Узы крови

Щека до сих пор горела в том месте, где был запечатлен легкий поцелуй, словно клеймо на всю оставшуюся жизнь. Зеленые холмы навевали тоску, листья срывались с веток и попадали в глаза, что раздражало еще больше. Все кончено. Оно не успело начаться, не успело дать почувствовать себя счастливым и в полной мере насладиться прекрасным чувством, как на смену сразу же пришла беспощадная реальность.

– Кай, – прикосновение сестры вывело его из своеобразного транса, в котором медленно тонул рассудок. Электрический разряд прошелся по всему телу, заставляя вздрогнуть и ощетиниться. Хелена больше не могла смотреть на это. Ей еще никогда в жизни не доводилось, кроме одного-единственного раза, лицезреть маленькую слезинку, блеснувшую на жестких ресницах старшего брата. – Посмотри на меня.

Глухое рычание было ответом на подобную просьбу. За этим последовало душераздирающее лошадиное ржание, и белоснежный мустанг с окровавленными боками ринулся вперед. Сумасшедший галоп сопровождался высокими прыжками через всевозможные препятствия. Постепенно зеленые луга слились в одну сплошную черту. Темные глаза казались остекленевшими, а руки не переставали дрожать. Жеребец мчался на север, не разбирая дороги.

Многочисленные овраги и речушки, которые ему пришлось перепрыгивать, высасывали остатки сил. Красное пятно становилось все больше и больше, капли стекали на землю, превращая изуродованный бок в кровавое месиво. Малакай не щадил своего друга в порыве ярости. Лишь к вечеру, доехав до перекрестка, он заметил, что конь прихрамывает из-за глубоких порезов от острых шпор.

Сир Ричард, старый лорд Соколиного Гнезда, удивленно посмотрел на племянника, когда тот нагнал весь эскорт, но ничего не сказал, втайне догадываясь о том, что происходит в душе юноши. Сумерки сгущались. Вместе с ними тухли последние огоньки надежды. Звезды многообещающе подмигивали, однако ни одна из них не удосужилась упасть, чтобы позволить Аррену загадать желание. Природа жестока, как и весь мир.

К черту всю эту обольстительную чушь, все надежды и мечты. Они никогда не сбудутся, лишь причинят невыносимые страдания, гораздо хуже гноящейся раны. Нужно отречься от прошлого, как он это сделал однажды. Тогда все получилось, тогда он смог пережить, но это была совсем другая ситуация. Движимый ненавистью и неудовлетворенной жаждой мести, Кай осмелился пойти на преступление, чем, возможно, навлек на себя гнев. Это было наказание за то, что он, страшный грешник, пытался почувствовать себя счастливым. В этом мире подобное слово теперь не стоит ровным счетом ничего.

========== Прощание с городом ==========

John Licht – long way home

Three Days Grace – I Hate Everything About You

Сумерки сгустились настолько, что кроме темных силуэтов домов разглядеть что-либо на расстоянии было почти невозможно. Слабые огоньки колыхались где-то вдалеке, словно доживали свои последние дни. Через некоторое время они все будут потушены. Это позволит погрузиться в желанный сон и отвлечься от всех жизненных проблем, которые преследовали на протяжении всего дня. Даже сейчас Клаус чувствовал, как с приходом заветной темноты спало внешнее напряжение города. Все отвратительные запахи внезапно перестали терзать ноздри, мрачные виды не мозолили глаза, даже казались привлекательными. Прекрасное время, чтобы полностью окунуться в мир искусства. Он весь ушел в свою работу, аккуратно орудуя кисточкой. Еще немного, и картина будет закончена. Черные полосы всецело заволокли прозрачную снежинку, практически не оставляя ей места для существования. Проглядывались лишь слабые намеки на то, что когда-то это полотно искрилось жизнерадостными красками и оптимистичным духом. Отныне этому не было места.

Мысль преобразить все в столь замогильные тона пришла не сразу, только после того, как отец принял окончательное и бесповоротное решение относительно судьбы своей единственной дочери. В течение дня никто не осмеливался зайти в апартаменты юного кронпринца. Слуги знали о том, что картины часто захватывали молодого человека настолько, что он забывал о сне, пище и ходьбе. В такие периоды его никто не трогал, поскольку это было чревато громогласными криками и многочисленными предметами, разбивающимися о приоткрытые двери. В таких случаях еду оставляли на соседствующем с кроватью столике, а затем, в большинстве случаев, уносили нетронутой. Так произошло и на сей раз: приятный запах недавно зажаренного поросенка въелся во все углы небольшой комнаты, а хрустящий ломтик хлеба приманивал не только ароматом, но и внешним видом. Из напитков обычно приносили бокал с вином, однако отец запретил эту практику в качестве своеобразного наказания за очередные грехи. Впрочем, Никлаус по этому поводу не сильно расстраивался – сегодня всему съестному будет найдено другое применение, ибо сегодняшний день станет переломным в жизни всего Беленора.

