В чём измеряется нежность?

— Пожалуйста, не делай так больше, — на выдохе отпустил он, прислонившись к спинке кресла и утомлённо прикрыв веки.

— Не бесить тебя? — виновато уточнила Мари.

— Не высовывай свои обезьяньи ноги в окно на полном ходу.

В тёплый, но хмурый февральский день Коннор проявил инициативу и сам пришёл к Мари: «Ой, а я тебя как-то и не ждала», — с порога заявила она, поправляя наспех сделанный пучок на голове. Молча принесла ему кофе: «Заткнула», — подумал он, разглядывая своё отражение на тёмной кофейной глади. Мари делала на кровати уроки, закупоренная наушниками, и почти не обращала на него внимания. Нули и единицы отмеряли отчаяние.

— Как ты вообще? — Он уже позабыл, когда в последний раз задавал ей настолько банальный и вымученный вопрос.

— А? — Мари приподняла один наушник.

— Я спросил, как ты?

— Послезавтра тест по биологии. Я нифига не успеваю! А ещё сегодня Крис позвала меня на вечеринку к какой-то там её знакомой, у которой предки уехали на четыре дня. Говорит, будет тьма народа, а у меня только и мысли, что все мои наряды старые да стрёмные. А ещё чёртовы месячные не вовремя, и у меня всё болит, я пошевелиться не могу, не то чтобы топать ещё куда-то. И вдруг я никому не понравлюсь? Вдруг они посчитают, что я скучная и со мной не о чем говорить? И ещё, кажется, у меня задница с лета стала толще в несколько раз, это кошмар…

— Знаешь я… — Коннор озадаченно потёр кулаком лоб. — Я и понятия не имел, что у тебя в голове всё это разом умещается. — Он невольно улыбнулся.

«Смешно, но порой я забываю, что она уже девчонка-подросток — клочок комплексов, раздражительности и тревог. Моя Мари никогда не стеснялась открыто говорить со мной обо всём, что её волнует, а теперь и подавно могу узнать одновременно всё что хотел и не хотел. Но лучше уж это торнадо, чем невыносимое молчание».

— Я тебя нагрузила своими девчачьими проблемами? — спросила она и уставилась на него выпученными глазами.

— А что, похоже на то?

— У тебя лицо просто такое…

— Нет, нет! Грузи, пожалуйста, меня вообще всем!

Негодование в ней сменилось безудержным хохотом. Подавляя приступы смеха, Мари захлопнула учебники и тетради, на цыпочках подплыла к Коннору, лукаво улыбаясь, затем вцепилась обезьяньими лапками в ткань его рубашки на плечах и крепко поцеловала в лоб, забравшись одной коленкой на его колено. Сладко смежил веки и чуть подался вперёд, отдаваясь её мимолётной ласке. Нули и единицы отмеряли нежность.

— Ладненько, ты свали пока вниз, мне переодеться и накраситься надо.

Отошла к шкафу с одеждой и принялась рассматривать свои вещи.

«Поцеловала, как будто насовсем прощается, — подумалось ему. — Впрочем, я чересчур драматизирую».

— Тебя подвезти?

— Не, спасибо. Меня и Крис подвезёт её старший брат, он на тачке будет.

«И минуты лишней не отдаст. В прежние времена сама просила бы об этом».

Спустился по лестнице и стал наворачивать круги по первому этажу, глядя в окна и впадая в навязчивую тоску. Его изводили туманность и расплывчатость собственных переживаний, ведь Мари вроде не бросала его, была всё так же нежна, правда, нежна она была второпях, между делом. Исчезала в сжатом кулаке.

Из родительской спальни вышла Кларисса, выглядела она так, словно собиралась на вечеринку вместе с падчерицей: вечерний броский макияж, глубокое декольте, шлейф парфюма следом. Коннор знал, что по графику сегодня у Роджера ночное дежурство, значит, приоделась миссис Эванс не для супруга. Он бы не стал размышлять над чужими семейными проблемами, до которых роботу нет никакого дела, если бы не Мари. Разлад между отцом и мачехой рано или поздно скажется на ней, стоит лишь дать ситуации настояться.

