В чём измеряется нежность?

Перегрев системы выше допустимой нормы составляет 89%. Требуется снизить уровень стресса.

Хорошо, что хоть одному из нас был бы реальный толк от этого. Но, пожалуй, я и тогда истязал бы себя за то, что не могу ощутить то, что ощущает она… Прошу, посмотри на меня, посмотри на меня, посмотри ещё раз! Точно так же, как ты посмотрела до того, как эти глупые, безумные мысли поглотили моё сознание».

Мари убрала за ухо прядь и внезапно вновь обратила к нему тот же радостный взгляд, наполненный тихим томлением, и, облизнув губы, сладко улыбнулась Коннору.

«Перегрев процессора и всех систем. Требуется снизить уровень стресса во избежание автоматического перехода в спящий режим.

Ты бы смотрела так же, если бы мы спали? Твой взгляд, которого я не знаю, наверное, заключал бы в себе и этот тоже, но был бы лучше, чем все те, какими ты смотрела до него.

Можешь не бояться. Твоя дурацкая железка никогда не сделала бы с тобой того, о чём ты не просила, никогда не причинила тебе вред. Я робот. И слишком люблю тебя, чтобы искалечить животными порывами. Которых у меня всё равно никогда не будет…»

— Ты чего какой-то притихший? — Мари потянулась к нему и накрыла ладонью его сложенные руки.

— Я сейчас отключусь к чёрту, — тихо и отчаянно процедил он, зажмурившись.

— Меня тоже что-то вырубает от усталости, — простодушно ответила Мари, не вникая в услышанное.

— Что ты там такое рисуешь? — Коннор попытался переключить внимание, испугавшись реальной угрозы неконтролируемого ухода в спящий режим.

— Да фигню всякую. Вот. — Она развернула блокнот и двинула в его сторону: прямоугольник, а сверху поменьше в качестве головы с торчащими из неё антеннками, ножки в виде палочек, в изогнутых ручках букет цветов. — Это влюблённый робот.

— Влюблённый робот, — обречённо повторил Коннор, разглядывая небрежные линии. — А можно… можно я возьму его себе?

— Да забирай, — хихикнув, ответила Мари. — Ты прямо как папа, у которого в шкафу куча моей детской мазни сложена. Это мило.

«Я больше не намерен ждать. Каждая минута отбирает у меня Мари, отбирает драгоценную возможность счастья. Плевать на риски, плевать на недоработки! Если есть хоть ничтожный шанс, что моя кровь наконец-то станет красной, я готов. И больше не хочу быть машиной».

***

Лето выдалось холодным и дождливым, даже июль не радовал солнечными деньками, и Мари запомнила свой шестнадцатый день рождения самым скучным из всех: на улице +9 и ливень, Кристина лежала дома с гриппом, а Коннор был завален работой и смог поздравить её только звонком. Кларисса устроила праздничный ужин, пригласила бабушек и дедушек, прекрасно сервировала стол и подала вкусные блюда. Не её вина, что это было трогательно, но до сонливости скучно. Мари держала интерес лишь первые пару часов, слушая как дела у родных, но после Роджер завёл беседу с отцом и тестем о рыбалке, ценах на лекарства и бейсболе, а бабушки Эванс и Флетчер задавали внучке неловкие вопросы про «женихов» и мягко критиковали выбор будущей профессии.

Нагловатый и шутливый жаркий август вознамерился извиниться за ненастное лето. В Детройт внезапно пришла нестерпимая духота. За исключением стариков, которым всегда трудно переносить причуды погоды, горожане радовались долгожданному теплу и пытались наверстать упущенное за прошлые месяцы. Благодаря успешным июльским облавам на наркопритоны и общей стабилизации криминальной обстановки, в Департаменте снизилась нагрузка на персонал, и Мари наконец-то удалось вытащить Коннора провести время вместе. Ей начало казаться, что она практически позабыла, как он выглядит вживую, к тому же накопилось столько событий да сплетен, которыми хотелось поделиться.

