Узы крови

– Не знал, что ты рисуешь. Почему ты так долго это скрывал?

– Рисование – метафора контроля, – глубокомысленно изрек Никлаус, откладывая краски и кисточку как можно дальше. – Я выбираю все – холст, цвета… Будучи ребенком, я плохо понимал мир и свое в нем место, но рисование научило меня, что своих целей можно достигнуть обыкновенной силой воли. То же и в жизни: можно просто не давать никому встать у тебя на пути, – глядя на непонимающие лица непрошеных гостей, сын короля едко усмехнулся. – А скрывал я свои таланты, дабы избежать глупых вопросов, подобных твоему, милый Хойт. Итак, вернемся к самому началу: какого черта вы сюда пришли?

– Пригласить тебя выпить с нами, – вмешался Малакай, желающий поскорее выбраться из этих удушливых красных стен. Ироничная усмешка, как всегда, искажала все дружелюбные позывы на его привлекательном лице. Увидев явную незаинтересованность со стороны наследника короны, Сокол театрально воздел руки к небу. – Да брось, Клаус. Человек, который продал мир, имеет право пропустить парочку стаканчиков хорошего дорнийского вина.

– Я не Ребекка, твое обаяние на меня не действует, однако в честь вашего отъезда я согласен нарушить несколько правил. В конце концов, есть большая вероятность того, что мы с вами вновь увидимся лишь на моей коронации, – проговаривая это предложение, Клаус положил обе руки на плечи идущих рядом друзей, практически повиснув на них. – Да, вы к тому моменту уже станете лордами, обзаведетесь женами, кучей детишек – в общем, будете влачить жалкое существование, лишь изредка позволяя себе приехать в столицу и насладиться ее красотой.

– Куда нам до тебя, Ник, – издевательским тоном продекламировал сын Робина. – Видишь ли, не всем посчастливилось родиться в семье победителей. У кого-то родители вообще воевали на стороне Таргариенов, верно, Стеф?

– Малакай демонстрирует глубокие познания в области истории? Ты точно тот заносчивый, самовлюбленный и циничный гад, к которому я привык? Или что-то изменилось за те две минуты, пока я общался с Клаусом? У тебя родители, кажется, предпочли сохранить нейтралитет в той войне? На мой взгляд, это гораздо хуже, чем принять чью-либо сторону в принципе.

– Видишь, Клаус? Стефан только что меня оскорбил, но я не собираюсь ему отвечать, поскольку, во-первых, я выше этого, а во-вторых, ты всегда говорил: “Пусть прошлое останется в прошлом“.

– Да, обиды уже не в моде, – подхватил Ланнистер, обрадованный тем, что его фраза стала знаменитой. – Я пытался донести это до Рубена Мартелла, но он меня не слушал.

– И ты отрубил ему руку, – услужливо напомнил Рекс, все это время волочившийся за друзьями на небольшом расстоянии, чтобы успевать перешагивать через разбросанные на полу предметы. Ему помогли спуститься с высокой террасы, после чего оставили совсем одного, без поддержки, по его личной просьбе. Ощущение собственной немощности сразу приносило с собой ощущение бесполезности.

– Но даже после этого он не стал меня слушать. Пришлось его убить, – Ланнистер пожал плечами так, будто говорил о конюхе или провинившемся слуге. Так, словно это не вылилось в гражданскую войну и не привело к большому количество жертв. Он никогда не жалел о содеянном, чувство милосердия было ему знакомо, но не проявлялось в стычках с трусами и предателями. Мартелл неожиданно напал на самого младшего члена их компании, а затем покинул поле боя, оставив своих раненых товарищей погибать за мнимую гордость и жажду мести за события двадцатилетней давности. Объяснять все это отцу или кому-либо другому было бесполезно, поэтому он просто предпочитал скрывать истинные эмоции за маской циничного безразличия, достойного самого Люцифера.

