Утешение

В храме стоял полумрак. Служба закончилась, людей в церкви не было. Все разошлись по домам. Горела лишь пара лампадок, да догорали на подставках несколько свечей. Темнел высокий резной иконостас. В углу, в тусклом свете стрельчатого окна, какая-то женщина раскладывала на столе записки. Там же продавались свечи. Совершенно не зная, как себя надо вести в церкви, Ольга постояла несколько минуту входа, а затем направилась к женщине за столом.

— Скажите, — инстинктивно понижая голос, боясь нарушить стоящую в храме тишину, обратилась к ней Ольга, как мне за сына здесь помолиться? Может, надо свечку куда-то поставить?

Полная пожилая женщина с седыми волосами под платком, одетая в меховую безрукавку, не отрываясь от записок, коротко и сухо спросила:

— Сын жив? Умер?

И от этого простого, наверное, рутинного вопроса глаза Ольги вновь наполнились слезами. Она отвернулась и быстро полезла в сумочку за платком.

— Да нет же… Конечно, жив… Хотя… Я не знаю. Говорят, он в Чечне пропал без вести, — ответила она.

Пожилая женщина подняла голову и посмотрела на Ольгу. Ее выцветшие глаза показались Ольге очень наивными и добрыми.

— Если никто не сказал, что сын мертв, значит, свечку надо ставить за здравие. — Голос женщины перестал быть равнодушным. — Так обычно делается. Вам надо заказать за него молебен, скоро большой праздник, Господь услышит. Пишите имя на записочке. И самой молиться надо. А свечку можно ставить перед любой иконой, только не перед распятием.

Около получаса Ольга провела в храме. Накупила свечей, расставила их на подсвечниках возле каждой иконы. Коричневые лики сразу ожили от бликов огоньков. Утешительней всего ей было стоять у иконы Богородицы — женщинам и матерям легко понять друг друга. На иконе маленький Господь тесно прижимался к Матери, словно Он не Бог, а обычный ребенок, а лицо Богородицы оставалось повернутым чуть в сторону и глаза были скорбными — знающими, что Его ждет. Но в Ее взгляде чувствовалась грядущая победа в вечности. Она словно говорила Ольге: «Ты только верь, мать, а дальше все будет хорошо». И венчик вокруг головы Сына блестел золотыми отсветами свечей.

Ольга продолжала тихо плакать, вытирая платком глаза. Но на сердце полегчало. Что-то произошло. Невидимо, неосязаемо, но что-то изменилось. Два дня она ходила оглушенная и раздавленная, не зная, с кем бы разделить свою беду, свои страхи; и вот — нашла, разделила. Появилась какая-то твердь в размытой душе. Божия Матерь не предлагала ей сидеть возле почтового ящика и ждать неизвестно чего. Надо было собраться и действовать.

— Найдется ваш сын, — сказала ей седая женщина, когда Ольга пошла на выход из храма. — Очень скоро найдется. Вы только молитесь.

Не старец, не пророк — она это сказала просто так, чтобы утешить несчастную женщину, как мы говорим в подобных ситуациях, совершенно не думая, что мы лишь выдаем желаемое за действительность. Но Ольга ей почему-то поверила.

Ночью Ольге приснился сон. Она в каком-то незнакомом доме. Дом большой, деревянный и явно нежилой. На старой мебели пыль, кругом паутина, потолки в трещинах, скрипят половицы. Она с Лешей. Леше лет двенадцать, худенький, уши торчат, он в белой праздничной рубашке, держит ее за руку. Они что-то ищут в этом доме, что-то очень важное, а что — помнишь лишь во сне. Ходят по заброшенным комнатам, по скрипучим коридорам. Сын смотрит себе под ноги, но в какой-то момент поворачивается к ней, спрашивает: «Мама, где я?», и Ольга видит, что по его лицу течет кровь. Сон смутный, черно-белый, а кровь красная, нереально яркая. Сын повторяет свой вопрос, а кровь течет все сильнее, заливает его лицо, густо капает на пол.