Утром Клаус обнаружил под дверью небольшую записку, сложенную пополам, на которой было начертано лишь одно утвердительное слово. Больше ничего не требовалось, просто согласие, а дальше он все сделает сам. Теперь осталось дождаться глубокой ночи, подобрать удобный момент и совершить задуманное. На словах все представлялось таким легким и никчемным, а на деле являло собой огромную проблему. На протяжении всего дня тысячи навязчивых мыслей не могли покинуть воспаленную голову принца: что будет дальше? Как далеко они смогут уйти? Как избежать погони? Спутать следы? К кому, в случае надобности, обратиться за помощью? Что произойдет с ними в первые дни? На сколько хватит съестных припасов и как добывать их потом? Отсутствие опыта пугало, ведь он привык, что по одному щелчку пальца можно получить на выбор сотни различных блюд и половину королевства в придачу. Тем не менее об этом пора забыть. Как только они покинут ворота проклятого города, начнется новая жизнь. Она не будет легкой – этого никто не обещал, но она будет свободной.

Заветное, желанное чувство. Только ради этого следовало пожертвовать жизнью. Ничто и никогда не сможет заменить то великолепное чувство, когда ты слышишь, как тяжелейшие оковы с громким лязгом падают на пол, позволяя тебе пошевелиться и вдохнуть полной грудью. Это нельзя отнять, нельзя увидеть или пощупать. Лев не осознавал этого в полной мере, пока однажды не встретился с заморским музыкантом, приехавшим покорять Беленор. Он сказал, что у юного кронпринца необычайный талант к рисованию, чем разгневал Майкла до невозможности. Как бы то ни было, это не помешало мальчику подружиться с исполнителем знаменитых песен и однажды услышать от него, что есть настоящая свобода. Он может поехать куда угодно и когда угодно, не обращая ни на что и ни на кого внимания, ни к чему не привязываясь и не забывая своих корней. Потом он уехал, оставив в душе наследника престола глубокий след.

– Никлаус? – знакомый голос с приятными бархатными нотками заставил художника вздрогнуть. Он знал, кому тот принадлежит, поэтому не стал оборачиваться. Вечный запах миндаля верным спутником шествовал следом за королевой. Ланнистер не желал видеть мать, но если выбирать между ней и отцом, то лучше уделить несколько секунд времени непрошеной гостье, чем разрушить все свои планы одним неосторожным словом. Долгое нерешительное молчание позволило первенцу еще раз провести кисточкой по поверхности холста. – Красивая снежинка.

– Моя работа действительно настолько примитивна? – не без иронии поинтересовался Лев, понимая, что его не оставят в покое до тех пор, пока он не даст вразумительных ответов на совершенно бессмысленные вопросы. В противном случае все это затянется до утра и разрушит все замыслы. Поворачивать голову кронпринц не стал, однако сделал вид, что его действительно интересуют последующие слова.

– Я серьезно, – слегка приглушенный тон вывел будущего венценосца из немого созерцания собственного творения. Зеленоватые глаза впились в исхудавшее за несколько дней лицо матери. Эстер плохо спала уже четвертые сутки подряд, что отразилось на внешнем виде: пурпурно-синие круги под глазами медленно расширялись, нездоровая бледность отчетливо проявлялась на губах, а померкшие глаза приобрели странный оттенок. – В ней что-то есть. Что-то одинокое.

– Сочту это за комплимент, – в голосе не было желчи или привычного яда. Обычное смирение с простой констатацией факта. После этих слов он внезапно взглянул на свою работу совсем по-другому. Черные тона полностью захватили в плен слабые проблески белых цветов. Так одиночество и страх приковали его, Клауса, к земле, мешая подняться ввысь. Боль обожгла все внутренности, даже проявилась на языке, отчего он недовольно поморщился. На глаза навернулись слезы, но они сразу же были незаметно убраны одним взмахом ладони. – Лично я предпочитаю называть это новым направлением в живописи. Мрачный пессимизм или что-то вроде этого. Думаю, для эпохи Возрождения сойдет. Ты что-то хотела?

– Просто поговорить. Последнее время я сильно волнуюсь. Ребекка со мной не разговаривает, даже не открывает двери, когда я пытаюсь постучаться. Остальные хранят гробовое молчание.

– Еще бы. Ты ведь продала свою дочь, как лошадь. После такого я бы тоже устроил небольшую забастовку, – вновь съязвил Никлаус, избирая для себя именно такую линию поведения. В тот момент, когда эта женщина появилась на пороге его террасы, своеобразной кельи, он был готов сразу же прогнать ее, но сдержался для общего блага. Тем не менее это желание вернулось с удвоенной силой. Побороть его было невозможно, хотя можно было заменить другими методами, причиняющими гораздо больше боли. – Не понимаю, зачем ты пришла ко мне? Хочешь, чтобы я с ними поговорил? Не питай ложных иллюзий, ибо я не стану этого делать.