Утешение

— Простите, можно я пока у вас посижу — тихо попросила женщина у Ольги, видя, что у нее за столиком есть свободное место.

Ольга кивнула головой.

— Спасибо. А вы кофе брали у проводницы? Простите, что спрашиваю, очень мало ездила на поездах. Вернее, никогда не ездила. Только на пригородных. — Похожая на учительницу женщина явно смущалась в непривычной обстановке.

Она улыбалась виноватой улыбкой, выцветшие глаза за толстыми стеклами очков казались немного увеличенными. Сходив к проводнице, она принесла стакан чая в серебристом подстаканнике и, бесконечно извиняясь перед замолчавшими торговками, полезла под полку, доставая из сумки бумажный пакет с бутербродами.

— Угощайтесь, пожалуйста, — она развернула бумагу и подвинула бутерброды поближе к Ольге. — Еще раз простите. Меня зовут Валентина Николаевна. А вы не из Осетии?

Так они познакомились. Валентина Николаевна действительно оказалась учительницей русского языка и литературы из городка Великие Луки. Начиная с ней разговор, Ольга еще не знала, что судьба взяла две ниточки их жизней и связала в один узелок.

— Я в Моздок еду. — Валентина Николаевна говорила тихо, насколько это было возможно при стуке колес и громких голосах соседей. — А дальше в Чеченскую республику. Только пока не знаю, как туда добраться. Может, вы знаете? У меня сын в Грозном пропал.

Глаза Ольги расширились. Она думала, она одна такая. Следом за армией всегда идут матери, но кого это не касается, тот об этом не думает.

— Ой. И у меня, — быстро произнесла она. И тут же суеверно добавила: — Я точно не знаю. Может, просто писать возможности нет…

Они проговорили несколько часов. Больше не существовало шума поезда и голосов из соседних купе, ходящих туда-сюда ио проходу людей. Они были одни в этом вагоне. Говорили и не могли наговориться, понимая друг друга, как никто другой.

Валентина Николаевна везла с собой целый фотоальбом с фотографиями. И детский рисунок на альбомном листе. На рисунке море — волнистыми линиями, в море тщательно закрашенный бугорок острова, на нем пальма и человечек внизу. А к острову плывет корабль с дымом из трубы. В небе желтый круг солнца.

— С детства хотел стать моряком, — с затаенной нежностью произнесла Валентина Николаевна. Она выглядела растроганной. Время очистило ее сердце от привязанностей к людям, с кем она встречалась на жизненном пути, оставив там только сына. Ольга вглядывалась в его фотографию. В голубом берете, в тельняшке под парадным кителем. Воздушно-десантные войска. Выглядел он старше Леши и какой-то… более мужественный, что ли… Твердый взгляд. В лице неуловимая схожесть с чертами матери.

— Муж умер, когда Саше было тринадцать. С тех пор мы вдвоем, — вздыхая, рассказывала Валентина Николаевна. — Он хороший мальчик, помощник, спортом увлекался: во дворе — мы в своем доме живем — турник сделал, в секции разные ходил. Ребята на районе его уважали. Все время о море мечтал, в мореходку хотел поступить. Откуда это у него в наших Великих Луках — непонятно. Потом армия. Где-то в начале декабря их полк отправили в Чечню. Я волновалась, но он писал, что все хорошо. Саша всегда так пишет, чтобы меня не расстраивать. Последнее письмо пришло двадцать вторым декабря. И всё. Тишина. А на Новый год у меня вдруг сердце как схватит… И перед глазами его лицо. А затем сон приснился… Будто он стоит в огороде и зовет меня — тихо, чуть слышно: «Мама…» Я понимаю, что-то случилось, бегу к нему, а ноги как чугунные. Кричу: «Саша!» Плачу во сне. А он уходит, не оборачиваясь…

— Валентина Николаевна, милая, не надо сейчас, — мягко произнесла Ольга, положив ладонь на ее руку.

— Да… Да… Простите… Давление у меня поднялось, скорую вызвала. Ну а дальше все как у вас. По военкоматам, а там — военная тайна. Еще три дня ждала, внутри криком кричала. А потом поехала. Он один у меня. Без него мне не жить.