Ольге во сне не хватило воздуха. Она широко раскрыла рот, пытаясь вздохнуть, и резко, с вскриком села, оказавшись на кровати в своей комнате. Одеяло слетело на пол, наверное, она металась во сне. Сердце билось часто-часто, пульсом отдаваясь в висках. Несколько минут она не могла отдышаться, затем встала, включила торшер и пошла на кухню накапать себе валокордина. До утра она уже не заснула.

06.01.1995

Во сне она держала Алешу за руку. С утра она решила: то важное, что они искали в доме, был выход — дверь наружу. Она хотела вывести его из этого сумеречного дома. Так думала Ольга. Во всяком случае, теперь она твердо знала, что надо делать.

— Ну решила — так решила. Все правильно, — выслушав Ольгу, согласилась Галина. — Езжай. Кто сыну поможет, если не мать? Нечего здесь гадать. Найдешь командира части и все выяснишь.

Они разговаривали в курилке, когда Ольга приехала с утра на работу подписывать отпуск. Форточка в комнатке оставалась приоткрытой, парила морозом, окно покрывали белые узоры. Галина курила, выдыхая дым в сторону, по-женски внимательно разглядывала подругу, отмечая припухшие веки, красные прожилки на белках глаз, отсутствие косметики.

— Может, все-таки лучше. Сергей поедет? Он же отец. Хотя если сам не предложил… — Галина выразительно поморщилась, показывая свое отношение к бывшему мужу Ольги как к мужчине и как к отцу.

— Нет, — твердо ответила Ольга. — Я сама. Даже намекать не буду.

— А Настя?

— У Насти пока каникулы. Может, Сережа ее на несколько дней к себе возьмет. Они в хороших отношениях. Позвоню, спрошу… Если нет, придется маму вызывать. Мама у меня своеобразная, но, если попрошу, приедет. Это же всего на несколько дней. Сейчас поеду на вокзал, билеты на поезд покупать. Совершенно не представляю, как до этой Чечни добраться, — вымученно улыбнулась Ольга.

Какая-то мысль засела у Галины в голове. Она помолчала минуту, оглянулась по сторонам и, хоть в курилке больше никого не было, подвинулась к Ольге поближе, взяв ее за локоть.

— Оль, а у тебя деньги-то есть? — спросила она — Отпускные? И все? Я к тебе вечером заеду. У меня заначка есть — триста долларов. И не спорь! — Тон Галины стал безапелляционным — Мы с мужем на ремонт дачи собирали. Еще соберем, до лета далеко.

Ольга знала, что ее старшая подруга живет в плохо скрываемой бедности. Взгляд с безжалостной точностью отметил, что кофточка на ней старая, много раз стиранная, с вытянутыми локтями, а юбка лоснится. Что ручка сумочки потрескалась и потеряла свой цвет. Врет она, не собрать им вновь такие деньги она отдает последнее.

— Слушай, какая ты баба невыносимая! — заметила ее взгляд Галина. — Не спорь, говорю, я уже решила. Как ты поедешь без денег? Там, говорят, война идет. Я, конечно, себе это плохо представляю, но знаю одно — в дороге без денег никуда. Твой Сергей тебе ничего не даст, он же сказал — надо ждать. А может, и вправду придется Лешу разыскивать — кому-то давать, то, се. Ты мать, ты едешь сына искать. Мой муж только «за» будет.

Есть в жизни моменты, когда принять — еще большая милость, чем дать. Принять — значит оказать радость человеку. Отказаться — гордыня. А вот не тратить эти деньги, зная, с каким трудом Галина их собирала, привезти их обратно и отдать как не понадобившиеся — это уже другое дело. Ольга в одну секунду так и решила. Поэтому и согласилась.

— Конечно, возьмешь, — чуть ли не приказывала Галина. — Деньги есть деньги. На такси надо, на гостиницу…

Галина не понимала, куда едет подруга. И сама Ольга этого тоже не понимала.

Такси… гостиница… Номер с чистым бельем…

Деньги, которые собиралась передавать Галина, — вообще все деньги надо было закатать в целлофан, запаять с обеих сторон и спрятать как можно дальше, потому что они — обратный билет назад в свою реальность. А в чемодан класть не шампуни с кремами и книжкой на ночь, а побольше глюкозы, аптечку со жгутом и антибиотиками; фонарик, свечи и много обеззараживающих таблеток для воды из луж и подвальных котлов. Но не знали этого подруги.