Упрямый хранитель

— Я тоже не хочу жить в одном доме с чужими людьми, — мрачно сказал домовой.

— Давайте обсудим это позже, — предложил я. — А пока расскажите нам про скульптора Померанцева. Почему он забросил свою работу и поселился здесь?

— Не стану я ничего вам рассказывать, — ответил домовой. — С какой такой стати?

— Не забывайте, что вы обвиняетесь в нескольких нападениях, — напомнил я, — в том числе и на полицейских. Конечно, вы магическое существо, но в Петропавловской крепости существуют магические камеры, и они вполне способны вас удержать. Хотите переехать в камеру?

— Не хочу, — подумав, ответил домовой.

— Тогда рассказывайте. А господин Кожемяко уговорит городовых не подавать на вас жалобу.

— Ладно, — недовольно кивнул домовой, — спрашивайте.

Глава 11

— Так почему скульптор Померанцев неожиданно бросил работу, продал свою мастерскую и поселился здесь? — спросил я.

— Совесть его мучила, — буркнул домовой. — И страх.

— Он совершил какое-то преступление? — поинтересовался я.

— Был за ним такой грех, — кивнул домовой. — В молодости Арсений Глебович был очень беден. Он тогда только на скульптора выучился. Никто его еще не знал. Он хотел открыть свою мастерскую, а денег на нее не было.

Встречался он тогда с одной знатной красавицей. Однажды стащил у нее жемчужное ожерелье. Нитку разрезал, а жемчужины продал по одной.

Этих денег хватило, чтобы купить мастерскую. А потом заказы пошли. Вот так Арсений Глебович стал известным скульптором.

— Как звали эту знатную красавицу? — заинтересовался я.

Домовой покачал головой.

— Не знаю. Арсений Глебович никогда не говорил. Да и расстались они быстро, не пара они были. Она из знатного рода, а он бедный мещанин.

Я вспомнил, что мне рассказывал князь Горчаков. По словам князя, одно время в обществе ходили слухи, что скульптор Померанцев встречался с тетей императора. Может быть, она и была той самой знатной красавицей, у которой он стащил жемчужное ожерелье?

— Ну, хорошо, — кивнул я, — а почему же Померанцев не вернул деньги, когда разбогател?

— Потому что боялся, — объяснил домовой. — В краже-то его тогда никто не заподозрил. Подумали, что пропало ожерелье, да и все. У нее этих ожерелий целая шкатулка была, может, и не одна. А если бы Арсений Глебович признался в краже, то его бы на каторгу упекли. Но совесть его шибко мучила.

— Надо думать, — согласился я. — Значит, муки совести заставили его, в конце концов, бросить искусство, продать мастерскую и поселиться здесь.

Домовой Семен печально покачал седой головой.

— Не только муки совести. Арсений Глебович рассказывал, что однажды к нему пришел человек. Вроде как он раньше служил у этой красавицы. Он пригрозил выдать Арсения Глебовича и потребовал у него деньги. Много денег. Вот Арсений Глебович и продал мастерскую. Отдал деньги тому человеку, чтобы он отстал. А сам купил этот дом и заперся здесь.

— А как в этом доме появились вы? — поинтересовался я.

— А я чуть раньше Арсения Глебовича сюда заселился. Дом-то пустовал, а это непорядок. Нельзя дому пустым стоять. Ветшает он от этого. Вот я здесь и поселился. Только-только порядок навел. А через неделю Арсений Глебович сюда въехал.

Он сразу почувствовал, что я в доме живу. Отнесся ко мне уважительно. Стал покупать молоко, вкусности разные. Так мы с ним и подружились.

— Тот человек, который шантажировал Арсения Глебовича, не приходил сюда? — спросил я. — Насколько я знаю, шантажисты редко оставляют свою жертву в покое. Наверняка он хотел вытянуть из Померанцева еще денег.

— Приходил, — кивнул Семен, — только я его прогнал.

— Так же, как городовых? — улыбнулся я.

— Вот именно, — сурово кивнул домовой, — так шуганул, что он бежал без памяти. Да и взять с Арсения Глебовича нечего было. Денег у него оставалось только-только на жизнь.

— Значит, десять лет вы со скульптором Померанцевым жили здесь вдвоем, — уточнил я, — и из дома практически не выходили.

— Ну да, — кивнул домовой, — а что там делать? Вокруг одни злыдни, никому верить нельзя. Арсений Глебович все время опасался, что тот человек его выдаст. Ворвется сюда полиция и арестует его.

— Да уж, десять лет жить в постоянном страхе нелегко, — согласился я. — А потом Померанцев умер, и с тех пор ты живешь здесь один.

— Да, — кивнул домовой, — так и живу. Немного денег хозяин оставил, а мне многое не нужно. На пирожные и молоко только.

— А что это за маски? — спросил я, показывая на гипсовые слепки, которые висели на стенах. — Это Померанцев их сделал?

— А кто же еще? — ответил Домовой. — Я же говорю, совесть его мучила за ту кражу. Как станет ему худо, так он гипс размешает и берется лепить. Сделает маску — ему чуть легче становится.

— Вот как? — заинтересовался я.

Подойдя к стене, я вгляделся в одну из масок. Мужское лицо, искаженное гримасой боли и отчаяния, было вылеплено с мельчайшими подробностями. Казалось, в любую секунду эта маска может ожить и закричать. Я почувствовал темную магию, которая исходит от маски. Кажется, скульптор в отчаяние вложил в нее слишком много своего таланта.

— Эти маски опасны, — сказал я Мише. — У скульптора Померанцева получились своего рода магические артефакты. Еще неизвестно, как они воздействуют на людей. Если на них кто-нибудь наткнется, может случиться беда. Пожалуй, их лучше уничтожить.

— Да вы что! — подскочил в кресле домовой, — как это уничтожить? Это же единственная память об Арсении Глебовиче. Все, что от него осталось.

Он махнул рукой и безвольно поник.

— Злыдни, как есть. Я же говорю, все люди злыдни.

— Знаете, Семен, вы правы, — согласился я. — Эти маски действительно наследие великого скульптора. Но оставлять их здесь нельзя. Мы отвезем их в специальное хранилище Тайной службы. Там они никому не причинят вреда.

— Да делайте, что хотите, — пробубнил домовой.

Он махнул рукой, и магические кандалы на его запястьях снова звякнули.

— Я вам все рассказал. Теперь снимите эти штуки и отпустите меня. Я уйду. Больше вы меня не увидите.

— Знаешь, Саша, мне это не нравится, — решительно сказал Миша. — Никогда никого не выгонял из дома и сейчас не буду.

Подойдя к домовому, он достал из кармана ключ и снял кандалы. Домовой поднял голову и с надеждой посмотрел на Мишу.

— Живи здесь, как жил раньше, — сказал ему Миша, убирая кандалы, — а с Померанцевыми я как-нибудь договорюсь. Пусть этот дом останется за тобой, но этих страшилищ мы заберем, не обессудь.