Умножители времени
Шрифт:
незаконнорожденной. Скорее всего да... Ещё я влюбилась в Павлушу!
Пятилетний внучатый племянник, которого воспитывала сама Елизавета, не
отдавая матери, был очарователен. Но я увидела в нём совершенно
неординарную личность и по приезду в Париж рассказала о нём Сен-Жермену.
Когда в одна тысяча семьсот восемьдесят первом году Павел под именем графа
Северного был во Франции, Сен-Жермен познакомился с ним. Я должна
сказать, что Сен-Жермен много путешествовал по миру, отыскивая яркие
дарования,
талантов! Он не смог предвидеть того, что эта холодная, бессердечная немка,
почувствовав в сыне Силу Дара, начнет "ломать" его, унижая всем, особенно
словами и распространением слухов, что-де он - "человек второго сорта и
среднего ума". В самое сердце била! И надо сказать... сломала! Терпкое вино
перебродило в уксус! А эти её друзья, так называемые "просветители"? Да, я
имею в виду Вольтера, Дидро и прочих пошлых антихристов. Но что самое
обидное, что она "глянулась" Сен-Жермену. Это она умела! Его любовница,
мадам Помпадур в одна тысяча семьсот шестьдесят первом году сильно
приболела, и он, предчувствуя её кончину через три года, "обратил внимание"
на Катьку. Глаза её колдовские! Не сильно его смущало, что с Григорием
84
Орловым он был в дружеских отношениях... Он имел слабость к властным,
сильным и страстным женщинам... И он к тому же терпеть не мог Петра
Третьего. Тот более гордился тем, что он внучатый племянник шведского
короля Карла Двенадцатого, нежели внук Петра Великого. Россию Петр Третий
не любил! Но позвольте спросить, зачем Сен-Жермену надобно стало хоть и
косвенно, участвовать в перевороте! Да, он не предполагал, что Петра
Федоровича убьют. Он раскаивался позже. И что Алексей Орлов впоследствии
предаст княжну Тараканову. Подло предаст, став по существу убийцей. И не
закончилась цепь подлостей и убийств. Следом должен был погибнуть Павел
Первый. Ах, Сен-Жермен! Такой, изволите видеть, непрозорливый Иерарх
Новой эпохи, Великий Посвященный. Нет, я не могу судить обо всем! Быть
Судией на вершине... Нет! Да и трудно Сен-Жермену под дамской юбкою было
быть прозорливым!
– Да, вот Рерихи и Блаватская ценили и чтили его. Голицина Наталья
Петровна, прообраз "Пиковой дамы", усатая княгиня, фрейлина при дворе
четырёх императоров, статс-дама и ученица Сен-Жермена. Это он поведал ей
секрет трёх карт - заметил "образованец" Всеволожский.
– Вы, милостивый государь, соблаговолите вспомнить: Тьма и Свет...
Признаюсь также, что к господину Пушкину благоговейного почитания не
испытываю... Зачем он, ретивый, в оде "Вольность" Павла Петровича тираном
обозвал? Про карты - слыхивала. Рерихи и Блаватская знавали Сен-Жермена,
возможно, в другом образе. Ликов он имел много. И воплощений множество. Я
поведала вам ту картинку калейдоскопа, что мне было
суждено узреть. Вам я,так или иначе, трактую, со своей колокольни трезвоню... Что люблю и кого
люблю - тех и защищаю! А кого нет - не обессудьте и помилосердствуйте... Я
решительно не склонна искать оправданий ни Марии Стюарт (хотя ей как
шотландка шотландке отдаю должное), ни убийцам - Босуэлу, братьям
Орловым, ни немке, которая не имела женского сердца. А имела сердце вепря,
зажравшегося в чужой стране. Мужчин этих Бог наказал, лишив рассудка. И
85
умирали все трое страшно! Я ведь говорила, что с Марией Стюарт и Босуэлом
Сен-Жермен был знаком близко и... тогда тоже... заблудился!
Она замолчала и долго курила. Оба бочонка с чудесным напитком были
почти пусты. На улице поднялся ветер.
– Проследуем в дом, сударь. Я, право, не знаю... имела ли право... да и
путанно излагаю... Вот и ветер начался, тучи черные нагнал.
– она
перекрестилась.
– А ведь хотела быть добрей к умершим давно...
На крыльцо Мона поднималась, тяжело ссутулившись. Да и ясно было
Глебу Сергеевичу, что не на вершине была Мона, и не судия, а, наоборот,
погрузив всю себя, свой ум, сердце, дух в то столетие русской истории, о
котором болит её душа! Неспроста эти "извольте", "помилосердствуйте".
Глебу стало стыдно, что он мучает бедную женщину. "Всё, надо
помилосердней. Сам предложил чаще смеяться, с юмором как-то обо всем...
Да, нет возможности обхохотаться над нашей историей, хотя бы улыбнуться
кисло".
– Может быть, на сегодня...
– начал вежливо Глеб.
– Нет! Нужно чуть дорассказать, и к Сен-Жермену мы более не будем
возвращаться.
Они сели в кресла в кабинете, и хозяйка продолжила.
– Он, Сен-Жермен, как-то сказал нам, нет, только Даниэле... что передал
в одна тысяча семьсот восемьдесят втором году Павлу Петровичу какое-то
"руководство". С ним тогда больше общалась Дана. Говорила, что он путает
факты, её совсем замучил... Дозы кокаина и морфия были уже недопустимы.
Это вам на "заметку", - она опять закурила.
– Кстати, Блаватская, как и
Булгаков Миша имели пристрастие к морфину.
– Булгаков - мой любимый писатель, - осторожно вставил словечко Глеб.
– Миша такой милый! О! Меня называл "ведьмочка". Ведающая. Если бы
я могла позвать его на помощь!
– Кого? Михаила Афанасьевича?
86
– Нет же! Ему самому нужна помощь. Конечно же, мессира Воланда!
–
пауза.
– Да, вы правы, Глеб, на сегодня, пожалуй, хватит... Слишком много
персонажей, полифония в моей голове превращается в канонаду! И "кружечка"
уже не помогает.
– Пиво?
– недоуменно спросил Глеб.
– Нет же!
– раздражилась Мона.
– Марихуана. Я курю сигареты