— Ой, Коннор, привет! — тепло поздоровалась Кларисса, плавно подошла и по-родственному приобняла его. Удивительным образом Роджеру удавалось держать данное много лет назад обещание, и его супруга также до сих пор оставалась в неведении, кем является друг её падчерицы на самом деле. — Ты Мими повезёшь на вечеринку?

— К сожалению, нет, мне нашли замену. — Он наигранно улыбнулся, чтобы скрыть огорчение.

— Переживаешь из-за этого?

Аккуратно вставила в накрашенные тёмно-бордовым губы тонкую сигарету и закурила.

— Мне же не четырнадцать. — Натянутый сарказм — совсем как у четырнадцатилетнего.

— Да хоть пятьдесят. Всегда не по себе, когда любимые отдаляются. Становятся другими, немножко как бы незнакомцами.

Золотистый огонёк на кончике сигареты подсветило оранжевым при глубокой затяжке.

— Знаешь, тут единственный выбор, эволюционируешь ли ты вслед за близким человеком. Потому что если нет, то так и не сможешь его понять, и, скорее всего, вам придётся расстаться. Останется лишь горечь и обида, что тебя бросили. Хотя, на самом деле, ты просто не пошёл следом. Это очень грустно. — Она вдавила в свою красную пепельницу окурок, испачканный помадой. — Меня восхищает ваша дружба с Мими, ей богу, я такое только в кино видела. Обычно дружба взрослого и ребёнка это больше наставничество, нежели вот такая связь на равных. Ей повезло, что ты у неё есть: тот, кто не унизит, не поднимет руку, всегда будет искренне заинтересован даже в мелочах… Мими до сих пор в той твоей рубашке голубой спит, четыре года прошло, она уже потасканная вся, но фиг малявка мне позволит её на тряпки забрать.

Электричество прошибло микросхемы воспоминанием о цветущей весне, о прохладе ночи, истерзанной детской коже и украденном первом поцелуе. Его память в мельчайших деталях воспроизвела изгиб маленьких пальчиков, к которым он прикоснулся губами в надежде подарить исцеление. Одно из самых сокровенных воспоминаний. Одно из самых драгоценных.

— Я не отношусь к нашей дружбе, как к чему-то дюже необычному. Я отношусь так к Мари.

— Я об этом и говорю. Ты напрочь лишён самолюбования!.. — Кларисса сложила руки на груди и оценивающе взглянула ему в глаза. — Вообще не похож ни на одного мужчину с подобным опытом из тех, о ком я слышала. Ты не растишь для себя «идеальный объект любви» — ты просто любишь её.

Топот по лестнице, сопровождаемый громкой болтовнёй по телефону. Мари слетала со ступень в расстёгнутом безразмерном пальто, размахивая шапкой с огромным нелепым помпоном. Кларисса закурила ещё одну сигарету и отвлеклась на разбросанные по дому вещи. Мари продолжала горланить на весь этаж, изредка прикрывая ладонью рот и понижая тон, как только с её уст срывалась брань.

— Ай! Клэри, волосы застряли в пуговицах! — как укушенный зверёныш, взвыла она.

— Давай помогу. — Коннор сделал шаг в её сторону, но она будто не услышала и не увидела, упорхнув в сторону вышедшей из кухни мачехи.

Кларисса зажала меж зубов сигарету в совершенно хулиганском стиле и с невозмутимым видом освободила падчерицу из плена коварных пуговиц. Коннор отчего-то нашёл в этом своеобразную неуловимую поэзию, лишённую строгой рифмы, но оттого необыкновенно завораживающую. В дверь позвонили, и Мари мигом дёрнулась открывать.

— Вот ты улитка, давай быстрее, — заявила Кристина, как только переступила порог, — брат и так бесится, что я попросила его попозже выехать. Как знала, что ты копаться будешь. — Она важно поставила руки в боки. — Привет, — улыбнулась Коннору и Клариссе.