Впрочем, никто из присутствующих не придал его словам особого значения. Они давно забыли о таком персонаже, как принц Дорна, который был убит с определенной жестокостью. Это поколение не знало полномасштабных войн, в которых гибли сотни и тысячи. Они не знали цену человеческой жизни, в то время как их отцы убивались за каждого раненого или убитого в пути солдата.

Теперь при виде человеческой крови они вздрагивали, вспоминая события минувших лет. Нынешнее поколение плохо помнило страшный голод – верный спутник войны, свирепствовавшей во всем Беленоре на протяжении многих лет. Знатные лорды и леди продавали дорогие украшения за мешок картошки, чреда бесчеловечных убийств за кусок хлеба захлестнула весь мир, пока, наконец, новый урожай не принес с собой новую надежду.

Десятилетний перерыв был дан королевству для того, чтобы оно подготовилось к более страшному удару – болезни, унесшей жизни трех миллионов. От нее не могли спастись ни крестьяне, ни рыцари, ни их оруженосцы. Она медленно пожирала каждый город, каждый регион, пока не исчезла, оставив после себя тысячи смертельно больных. Клаус хорошо помнил этот период. Ему было пятнадцать, когда родители запретили выезжать в город и выходить из замка. Тогда с этой самой террасы он наблюдал за самым душераздирающим зрелищем в своей жизни: королевские гвардейцы избавлялись от сотен трупов, скидывая их в Рубиновое море.

Громкий нечеловеческий вой раздавался по ночам у самых стен крепости. Крики, мольбы, иступленные речи – все это постепенно стихало, поглощалось тьмой. В те времена город был мертв. Ни в одном доме нельзя было заметить хотя бы слабо мерцающего огонька. Эта трагедия внесла глубокий разлад в спокойную жизнь кронпринца. Он начал понимать, что все происходящее – отнюдь не игра, как уверяла мать. Это было первое потрясение, после которого у него в руках оказались кисточка и холст. Даже сейчас, в этой веренице событий, Лев вспоминал выражение безысходности на лицах тех людей, которые безуспешно пробовали карабкаться по стенам замка.

Громкий стук бокалов и последовавший за этим смех вывел кронпринца из состояния задумчивости. Одна из местных таверн временами разливала дорнийское вино, приятно обжигающее горло. Друзья смеялись, обменивались шутками, вспоминали прошлое, весело похлопывая Рекса по перебинтованной части тела. Жидкость неумолимо стекала по лицу прямо на стол, а оттуда – на прекрасный каменный пол, за что вся компания не раз удостаивалась грозного взгляда владельца, но тот сразу же притихал, стоило маленькому кожаному мешочку, полностью набитому золотыми монетами, появиться на столе, чтоб почти сразу же пропасть во внутреннем кармане Льва.

– Я предлагаю спеть, – третий бокал вина пробудил в Кае подобное желание. Четыре пары глаз уставились на будущего оратора, в то время как раздосадованный таким поворотом событий хозяин таверны что-то пробурчал себе под нос. – “And who are you, the proud lord said, that I must bow so low? Only a cat of a different coat, that’s all the truth I know“.

– Пусть я и не люблю эту песню, но в данный момент не могу не поддержать тебя, Аррен, – вмешался полупьяный Волк, чье благоразумие вмиг испарилось под действием отравляющих винных паров. – “In a coat of gold or a coat of red, a lion still has claws“.

– “ And mine are long and sharp, my lord, as long and sharp as yours“, – подхватил Хойт, которому было достаточно первых двух бокалов. Сама обстановка пьянила его больше, чем вино. – Давай, Клаус, без тебя я отказываюсь продолжать!

– “And so he spoke, and so he spoke, that lord of Castamere, But now the rains weep o`er his hall, with now one there to hear“, – сквозь чреду угроз и уговоров сын Майкла все же усмехнулся, демонстрируя свои обворожительные ямочки, а затем поддался и пропел знаменитый припев.