Она открыла утром глаза с незнакомым прежде чрезмерным волнением: к чему оно перед рядовой прогулкой с лучшим другом? Никаких оригинальных планов, никаких новых мест и знакомств. Но Мари суетилась по комнате, нервозно подбирая вещи и макияж, попеременно вытирая вспотевшие ладони и делая длинные вдохи. По стенам шныряли бледно-жёлтые яркие лучи, и один из них, особенно тяжёлый и горячий, скользнул по бедру Мари, когда она накидывала на себя тонкое короткое платье с чёрно-жёлтым мелким рисунком: «Погладил меня словно любовник», — подумалось ей. Медленно приподняла подол, вновь милостиво подставляя кожу алчущему лучу и рассмеялась над своим нелепым воображением. С жаром в груди прикрыла веки и представила, как луч превращается в мужские руки: их форма и длина пальцев были ей хорошо знакомы с детства, их нежность была заведомо ожидаема и желанна — Мари не говорила себе, что это те самые руки — они просто не могли быть ничьими другими. Подняла глаза к потолку, обвела взглядом спальню, едва разбуженную солнцем, и обняла себя за плечи, ощутив почти шкатулочный уют и безопасность, предвкушение чего-то необыкновенного. «Даже свет сегодня странный. Но такой родной, как будто солнце светит мне из прошлого, чтобы озарить путь к чему-то счастливому». Небрежно собрала на макушке несколько прядей и завязала, обернула на запястье золотой браслет, затем выбежала на крыльцо в одной кеде, в которую наспех влезла по дороге через коридор. Воровато огляделась по сторонам, нет ли где соседей, и торопливо прикурила, делая короткие глубокие затяжки.

Она увидела Коннора через дорогу неподалёку. Остановился под старой скривлённой вишней и с меланхоличной задумчивостью взглянул на небо: «Тоже, наверное, любуется сегодняшним странным и родным солнцем… И всё-таки ему чёртовски идут светло-голубые рубашки!» — восхищённо склонила набок голову и обронила пепел сигареты на подол. Тихо выругавшись, потушила окурок о перила и выбросила в урну. Радостно взвизгнула, подняла над головой руку и принялась энергично махать, пока Коннор не заметил её. Не ожидая ни секунды, Мари рванула навстречу и вмиг достигла его распростёртых объятий.

«Какая крепкая хватка! — вздрогнула от неожиданности. — Но по-другому и не надо. Вот так хорошо. Очень. Очень хорошо».

— Ты в одной кеде, — без удивления констатировал Коннор, шутливо вздёрнув брови. — Ну как же иначе.

— Ой…

— Предупреждая твоё недовольство, хочу сказать, что сам буду решать, куда мы пойдём.

— Я вообще-то сегодня и не думала злиться, — на удивление спокойно и плавно произнесла Мари, окидывая его черты беглым пристальным взглядом. — Знаешь, я даже была готова к тому, что, как обычно, буду всё решать сама. Но раз сегодня такой необычный случай…

«Радужка по краям тёмная, а ближе к зрачку похожа на янтарь, — задержав дыхание, вгляделась Мари, — совсем как это сегодняшнее странное и родное солнце».

— Красивое платье, я раньше его не видел.

С улыбкой прикоснулся к ткани подола: «Ласковый луч!..» — распахнув глаза и поджав пальцы ног, подумала Мари и впилась крепче мокрыми ладонями в его плечи. Она знала, что он не притронется к её бедру, но оттого захотела этого ещё сильнее. Мотнула головой, высвободилась из объятий и вернулась в дом, чтобы порядочно обуться. Ей казалось, что её сердце бьётся одновременно в груди, в желудке и у глотки. Неудобное чувство. Не вовремя. Некстати. В открытую дверь врывалось благоухающее запоздалое лето на хрупких крылышках дорожной пыли, слетало с деревьев изумрудно-зелёными жёсткими листьями. Оно хохотало и потешалось над Мари — уязвимой, почти раздетой в этом тонком ярком платье, обнажающем её неуловимые сокровенные мечты.

— В центре открыли новый кинотеатр. И очень классный, я скажу. — Коннор подошёл следом и прижался спиной к открытой двери. — Сходил туда с Хэнком разок и всё думал о том, как хочу, чтобы ты тоже там побывала.

— Агась, — буркнула в сторону Мари, стараясь не смотреть на своего друга, словно это могло сгладить то, что она о нём думала несколько минут назад. — Как раз минут через десять автобус до центра к ближайшей остановке подъедет, — оповестила она деловым тоном, глядя в приложение на дисплее телефона.