Удержать 13-го
Шрифт:
— Ох, боже, мам! — Я раздраженно провел рукой по волосам и, уставившись в потолок, застонал. — Но как ты и сама знаешь, она только слегка до меня дотронулась!
— Она подняла на тебя руку! — гневно возразила мама. — Она толкнула тебя! Она угрожала тебе! Она сорвала на тебе злость. Может, это и допустимо в ее собственном доме, но уж никак не в моем!
Я вскинул брови:
— И это говорит женщина, которая дает мне подзатыльники!
— Это из любви, — уточнила мама. — Ты упускаешь главное.
— Отлично, — сдался я. — И в чем главное?
— Главное, милый, в том, что у нее не было права обращаться с моим сыном
Я усмехнулся:
— Думаю, он все же адвокат, мам.
Мама снова возмутилась:
— Знаешь, если бы твой отец провел тридцать шесть часов на спине, выталкивая из себя все твои восемь фунтов и двенадцать унций, он бы реагировал иначе.
— Боже мой... — Я содрогнулся, ярко вообразив сцену моего появления в этом мире. — Спасибо за картинку.
Мама хихикнула.
— Знаю, ты думаешь, что я слишком придирчива, но я не могу иначе. Таковы уж матери. Мы придираемся, и тревожимся, и постоянно защищаем, до последнего дня. — Она наклонилась ко мне и прижалась щекой к моему плечу. — Ты мой малыш, Джонни. — Она тяжело вздохнула. — Может, ты и выше меня ростом теперь, но что бы ни случилось, как бы далеко ты ни ушел в жизни, ты всегда будешь мой малыш.
— Ты знаешь, что я тоже тебя люблю, — пробормотал я, смущенный и слегка растерянный. — Ты бесишь меня большую часть времени, но без тебя я никто.
— Я знаю, милый. — Мама похлопала меня по руке. — Я знаю.
— Пожалуйста, не надо ненавидеть Шаннон из-за всего этого, — попросил я едва слышно. — Я понимаю, ты злишься на ее мать, но не надо переносить это на Шаннон.
— Ох, боже, у меня нет ненависти к Шаннон, любовь моя! — поспешила успокоить она меня. — Шаннон — милая девочка, а я никогда не стала бы судить ребенка из-за его родителей. — Она погладила меня по спине. — В конце концов, твои бабушка и дед Кавана никогда не судили меня за то, откуда я взялась.
— Верно.
Семья моей матери была колоритной, мягко говоря. Ее таскали с места на место, буквально перекидывали из дома в дом разнообразных родственников, пока наконец в шестнадцать лет ей все не надоело и она не сбежала из Дублина. Без единого пенни в кармане, желая только избавиться от родни, она тайком забралась в автобус компании «Эйран» и вышла в Корке. Потом автостопом доехала до Баллилагина и очутилась на ферме моих бабушки и дедушки с серьезными проблемами в отношениях с людьми и с желанием зарабатывать на жизнь. Четыре года спустя она уже жила в Лондоне, училась в колледже и была замужем за моим отцом.
— Но я скажу еще вот что, — добавила мама, толкая меня плечом. — Если Мэри Линч решит устроить тебе проблемы, ей придется сначала иметь дело со мной.
— Мам, — я покачал головой, тяжело вздыхая, — я не защищаю эту женщину, но она, возможно, проецирует... Они все сейчас в такой мясорубке...
— Я понимаю, Джонни, — согласилась мама. — Понимаю, милый. Я совершенно не представляю, что должны чувствовать ее несчастные дети. — Встав, мама расправила свой фартук и закончила: — Но она не будет проецировать все это на тебя. — Мама
прищурилась. — Только через мой труп.— Я хочу завтра туда вернуться. — Я наблюдал за мамой, которая ходила по комнате, собирая разбросанную по полу одежду. — В больницу.
Мама никак не отреагировала.
— Мам, — настаивал я. — Я должен вернуться.
Она наконец тяжело вздохнула:
— Я не хочу, чтобы ты вообще оказывался поблизости от той женщины, Джонни. Только не тогда, когда она возводит на тебя напраслину и обвиняет.
— Я не ради нее должен, — огрызнулся я, ощетиниваясь. — Ради Шаннон... Погоди. — Я всмотрелся в нее. — О чем ты, какие обвинения? Ты снова о том дурацком мяче? Я ведь уже объяснял, это был просто чертов несчастный случай.
Мама покачала головой:
— Нет, милый.
— Тогда что? — резко спросил я. — Что она обо мне говорит?
— Она кое-что сказала твоему папе, — ответила она. — Кое-что такое, из-за чего мы с ним не считаем возможным позволить тебе туда ездить...
— Что именно?
— Послушай, Джонни, тебе необходимо какое-то время держаться в стороне, — сказала она наконец, уже не обдумывая каждое слово. — Я не говорю «навсегда», просто, пока все не успокоится, тебе лучше не приближаться к этой семье.
Какого хрена она обо мне наговорила?
— Я ничего плохого не сделал, мама! — Я был на грани. — И что бы она ни болтала, это херня!
— Джонни, давай ты немного поспишь и мы все обсудим утром, — предложила мама, избегая моего взгляда. — Тебе нужно отдыхать. Ты измотан.
Ну да, я был измотан; терпение мое кончилось.
— Мам? Что она сказала?
— Поспи, милый, — только и ответила она. Мама уже собралась закрыть за собой дверь, когда вдруг остановилась. — Ох, чуть не забыла... — Сунув руку в карман фартука, она достала маленький сложенный листок бумаги. — Нашла, когда стирала твою одежду после Дублина. — Вернувшись ко мне, она протянула мне листок. — Ты чудесный мальчик. — Она с улыбкой погладила меня по щеке и снова повернулась к двери. — Я горжусь тобой, — добавила она, закрывая дверь.
Я растерянно развернул листок и уставился на него, чувствуя, как буря эмоций шарахнула прямо в грудь.
ШАННОН «КАК РЕКА». СОГЛАСНА ЛИ ТЫ БЫТЬ МОИМ ДРУГОМ?
Договор о дружбе.
Господи боже.
Снова аккуратно сложив листок, я засунул его в ящик прикроватного столика и вздохнул.
«Пусть с тобой все будет хорошо, — мысленно молился я. — Пожалуйста, пусть с тобой все будет хорошо, Шаннон „как река“».
11
ДОРОГА ДОМОЙ
ШАННОН
Я всегда чувствовала себя неустойчиво. Большую часть жизни я пребывала в постоянном беспокойстве, пытаясь и не умея предсказать следующий неудачный шаг, который приведет к боли и отчаянию.
Когда днем в четверг я стояла в дверях комнаты своего детства, я чувствовала себя куда более слабой и нерешительной, чем когда-либо прежде, потому что не могла предвидеть опасность. Я лишь знала, что она затаилась где-то рядом.
Мое тело напряглось, инстинкт самосохранения кричал, что я в опасности. Совершенно без сил, я оглядела свою комнату и отметила, что выглядит она точно так же, как всегда: маленькая, чистая и аккуратная.