В чём измеряется нежность?

Его глаза наполнились слезами, которых Коннор не скрывал. У машины нет предрассудков об «истинной мужественности», которую можно «испортить» обыкновенными человеческими эмоциями.

— Не хочу умирать, — с дрожью шепнул он, прикрывая глаза. — Так интересно узнать, что меня ждёт дальше, какой станет Мари через год или через десять лет, осмелится ли Хэнк на повышение…

— Давай без негативных прогнозов.

— Ты говоришь это как друг, а не как учёный. Ты знаешь, что отрицательный прогноз сейчас вернее положительного.

— Прости, что подвёл тебя, — расколовшимся голосом проговорил Майк.

— Простить? За то, что я успел почувствовать? Не глупи. Это была блестящая игра! Я ни о чём не жалею.

— Я боюсь решения этой проблемы. Потому что решить её можно только полным завершением трансформации. И ты либо совершенно точно не выдержишь её и умрёшь, либо внутренняя система отрегулирует сама себя и направит все ресурсы на восстановление.

— Значит, попробуем, не будем тянуть время. Мне мучений уже хватило. Решим это быстро. У тебя ведь всё готово для установки?

— Может, всё-таки ещё понаблюдаем за твоим состоянием? Вдруг наметятся улучшения?

— Меня скорее ожидание прикончит. — Рваная усмешка.

— Да, в целом всё готово, — сдался Майкл.

— Это обнадёживает. Как скоро сможешь собрать персонал?

— Устрою всё за неделю. Начнём в воскресенье.

Зубастый, голодный ужас гнал её сквозь ночь по немым улицам. Босая и раздетая, задыхающаяся, с покрасневшим от слёз лицом, Мари стучала побелевшими из-за холода кулаками по двери, зная, что за ней её ждёт спасение.

«Я же вижу, ты хочешь этого! Похотливая хорошенькая куколка…»

То, что произошло, — взаправду? Она была совсем голой, когда над ней нависла зловещая мохнатая паучья морда? Как она это допустила? Почему позволила? Неужели она действительно настолько испорченная, грязная, развратная? Мерзость. Не отмыться.

Вздрогнула, сложила крест-накрест руки на груди — запоздалый стыд, ненадёжный щит. Пальцы закоченели, кожа покрылась мурашками под тонкой домашней одеждой: не успела накинуть куртку, нужно было спасаться от чудовища… Неужели она не пыталась помешать ему совершить над ней свои гнусности?

Щёлкнул ключ, и в приглушённом небесном свете лампы показался её растерянный ангел.

— Ты же не прогонишь меня?! Не прогонишь?! — захлёбываясь рыданиями, взмолилась она осипшим голосом.

— Мари?.. Что случилось? — Коннор деликатно потянулся к ней, желая проводить в дом, но она чертыхнулась в сторону, сильнее прижав к себе скрещенные руки.

— Не надо! Лучше не трогай, а то испачкаешься. Я отвратительная, грязная, ничтожная! Зачем я всё это позволила?!

Внутри у Коннора похолодело, глаза расширились, рот приоткрылся. Он не понимал, почему Мари здесь среди ночи, как в давно ушедшие годы. Но ужаснее этого было то, что она говорила о себе.

— Прошу, зайди в дом. Очень холодно и сыро. — Невзирая на её причитания, привлёк к груди, заключил в спасительные объятия, в точности, как в одну из далёких кошмарных ночей. — Ты никакая не отвратительная. Не понимаю, что заставило тебя так думать, но я знаю, что это не так.

— Точно-точно не прогонишь? Не отправишь обратно? — жалобно хлюпая носом, проговорила она в его футболку.

— Как я могу?

— Ты только и делаешь теперь, что прогоняешь…

— Обещаю, что сегодня ты останешься здесь. От чего бы ты ни бежала, я не отдам тебя ему.

И принялся покрывать её лоб короткими утешающими поцелуями. Мари наконец притихла и обняла его в ответ.

Паук остался в прошлом, в детских кошмарах, в неразгаданной им тайне: откуда тогда эта сжигающая изнутри тревога?

Коннор проводил Мари в дом, достал для неё свою домашнюю одежду и тёплые носки, замечая, как к ней возвращается спокойствие. Она наспех умылась в ванной, обтёрла руки и ноги, затем вернулась в гостиную и посмотрела на мирно спящего перед телевизором Сумо. Наклонилась и легонько почесала пса за ухом.

— Расскажешь, почему ты здесь в таком состоянии? Я могу помочь тебе?

«Ты больше не сможешь мне помочь», — подумала Мари, раздавленная бессилием. Села на диван и повесила голову. Коннор опустился на колени подле неё и трепетно коснулся её правой ступни, затем слегка притянул к себе.

— Обычные кошмары, не о чем беспокоиться. Просто очень реалистичные, вот я и напугалась. Ты же знаешь, я чуть что — сразу сюда несусь. Дура: не хочу папу с Клэри тревожить. — Едва ли это прозвучало хоть сколько-нибудь убедительно.

Она всё не сводила глаз с его лохматой головы, пока Коннор натягивал носки на её озябшие ноги. Протянула подрагивающую руку, невыносимо желая дотронуться до его волос, но остановила себя и отчаянно впилась пальцами в обивку дивана: «Ни к чему это. Снова трачу время на бесплодные чувства». Как только он закончил, забралась под одеяло, натянув его край чуть ли не до макушки. Коннор прошёлся до лампы, чтобы выключить свет, и, вернувшись обратно, лёг рядом с Мари: «Прогонит, так прогонит», — решил сам с собой, притянув её к груди.

Она бы ни за что не прогнала. Облегчённо выдохнула, прильнув теснее, и почувствовала, как тепло, уют и безопасность сомкнули вокруг неё невидимые крылья.

«Если в воскресенье я неминуемо должен умереть, то лучше бы это случилось прямо сейчас», — с тревогой и всепоглощающим счастьем думал Коннор, позабыв о непрекращающейся ни на секунду боли.

— Зачем тебе Стэн? — спросила в пасмурный февральский день Кристина, грея руки о бумажный стаканчик латте.

— Что за странный вопрос? — возмутилась Мари и состроила удивлённую гримасу, поправляя на подруге меховые наушники.

— Ну, он вполовину моложе Коннора и на треть менее симпатичный, к тому же ты его не любишь и просто держишь подле, потому что он удобный, — прагматично констатировала Крис, вздёрнув свои красивые густые брови.

— Причём тут вообще Коннор? — Мари цокнула. — Мы, блин, с моего детства дружим, он наверняка по-прежнему видит во мне девчонку, чавкающую конфетами и донимающую его рассказами о рассаде на подоконнике. А Стэна «держу подле себя», потому что он мне нравится!

— Да ты его и не хочешь, готова поспорить.