни!

— Я не пытаюсь тебя напугать, Шаннон. Я пытаюсь тебе помочь, — умоляюще произнесла она. — Стараюсь уберечь тебя!

— Да, только не от того человека.

— Нет. От моих ошибок.

— Что ж, ты меня спрашивала недавно, смогу ли я когда-нибудь простить тебя. — С трудом сглотнув, я вцепилась в край кровати, посмотрела прямо в глаза моей матери и прошептала: — Прогонишь его — и ответ будет «больше никогда».

10

ОБВИНЕНИЯ

ДЖОННИ

— Прости, Джонни, — сказал мой отец, когда позже тем вечером припарковал машину позади дома рядом с моей «ауди». — Надо было к тебе прислушаться.

— Да уж, пап. — Измученный, я отстегнул ремень безопасности и открыл дверцу.

Ему следовало прислушаться ко мне, но сейчас я не мог об этом говорить. Меня одолевали эмоции, которые я не мог обуздать. Это было реально тяжело, потому что всякий раз, вспоминая о Шаннон, лежащей в больнице, и обо всех ранах на ее теле, я опасно приближался к краю.

Я не мог не думать о ней, и тут не было ничего нового, только в этот раз все было по-другому. Я был растерян, в смешанных чувствах и почти на грани отчаяния. Я не хотел оставлять ее в больнице. Будь моя воля, я бы выкрал Шаннон из ее долбаной семьи и держал при себе.

Папа помог мне выбраться с пассажирского сиденья, закрыл за мной дверцу и обхватил меня за талию. Я был рад его помощи. Голова разваливалась, тело болело, и казалось, что все жизненные силы утекли из меня.

— Больше я такой ошибки не повторю, сынок.

Благодарный за поддержку, я бросил костыли и обнял отца правой рукой за плечи, тяжело навалившись на него.

— Я просто в куски, пап, — признался я сквозь стиснутые зубы, ощущая жгучую боль в бедрах и в нижней части живота. — Все тело разваливается.

— Ты молодец, — похвалил меня папа, взял под мышку мои костыли и повел меня к двери. — Это... осторожнее на ступенях...

— Справлюсь. — Я закусил губу, чтобы не закричать, перешагивая через порог. — Нормально.

Когда мы вошли в кухню, мама стояла у плиты, в фартуке, с деревянной ложкой в руке. При виде нас она уронила ложку в кастрюлю с тушеным мясом, забыв обо всем, и поспешила ко мне.

— Как ты себя чувствуешь, милый? — спросила она, обхватывая ладонями мое лицо; в ее теплых карих глазах светилась материнская забота. — Больно? А как там Шаннон? Ты ее видел? Все правда? Ты сумел с ней поговорить...

— Эдель, милая, — перебил ее папа, слегка качнув головой. — Не сегодня. Мальчик еле на ногах стоит.

Мамино лицо изменилось.

— Ох, боже... — Она уронила руки, в ужасе переводя взгляд с меня на папу. — Так это правда?

— Это правда, милая, — мрачно подтвердил папа. — Он был совершенно прав.

Мама прижала ладони ко рту:

— Ее отец?..

Папа напряженно кивнул.

— Ох, Джон... — Мамины глаза наполнились слезами. — Бедное дитя...

— Но не только она, верно? — огрызнулся я, вскипая волнением. — Там толпа детей, в этом чертовом доме!

Мама отшатнулась.

— И ты думаешь...

— Я уже не знаю, что я думаю. — Сдержав ярость из-за долбаной несправедливости быть подростком в этом мире, я забрал у отца костыли и проворчал: — Блин, я без понятия вообще. — Обойдя родителей, я заковылял к двери. — Пойду спать.

— А ты не хочешь поговорить об этом? — вслед мне спросила мама. — Джонни?

— Мне нужно побыть одному, — пробормотал я, не оглядываясь. — Надо обдумать все это... говно.

— Джонни, милый...

— Эдель, оставь его.

— Но, Джон, он не может сам подняться по лестнице...

— Эдель, оставь мальчика в покое.

Я со скоростью улитки дотащился по коридору к лестнице, не обращая внимания на родительский спор. Я еле дышал из-за крайнего напряжения, которое требовалось, чтобы заставить тело подчиняться мне и двигаться.

Когда я наконец дотащился до самого верха, бросив костыли еще три ступеньки назад, я был почти без сознания. Собрав остатки воли, я выпрямил спину и заставил себя идти. И, лишь оказавшись в спальне и закрыв за собой дверь, я позволил себе расслабиться.

Доковыляв до кровати, я без сил сел на край и уронил голову на руки. Сьюки, моя лабрадорша, тут же поднялась с любимого места в ногах кровати и заторопилась ко мне, явно в восторге оттого, что снова меня видит.

— Как тут моя девочка? Это мама тебя сюда пустила? Хорошая девочка. — Измученный вконец, я потрепал ее за уши и за шею и тут заметил газету на прикроватном столике. Перегнувшись через собаку, я схватил газету и перевернул на раскрытую страницу.

В ту секунду, когда взгляд упал на чистое, без синяков лицо Шаннон, стоявшей рядом со мной, показалось, как будто мне врезали под дых.

— Черт побери, Сьюки...

Обняв собаку, я зарылся лицом в ее загривок. Застонав от боли, смахнул жгучие слезы; в голове бешено сменялись жуткие воспоминания о Шаннон, и в какой-то момент я почувствовал, что вот-вот взорвусь.

— Я облажался, девочка, — признал я, зажмуриваясь, когда из груди уже рвались рыдания. — Господи...

В дверь моей спальни тихо постучали.

— Джонни, можно мне войти?

— Нет! — рявкнул я, напрягаясь. Я удивился, что мама впервые в жизни спрашивала разрешения войти. — Просто... просто оставь меня в покое, мам. Пожалуйста.

После долгой паузы в тишине раздались шаги, они удалялись и удалялись, становясь тише, — а потом снова стали громче. Дверь моей комнаты открылась, и мама шагнула внутрь.

— Прости, милый, но я не могу.

И это они меня называют бульдозером!

— Я понимаю, что ты злишься на меня, — сказала она, пройдя через комнату и усаживаясь рядом со мной. — У тебя есть все основания чувствовать злость. Я и сама на себя злюсь. — Мама потрепала уши Сьюки, прежде чем отодвинуть ее и сесть поближе ко мне. — Но ты в последние дни прошел через настоящий ад. — Опустив руку мне на плечо, она добавила: — Я хочу, чтобы ты знал, что я рядом. Я должна быть рядом с тобой.