В чём измеряется нежность?

— Вообще-то хочу!

— Не психуй.

— Я не психую!

— Вот прямо сейчас не психуешь. — Кристина рассмеялась в свой стаканчик.

— Знаешь, вот возьму — и пересплю с ним! На вечеринке у Джуди в субботу.

— Боже, ты с ума сошла? Я это сказала не для того, чтобы ты назло мне пустилась противоречить. Давай ещё трахнись со Стэном чисто вот, чтобы доказать, что я не права! Оборжаться.

Так будет лучше, Мари была в этом уверена. Она совершенно точно никому ничего не собирается доказывать. Просто это хороший способ выбросить из головы всякие глупости. Да и она вроде бы готова к подобному шагу. По крайней мере, Стэн давно ей намекал, что не прочь попробовать секс. Его откровение в собственной неопытности даже подкупало: он не строит из себя мачо, а значит, абсолютно точно будет заботиться о её чувствах и комфорте. Да и чего ждать от пресловутого первого раза? Ничего особенно увлекательного: неуклюжие лобзания двух детей и излишние переживания.

Мари не собиралась спрашивать себя, нужно ли ей это на самом деле. Она все мысленные и устные рассуждения сводила к физиологии: «Никакой девственности не существует, это дурацкие и ненаучные средневековые пережитки. Настоящая девственность — только в голове. Если захочу, просто возьму и займусь сексом». Мари было страшно признать, что дело вообще не в девственности. И не в спорах о патриархальных пережитках. Она не знала, хочет ли спать именно со Стэном — и это единственное, о чём стоило поговорить с собой.

Недавняя ночь, проведённая в доме Коннора, разбередила в ней прежние волнения. Заставила вспомнить рождественский шум, смех гостей, неподконтрольный стук собственного сердца и беспечность, с которой она отдалась той стихийной ласке. Вряд ли это значило для него то же, что и для неё. Мари было настолько страшно и сладко, что она так и не решилась заговорить с Коннором о той минуте. На исходе праздника, когда друзья разошлись по домам, а родственники легли спать в гостевой комнате, она пришла на кухню и молча принялась помогать Клариссе убирать посуду. За окном кружил пушистый снег, а на окошке весело мигали огоньки, отбрасывая на стены то же чудесное мерцание, что и на кожу Коннора в её спальне.

— Клэри, — собравшись с духом, произнесла Мари, вытирая сухим полотенцем тарелку, — скажи, а тот красивый брюнет… Вы с ним ещё встречаетесь?

— Что? О чём ты говоришь, Мими? — Её голос боязливо задрожал, а лицо сделалось белым как полотно.

— Я говорю о мужчине, который часто приходил к нам пару лет назад. Вы ещё видитесь?

— Послушай, ты ничего не знаешь, это сложно, и…

— Я не собиралась осуждать тебя. Или говорить папе. — Мари всё смягчала голос, чтобы не пугать мачеху. — Измены не случаются просто так. И, вопреки расхожему мнению, виноват не обязательно тот, кому изменяют… Ты ведь любила папу, я знаю. И до сих пор, наверное. Ты и меня любишь, а это очень непросто — любить чужих детей. — Она заметила в движениях Клариссы вернувшееся спокойствие, а во взгляде доверие. — Я всего лишь хотела узнать: почему? Почему ты решилась на это? Что ты чувствовала?

Кларисса нервно придвинула свою красную пепельницу, отковырнув краешек одной из выцветших наклеек. Достала сигарету и глубоко затянулась, прикрыв глаза, словно обращаясь с этими вопросами к собственной душе.

— Когда у Роджа начались проблемы с алкоголем, я пыталась быть чуткой, терпеливой, понимающей и всякая такая фигня из моих женских романчиков в мягком переплёте. На деле же это ни черта не работало, и он просто продолжал закрываться от меня. Тогда я пошла напролом и спросила, в Бет ли дело. Ну, он, естественно, распсиховался: он всегда бесится, когда речь о твоей маме заходит. Потом у нас начались проблемы с интимом, и я снова играла во всепонимающую и прощающую жёнушку. Роджер меня не слышал, не пускал в своё сердце. Хах, а я-то всегда верила, что мы близки! — Кларисса насмешливо покачала головой, позволив себе слёзы.

