Уходящие из города
Шрифт:
Поездка в декабре 2019 года в Болотный Рог, дальний райцентр, изначально казалась Сергею делом плевым, хоть и не особенно приятным. Нужно было осмотреть дом и участок, выставляемые на продажу, сделать фото для выкладки на сайт, пообщаться с хозяевами. На своем авто можно было смотаться туда-обратно за день, но как раз накануне его тогдашняя девушка попала в ДТП (вот надо было сменить резину, а не экономить) – и его любимец «Фокус» отправился в автомастерскую (с девушкой все было хорошо, дурам все нипочем). За день управиться у Сергея не получилось: пока приехал в Болотный Рог, пока дождался маршрутки до нужной деревни, пока осмотрел и сфотографировал дом, пока пообщался с людьми, пока вернулся в Рог… опоздал на последнюю электричку до Заводска. Можно было, разумеется, взять такси, но… хрен с ним, переночует в Роге, не развалится. Тем более что у них тут даже гостиница есть. Небольшой дом из бело-серого кирпича, расположенный недалеко от вокзала. Все узнаваемо
Из жадности Сергей взял койку в двухместном номере, решив, что едва ли кто-то решит составить ему компанию. Как же он ошибся! Когда уже ложился спать, в комнату завалился сосед – мужик лет пятидесяти, по виду обычный работяга, побитый жизнью, ссутулившийся и полулысый (Сергею, обладателю роскошной шевелюры, все лысые мужики казались или смешными, или жалкими). Сергей поздоровался, но мужик вместо приветствия громко кашлянул, швырнул на пол сумку с вещами и плюхнулся на кровать. «И принесли же тебя черти! – подумал Сергей, засыпая. – Командировочный, что ли?» Проснулся он от звуков громкого надсадного кашля. Когда взгляд освоился в темноте, Сергей повернулся в сторону соседа – на кровати сидела мрачно сгорбленная фигура. Мужик кашлял. Он то заходился в приступе, то замолкал на какое-то время – у Сергея начинали слипаться глаза, – а потом вновь принимался кашлять. Он не ложился – Сергей понимал, что лежа мужик задыхался, – а сидел на кровати черной глыбой, сотрясаемой чем-то средним между лаем осипшего цепного пса (в Балбесовке такие были – приветствовали чужака, выпрыгивая из будок, гремя цепями и лая, лая, лая, пока не надрывали глотки) и вороньим карканьем. У Сергея не было шансов заснуть: стоило ему отплыть недалеко от берега реальности, как его лодку снова прибивало к этому самому берегу. Почему Сергей не встал, не пошел к дежурному, не попросил дать ему другой номер – поистине загадка. Он никогда не страдал от застенчивости и нежелания потревожить кого-то вполне законными требованиями. Возможно, виной всему было полусонное состояние, странная вялость, почти оцепенение. И внезапная мысль: а что если он, Сергей, уже умер? Что, если он в аду, и эта ночь никогда не закончится? Он помнил какой-то миф, кажется, греческий, про мужика, который стоял по горло в воде – но стоило ему попытаться отхлебнуть, и она отступала. То же самое было с ним: только-только он погружался в сон, как снова и снова звук проклятого кашля вырывал его из сна, как морковку из рыхлой земли. Сергей вертелся с боку на бок, пытался засунуть голову под подушку. Пару раз даже, кажется, громко ругнулся, не в силах сдержать эмоции. Старик никак не реагировал на его слова, все так же сидя на кровати. Возможно, он боялся что-то сказать, чтоб не закашляться, хотя такая мера предосторожности была бессмысленна – кашель все равно снова и снова вырывался из него. «Это не человек, – подумал наконец Сергей, – это демон, я знаю, это…» И тут он заснул, и проснулся только утром, очень поздно, гораздо позже, чем рассчитывал. Голова гудела, все тело ломило. Старик отсутствовал, его кровать была даже не разобрана. Сергей заставил себя встать. Он понимал, что, кажется, подхватил простуду. На стойке дежурного взял градусник, измерил температуру. Так и есть, тридцать семь и восемь. Нужно ехать домой, лечиться. По правде говоря, он с удовольствием бы лег и выспался, но мысль о том, чтобы остаться в этой гостинице еще на одну ночь, пугала его до глубины души (теперь он понял тех людей, которые за бесценок продавали квартиры, которые считали «нехорошими»). Нужно поторопиться, чтоб успеть на электричку, утреннюю он уже проспал, следующая шла ближе к обеду.
Уходя из гостиницы, Сергей подумал, что вот если бы он сейчас спросил у дежурного, кто был его соседом по номеру, то не удивился бы, если бы дежурный, в лучших традициях фильмов ужасов, пожал плечами и сказал:
– Никто. Вы были одни.
Сергей уже открыл было рот для вопроса, как вдруг в его грудь будто что-то ударило, и он зашелся в приступе неистового кашля. Прикрывая рот шарфом, он вышел из гостиницы. В электричке на него недобро косились, он отводил глаза, но даже не пытался извиняться: из него рвался наружу только кашель.
Домой он приехал совершенно разбитым, с высокой температурой, слезящимися глазами и жутким кашлем, которым он тут же заразил свою девушку (мощная зараза, даже эту дуру проняла). Впоследствии он любил доказывать всем знакомым, что переболел «тем самым», когда это еще не стало мейнстримом. Ему не верили, но Сергей напирал на то, что все в этом мире возможно, а официальная версия возникновения пандемии может быть так же далека от истины, как совковая гостиница в Болотном Роге – от рая.
