Умножители времени

был свой микро-макроклимат. Свой дух.

– Там, - она показывала рукой, - хозяйственная часть. Там - моя

лаборатория, там - мой подземельный лабиринт.

– Как у отца?

– Что вы! Я - его скромная ученица, но упражнения в алхимии мне

необходимы. Да и под землей мне хорошо! Нет, туда мы пока не пойдём, а

пойдём в хозяйственные залы. Она открыла тяжелую дверь.

– Ох, надо же, - воскликнул Глеб.
– Другой запах! Тянет запахом

свежеиспеченного хлеба... и... солода, ячменя. Пивом пахнет!

Хозяйка рассмеялась. Они вошли.

– Это мои верные помощники, Христина и Август.

Глеб поздоровался с пожилыми, опрятно одетыми людьми. Они ответили

поклоном.

– Они глухонемые. Муж и жена. Со мной они уже почти пятьдесят лет.

Ничего обо мне и сестре не знают лишнего. У них природное достоинство слуг

– не любопытствовать. И много других достоинств. Например, Христина -

81

лучшая в мире стряпуха, а Август - лучший пивовар Европы. Они - немцы, а

мы в Чехии. Вот там за дверью - наша небольшая пивоварня. У меня есть сотня

маленьких секретов изготовления пива: от бродильни, дрожжей и затора до

охмелённого сусла, фильтрации, резания и экстрактивности.

Глеб оценил глубину познаний и умений.

– Забот по дому и саду у моих помощников много. Им запрещено

общение с внешним миром. Я все необходимое сама организую. Но когда им

исполнится семьдесят, я дам им большую пенсию и отпущу. Я уже купила им в

Австралии хороший дом с садом.

Мона взяла два бочонка с пивом, каждый по три лира, передала их Глебу

Сергеевичу и пригласила в столовую.

– В одном бочонке - мой Жатец, но с лежака, в другом - Урквелл, тоже

мой, резаный с кельтом. На закуску мои сыры, кровяные колбаски, русская

стряпня, тарелка вяленой рыбы.

– Чудесно! А можно - я вот вижу тележку сервировочную - я отвезу всё

это в беседку?

– Да, конечно, - показала знаками Августу, чтобы тот помог.

Некоторое время хозяйка и гость вальяжно потягивали пиво, неспешно

закусывали. Мона расспрашивала о Москве, о Петербурге, об образовании в

России. Затем дама предложила сделать перерыв в трапезе и прогуляться по

саду.

– Вы, наверняка, хотите новых историй от старой трехсолетней вороны?
–

спросила она.

– Зачем вы так? Да, я жду, с нетерпением жду историй от прекрасной

Шахерезады!

– Вот льстец!
– с довольным видом и деланным укором сказала Мона.
– Я

скорее Шахиня из ада!

– Вы - Мона-Лиза Брюсовского трехсолетнего разлива, - сказал Глеб

сомнительный комплимент.

82

– Комплимент нельзя назвать деревенским, но и аристократическим тоже.

Московский, - хмыкнула пробудившаяся аристократка королевских кровей.
–

Ладно. Главное, чтобы вы усвоили, что все мои знакомцы, которыми я дорожу

в моей памяти, проживая жизнь в Яви, существовали ещё и в Прави и в Нави. И

не делили Истину на тьму и свет, черненькое и беленькое.

– Конечно, - серьезно и просто сказал Глеб.
– Это мне абсолютно ясно.

– Добро

! Ну, давайте, попробую я... снова... как-то по порядку.

Расставаясь с нами (как оказалось навсегда), отец наставлял (и в записях

его это есть), что России предстоит сто лет бесчестья, затем сто лет

мученичества и потом ещё сто лет заблуждений и поисков. Они с Петром

Великим положили все силы на Державу Русскую. Но пришло время

политиканства. Как подменили и Меншикова, и Толстого, и Долгорукова, и

Ягужинского и всех! И вот их и нет. Но пришли другие, совсем чужие. Отец

горевал, что не посмел сказать Петру, чтобы тот с рождением Анны оформил с

Екатериной брак. Старый Иоганн рассказал мне, что Яков Вилимович Брюс,

мой отец, уже женатый человек, был влюблён (тайно и страстно) в юную

Елизавету Петровну. Она была необычайна умна и красива. А ещё честолюбива

и расчетлива. Как переживал отец, когда в одна тысяча семисот двадцать пятом

году умер Пётр. Умер без завещания. Оставив Елизавету без прав! Брюс

встречался с ней и после смерти её отца. Последний серьёзный разговор был в

одна тысяча семьсот тридцать третьем году. Но о чём? Вряд ли

шестидесятитрехлетний граф предлагал руку и сердце, или хотя бы признался в

любви двадцатичетырехлетней наследнице престола. О наследии престола они,

наверное, и говорили! Да про университет и Академию Художеств. Да что

толку: Елизавета была порядочная и мудрая. Она умела ждать! А ваша Катька

Невеликая Вторая - мудрёная и пакостливая.

Они вернулись в беседку и опять молча наслаждались вкусом пива. Затем

Мона продолжила.

– Жаль, что ни один из планов отца по восшествию Елизаветы Петровны

83

на престол (ни в одна тысяча семьсот двадцать пятом, ни позже) не сработал...

Я побывала в России в первый раз после отъезда в одна тысяча пятьдесят

девятом году, передала Елизавете, уже императрице, пакет, запечатанный, от

имени Якова Брюса. Что уж там было - не знаю. Сказала, что я - подданная

Франции, а поручение отдать пакет Брюса - от Сен-Жермена. Елизавета была

обворожительная, но привычка притворяться "весёлой барыней" так портила

всё! Сен-Жермен поручил мне, по возможности, поговорить с Елизаветой о её

четырнадцатилетней внебрачной дочери, княжне Таракановой. Та проявилась в

высшем свете Европы, так же красива и умна, как её мать и нужно думать о

передаче трона. Но императрица не захотела говорить на эту тему. Глаза её

стали очень печальными. Может она думала о собственном горьком опыте