Ольга слушала Валентину с противоречивыми чувствами. С одной стороны, она безгранично сопереживала этой несчастной женщине. С другой — ей было легче, что она теперь не одна; что они вдвоем, что есть наконец рядом человек, который понимает ее абсолютно. И еще темной змейкой мелькнула мысль, что ее случай вполне мог быть следствием армейской неразберихи, но когда подобная ситуация уже не одна, надежда на неразбериху становилась призрачной. Дальше Ольга старалась не думать.

Между тем поезд подъезжал к предгорьям Кавказа. Много маленьких станций, пирамидальные тополя без листвы и никаких признаков войны. Когда за окном стемнело, на станции Минеральные Воды к Ольге на пустующее до этого место подсел военный — среднего роста светловолосый майор. Валентине Николаевне пришлось вернуться на свою полку. Пока она собрала со стола фотографии и рисунок, офицер успел взглянуть на них. Присаживаясь напротив Ольги, понимающе улыбнулся и спросил:

— К сыновьям на побывку?

За день Ольга устала от разговоров, поэтому ответила что-то невнятное. До Моздока оставалось ехать совсем немного, в вагоне уже началась суета сборов.

— А я перекладными сюда добираюсь. Уже третий поезд, — не унимался майор. Он не старался завести дорожную беседу с симпатичной женщиной, ему просто хотелось выговориться. — Два рапорта написал о переводе в Чечню. Первый развернули, второй вот утвердили. В Моздоке, в комендатуре получу распределение — и вперед…

Ольга внимательно посмотрела на него. Серые, с веселым прищуром глаза; стриженные под машинку светлые волосы, над верхней губой белый шрам. На первый взгляд худощавый, но под формой можно было угадать хорошо развитые мышцы. Лет тридцать пять. На безымянном пальце правой руки обручальное кольцо.

— Вы так хотите в Чечню? — осторожно спросила она.

— У меня это будет уже третья война. — От ее вопроса офицер немного утратил свою веселость, став более серьезным. — Раньше Приднестровье и Таджикистан. Без войны мне в армии делать нечего. Просто на войне все настоящее. А здесь бутафорское. Не понимаете? Ну, Бог даст, и не поймете.

— А жена?

— Жена… — Майор перевел взгляд куда-то в сторону, и Ольга поняла, что спросила его об очень больном. — Жена дома. Грозилась на развод подать. Ну это все так, чепуха, дела житейские…

Для Ольги на тот момент он остался совершенно непонятен. Его оживление, даже радость из-за того, что он едет в зону боевых действий, не вмещались в ее систему ценностей. Но он являлся боевым офицером, а значит, мог дать нужный совет. И она рассказала ему, куда и зачем они едут с Валентиной Николаевной. Выражение лица офицера стало схожим с лицом полковника из военкомата.

— Да… — неопределенно протянул он, но в его глазах читалось, что он знает и понимает гораздо больше, чем может сказать. — Может, действительно что-то напутали, в неразберихе такое часто бывает… Не думаю, что вас пропустят в Чечню. Там кругом блокпосты. Первым делом вам надо в Моздок, в комендатуру. Они могут связаться с командирами частей ваших сыновей. Узнаете у командира части, что случилось, и если сыновья и вправду пропали без вести, надо точно выяснить, где, когда и при каких обстоятельствах. И обязательно постарайтесь перепроверить полученную информацию. На войне много лгут.

Валентина Николаевна прислушивалась через проход к их разговору. Но майор больше не стал ничего разъяснять. Только добавил:

— Не слушайте начальство, сами ищите очевидцев, но и их перепроверяйте. И еще… Верьте в чудеса. На войне они сплошь и рядом.

— Станция Моздок. Прибываем через двадцать минут. — По вагону прошла проводница, раздавая билеты. Во всех купе, доставая баулы и одеваясь, задвигались пассажиры. Электрический свет загорелся сильнее. Ольга взглянула на часы: стрелки показывали второй час ночи. Путешествие в несколько тысяч километров подходило к концу. Собираться ей было недолго, захотелось хоть на минутку побыть одной. Она надела пальто и вышла в тамбур.