Свобода
Как
и многим детям, Лоле когда-то задавали вопрос: «Девочка, ты кого больше любишь – папу или маму?» – «Ма-а-аму! – прокричала она тогда. – Мы с папой любим ма-аму!» Никто не понял ее ответа. Она сама вспомнила о нем внезапно, в тот страшный февральский день, до мертвенности синий, когда ей отдали урну с прахом матери. Папа, Андрей и Бу ждали ее в машине, и она шла к ним сквозь синеву вечера, словно плыла по морю. Мама умерла внезапно, новая болезнь схватила ее в числе первых. В Заводске еще никто не верил в ковид – а мама уже умерла от него. Всегда в авангарде.Лола считала маму красивой, потому что так думал папа, а папа не мог ошибаться. Хотя никакой особенной красоты в маме не было, только ум и воля. Острый нос, серые глаза и пепельные из-за седины волосы. И сломанный передний зуб. Ах да, она же не так давно его вылечила, дорого. Но в памяти мама так и осталась со сломанным зубом. Зато без очков. Пару лет назад ей прописали очки, но она редко их надевала: они постоянно терялись, она забывала, куда их положила. А как она сломала ногу на митинге? Потом прыгала по дому на одной ноге – и вот этот крик: «Косты-ы-ыль! Никто не видел мой косты-ы-ыль?» А потом – онкология. Лола вспомнила, как они возили маму на химию, ее голое лицо – и брови, и ресницы выпали – и вымученную улыбку. Но даже тогда она победила. А тут это… новая болезнь, какая-то в сущности фигня вроде гриппа и… Ослабленному организму не хватило сил. Но мама боролась; все те дни, когда лежала на ИВЛ, она боролась. В этом была она вся, за это Лола и любила ее, этому мама и пыталась ее научить.
Когда-то в детстве Лола с Полиной часто шастали по Балбесовке. Те места считали не слишком безопасными, но это и манило. Можно было слоняться, пока ноги не собьешь, искать всякое интересное. Яблоки с древа познания добра и зла, воду из колонки бессмертия и высоченную крапиву, в которой живет мелкий божок Обидка. Можно пререкаться с местными, обзываться, кидаться лопуховыми колючками, а потом выбирать их из волос, смеясь и матерясь. Это Полина с Лолой один раз утопили в колодце ведро – нечаянно, это они оборвали астры и георгины в палисаднике у бабки-эстетки – Лола перелезла через забор, нарвала цветов и подарила Полине букет, это они написали: «Тут живет сволочь» на заборе у того мужика, что жил возле поворота. Он часто бил свою собаку. Тут многие держали собак, но в основном относились к ним хорошо, кормили и отпускали с цепей на ночь, чтоб псы глотнули свободы и размяли лапы. А этот мужик не отпускал, а иногда еще и бил. Просто так, без причины. Он был сильно пьющий. Жена от него сбежала, а собака не смогла. Она плакала – все слышали из-за забора. Его злобные рыки, удары палки и жалобный скулеж. Нельзя было это так оставить!
«Тут живет сволочь». Лола верила, что поступает правильно – и в то же время боялась. Вдруг этот мужик ее вычислит? И побьет, как собаку? Или пойдет в школу и пожалуется директору, и ее выгонят? И мама, что скажет мама? Вдруг она ей не поверит? Вдруг подумает, что она просто так написала, оклеветала человека? Как назло, мама проходила мимо этого забора довольно часто: там рядом жила тетка, у которой они брали на реализацию в магазин молоко, яйца и тушки домашней птицы. Мужик, кстати, надпись проигнорировал: не стал даже закрашивать – то ли ему было плевать, то ли он решил, что сволочь звучит гордо, а может, так залил очи, что и читать разучился.
Через несколько лет, зимой, возвращаясь от Полины, Лола сильно упала. Какой-то малолетний дебил пошутил – оставил на дорожке целлофановый пакет, наполненный водой, почти прозрачный, замерзший в ледяную глыбу. Она и не заметила – споткнулась, упала, джинсы разодрала, колено сбила до крови. Пришла домой злая, как сатана.
– Если б мне этот говнюк малолетний в руки попался… я б его та-ак пнула! Оборзели малолетки! – Лола уже забыла, что пару лет назад они с Полиной были такие же хулиганки, если не хуже.
– Лола… – Мама подошла близко-близко и заглянула ей в глаза. – На тебя напали?
Ее взгляд был такой неожиданно серьезный, что Лола не смогла сдержать смех.
– Н-нет, н-нет, к-конечно!
– Точно? – Мама все так же пристально на нее смотрела.
– Да точно, точно…
– Ну, хорошо.
Может, будь Лола младше, на этом разговор и оборвался бы, но ей было уже четырнадцать – и появилось понимание, что просто так не задается ни один вопрос в мире. Она догадалась:
– Ма-а… на тебя нападали?
Просвет среди туч в сознании стал шире; по маминому лицу – по несвойственной ему тени ужаса – Лола поняла: да. Потом такую тень на мамином лице она видела только однажды: после онкологического диагноза.
– Нападали? Когда?
Мама посмотрела куда-то в сторону:
– Давно. Шла вечером, смеркалось уже. И какой-то… мальчишка, может, твой ровесник. Сбил с ног, навалился. Я его изо всех сил оттолкнула. Он и убежал. Я еще и крикнула со всей мочи. Он испугался, видимо. А может, разглядел, что я старая, и передумал насиловать. – Она улыбнулась, тень ушла с лица.