Умножители времени

приснившийся ему, был опять (опять!) несладким. И снились огромные часы, и

будто они с Моной вращают стрелки-мечи, и эти мечи, скрещиваясь, нечаянно

отрубают Глебу кисть...

Вечером он поехал к Моне. Хозяйка была в добром расположении духа.

Это Всеволожский отметил и по накрашенным губкам, и по маникюру и

педикюру, и по красиво подведенным глазам. А главное - была весела и

разговорчива.

– Прекрасно выглядите, Мона - с удовольствием заметил Мужчина.

– Спасибо. Считайте актом доверия вам. И расположенности. Но я люблю

менять внешность и... впрочем, чуть позже.

Что-то придумала. И точно, когда они вошли в дом, женщина попросила

гостя через десять минут зайти в кабинет. А когда он вошел, то увидел

следующую впечатляющую картину. За письменным столом сидел мужчина в

камзоле и парике. Стоп! Да это же граф Яков Брюс! Тот же высокий, выпуклый,

гладкий лоб, со складкой на переносице. Тот же заостренный большой нос,

тонкие губы. Те же широко расставленные, большие, навыкате светлые глаза.

Губы покривились в ироничной улыбке, и "граф" поставил рядом на столе

большой свой портрет, который Глеб и видел в книжках о Брюсе. Одно лицо и

в чертах, и в выражении, и в энергетике. Человека и картины. Дочери и отца!

75

– Вы не перестаёте вводить меня в шок!
– покачал головой Глеб

Сергеевич.

– Вы же желаете доказательств. Ведь правда?
– усмехнулась дочь Якова.

– Потерпим... И, положим, не я, другие...

– Не продолжайте. Вы ведь там, в России, не можете и не хотите уже

найти настоящую могилу отца, его останки. И, значит, материала для

генетической экспертизы не может быть... Действительно, где захоронен? В

Сухаревой башне? Её уже нет. В Глинках, в подвалах? У старой немецкой

кирхи? Нет сейчас этой кирхи в немецкой слободе. Друг отца Василий Татищев

в воспоминаниях говорит, что верный слуга Никита не разрешил открыть

крышку гроба (мол, это воля графа), затем долго не хоронили... гроб простоял

почти месяц. Покойный не оставил завещания, где его похоронить и Василий

решил "погребение учинить в любимой Брюсом Москве, в любимой слободе, у

кирхи... с надлежащими рангу и титулам почестями". Да, я знаю, что когда в

одна тысяча девятьсот двадцать девятом году сносили кирху, нашли

захоронение... Одежды фельдмаршала: золотом шитый парчовый кафтан,

камзол... На кафтане звезда к Ордену Андрея Первозванного. Вещи

отреставрировали и сдали в фонды Исторического музея, а на кости ...

"наплевали"... Мона сорвала парик, сбросила камзол и закрыла лицо руками...

– Извините... Время такое было у вас... Да и были бы останки... Не

уверена, что его... он любил сюрпризы. Да ещё Никита после похорон куда-то

исчез. Может, он захоронил графа в другом месте... а, может... Я верю в

привидения, более всего в Привидение и Провидение!
– пауза. Мона

решительно встала из-за стола и виновато сказала - я плохая хозяйка. Вы

только что пришли, а я уже "нагружаю" вас своими проблемами. Но, дорогой

Глеб, - она подошла к нему ближе и положила руки на его плечи - я ужасно

боюсь, что вы... исчезните. Не придёте больше ни сюда, ни на сеансы.

– Нет, дорогая моя, этого вам не нужно опасаться. Я очень внимательно

готов слушать вас, ваши истории... но меня смущает - чем я могу помочь вам!?

76

Мона (ох, уж эти женщины!) сразу повеселела и сказала повелительным

тоном:

– Тогда выполните три моих желания! Первое - ужинать со мной

ежевечернее, пока вы в Карловых Варах. Второе - посмотреть мой замок и сад.

И третье - после завершения курса - съездить со мной к сестре в Вену.

– С удовольствием. Все, кроме Вены, я должен быть сразу после отдыха

на работе в Москве.

Мона продолжала стоять близко к Глебу, положив руки на его плечи.

Сейчас она приподнялась на носочки, поднесла свое лицо к лицу мужчины

совсем близко и широко открытыми глазами, и горячим дыханием и шёпотом

внушала ему:

– Вы призваны на другую, более интересную Службу. Не мною, нет, -

отцом.

"Привыкнуть ко всему, что говорит Мона, всё равно будет невозможно.

Но и Консультант, и дядя со словами Моны Брюс согласятся. На работе можно

"закосить" недельку. Тая? Не знаю".

– Хорошо, и в Вену.
– Глеб элегантно улыбнулся. Но и у меня три

желания, которые вы, как мой партнер в этой Большой Игре (мне больше

нравится "Игра", чем "Служба"), должны исполнить, - сделал "важное" лицо.

Первое - как ваша фамилия сейчас, по последнему паспорту?

– Эдинбург, - у Моны было ожидающее выражение лица.

– Второе - мы с вами должны чаще смеяться. Искренне, не смотря на

"жуткий пафос" ситуации. Без юмора нельзя! Третье - вы мне расскажете о

ваших знакомых. Я имею в виду Сен-Жермена, Жюля и прочих.
– Глеб сам

заметил "допросный" тон последнего желания и рассмеялся.

Мона вослед:

– Второе желание ваше выполняется уже.

– Давайте не портить нумерацию и выполним ваше второе.

Они вышли из дома и пошли вдоль аллеи.

77

– Иван Алексеевич сказал мне однажды, что в полутёмных душистых

аллеях лучше всего усваиваются внеклассные уроки влюбленности. О! не

пугайтесь! Я не буду околдовывать вас. Пока не буду.
– Мона рассмеялась, - и

я уже выполняю ваше третье желание, про "знакомых". Но! Только очень

дозировано.

– Вы были знакомы с Буниным?

– Да, шапочно. Я вообще не пропускала самые крутые "тусовки":

юбилеи, вручения "нобелевок" литераторам и ученым. Я ведь долгое время