«А я-то всегда верила, что мы близки», — беззвучно повторили губы Мари, и её память всколыхнула родной, любимый образ: холодные речи, сухие и отстранённые оправдания, бесконечное «я устал» и незнакомую прежде пустоту внутри зрачков.

— Папа и мне никогда не открывался. Наверное, до глубоких седин будет считать меня ребёнком, которого нужно держать в стороне от «этого жестокого мира» и сложных переживаний.

— Да уж, в этом весь он… В общем, я поняла, что не стану вечность стучать в закрытую дверь. Знаю, это нечестно, что я опустилась до измены вместо благородного расставания. Но я просто не могла себе позволить сломать то, что мы построили таким упорным трудом. Да и вовсе не хотела бросать Роджа, я люблю его. А Гай, он… он оказался рядом, когда мне был кто-то нужен. Когда я хотела снова почувствовать себя сексуальной и желанной. Он с моей работы — коллега. Давно разведён и интересен в общении, а самое главное — чертовски хорош в постели! Я с ним просто улетала.

Сделала последнюю затяжку и вмяла испачканную помадой сигарету в дно пепельницы.

— Я не любила Гая, даже не знаю, была ли влюблена. Это была обычная зрелая страсть. А что до твоего вопроса: мы встречаемся время от времени, ходим в рестораны, на выставки, в театр. Роджера-то не загонишь в такие места. Ну, и спим иногда, да. — Прислонилась к столешнице и задумчиво поглядела на падчерицу. — Дело ведь в Конноре? — внезапно спросила она.

— Боже, с чего ты вообще это взяла? — Мари фыркнула, нарочито закатив глаза.

— Да потому что у тебя всегда дело в Конноре.

Кларисса чмокнула её в щёку и отправилась к себе в спальню, не собираясь больше сыпать неудобными вопросами.

«Неужели я точно так же обречена бежать в чужие объятия? Чувствовать эту губительную любовь, которая, по иронии, немного больше, чем его. Клэри правильно сделала — выбрала себя. Я должна поступить так же. Я просто обязана всегда выбирать себя, иначе никогда не стану счастливой. Ведь Коннор тоже сам выбрал затворничество и отстранённость. Я не стану нестись следом и умолять любить меня».

Мари легко приняла эту истину. Она устала волноваться о Конноре, ждать, когда он пустит её в свою жизнь, и просто брала то, что предлагала юность здесь и сейчас. Её влюблённость в Стэна крепла день ото дня. К тому же она по-прежнему отдавала много сил учёбе и волонтёрской экологической деятельности, её мысли постоянно были чем-нибудь заняты. Она отпускала Коннора без сожалений.

И наконец наступила суббота.

Предвкушение веселья опьяняло Мари: она давно уже толком не веселилась. Как только прибыла на вечеринку, долго поправляла макияж и тщательно осматривала себя перед зеркалом в ванной, боясь, что что-то пойдёт не так в самый ответственный момент, и она опозорится.

— К Джуди, кстати, пришёл её парень. Ну, который андроид, помнишь? — спросила прошмыгнувшая к ней Кристина.

— Да, да, я поняла: держать своё ценное мнение при себе и не поднимать андроидских тем.

— Умница. — Кристина чмокнула подругу в щёку. — Ты презервативы взяла? — деловито поинтересовалась она.

— Стэн сказал, что сам позаботится обо всём, — говорила и не верила, что это вот-вот должно случиться.

— Никогда не доверяй это мужикам! Даже если они клянутся, что у них «всё с собой» будет. Держи про запас обязательно.

— Крис, я тебя очень люблю, но выбираешь ты себе одних мудаков. Стэн не такой. Он ответственный парень. Всё будет хорошо.

Вечеринка стала набирать обороты. Мари погрузилась в водоворот неугомонных шуток и сменяющих друг друга порций выпивки. Вокруг десятки детских лиц, изображающих взрослую уверенность, беззастенчивые обжимания у всех на виду, громкие подпевания любимым песням и дикие танцы. «Не хочу ни о чём думать. Ничего не желаю анализировать. Я возбуждена и хочу переспать со своим парнем. Да и у такой грязной, испорченной девчонки не должно быть малодушия и нерешительности», — убеждала себя Мари, разглядывая собственное отражение в стакане с виски и колой. Грохот музыки поглотил остатки её сомнений.