В чём измеряется нежность?

– Как голова? Может, аспирина?

– Уже лучше, не надо, - вяло ответила она, наблюдая за движениями любимых рук. В углах ей чудились зловещие тени, по стенам ползали призраки пауков.
– Скажи, - заговорила, проглотив ком в горле, - ты часто вспоминаешь ночь, когда мы впервые встретились?

– Да, постоянно.
– Коннор не понимал, почему Мари вдруг завела этот разговор, и всё ещё беспокоился о её самочувствии.

– В ночь после дня рождения мамы. Мне никогда не было так страшно, как тогда.
– Она обвела взглядом комнату.
– Мне до сих пор эта спальня кажется самым небезопасным местом на свете. Столько кошмаров здесь приснилось… На твоём тесном диване, где слышно грохот машин с проезжей части и постоянно видно задницу Хэнка, слоняющегося до кухни, я и то чувствую себя словно в раю. Словно в уютной лодочке с припасами, на которой мы с тобой куда только не плавали. А здесь… здесь лишь страх. И одиночество.

– Да ну, здесь тоже было много хорошего. Твои детские небылицы, подростковые занудства, твоё желание говорить открыто, наша первая ночь.
– Он приподнялся и погладил её по волосам. Мари печально улыбнулась в ответ.

– Ой, сигареты закончились… - Она вывернула пустые карманы пальто и расстроилась.
– Попроси, пожалуйста, у Клэри пару штук. Только не у папы! А то он тяжёлую гадость курит.

Коннор поцеловал её в лоб и спустился вниз. Мари вцепилась пальцами в покрывало и позволила себе расплакаться. «Почему? За что? Господи, я ведь была всего лишь ребёнком. Ребёнком! За что он так со мной?» Ни пустота, ни стены опостылевшей спальни не могли ей ответить. Но паук смог бы. Никто, кроме него.

Мари перестала плакать, её лицо исказили злоба и отчаянное бесстрашие. «Трусливый шут. Всегда под покровом ночи. Колол меня какой-то дрянью, иначе откуда такая пелена в воспоминаниях? Я обо всём ему скажу. И заставлю эту мразь вопить от ужаса. Он за всё поплатится. Ответит за свои поступки. Я не боюсь его! Пусть подавится собственным дерьмом», - сорвалась с места и выбежала прочь, не сказав никому ни слова. Это только её дело, и она должна решить его с глазу на глаз.

– Клэри, дай, пожалуйста, несколько своих дымилок для Мари.

– С радостью, мой хороший. Вот, возьми лучше всю пачку, а то у неё вечно заканчиваются: тырит у меня втихаря, потом извиняется.
– Кларисса рассмеялась.
– И налей ей какао, а то Мими какая-то грустная пришла. Мне вот сладенькое всегда настроение поднимает.

– Неплохая мысль, кстати.
– Коннор одобрительно вздёрнул брови.

Войдя в кухню и достав кружку Мари, он по-хозяйски поставил чайник и занялся приготовлением. Стоящий подле включённой микроволновки Роджер сверлил его подозрительным взглядом и скрипуче покашливал.

– Вот узнай я ещё летом, чем ты с моей дочкой занимаешься, отстрелил бы нахер яйца, раз уж они теперь у тебя есть.

– Роджер, ты на предпоследнем месте по огневой подготовке, так что глубоко сомневаюсь в твоей меткости.
– Коннор по-хулигански ухмыльнулся.

– Закройте рот, сержант Андерсон, мы не на работе: в этом доме я старший по званию, а не ты.

– Как скажешь, - деликатно повиновался он.
– Но нет смысла включать сердобольного папашу. Ты знаешь, что я в твоей дочери души не чаю и сделаю всё для её счастья и комфорта.

– Я всего-навсего переживаю. Знаю, никогда не был нормальным отцом, но хочу исправиться. Пока ещё не поздно.
– Роджер потёр пальцами морщинистый лоб и призадумался.

– Прозвучит некстати, но всё хотел спросить: что случилось в последний день рождения её матери?
– Коннор не стал откладывать зудящий на языке вопрос.
– Я никогда не расспрашивал тебя. Вдруг ты помнишь? Она так часто вспоминает тот день. Боится его. Мы из-за её страха в общем-то и познакомились. Возможно, ты хоть как-то поможешь мне разобраться. Мари тогда что-то сильно напугало, но если это было незначительным? Я бы смог объяснить ей и покончить с её переживаниями.

– День рождения Бет?
– переспросил Роджер, нахмурил светлые брови и тяжело выдохнул.
– Ну, не знаю… Обычный был день. Скромный семейный праздник. Роберт тогда в гости заявился впервые за год молчания.

– Роберт? Мари никогда не говорила, что он там был.

– Не помнит, наверно. Мелкая же была!
– Он по-отечески улыбнулся.
– Кузен припёрся с дорогущим подарком для Бетти, я аж обалдел! Стыдно стало: при моей никудышной зарплате копа я никогда не мог позволить себе таких презентов для жены. Думаю, Роб позлить меня хотел. Всё-таки он в мою Бетти с детства был влюблён, чертила. Знал, как мне под дых вмазать без драки!

– Он и на ночь остался?
– с опаской уточнил Коннор. Сам не знал, отчего на сердце щемило всё больнее.

– А что? Он же родня. Неужели думаешь, это он как-то напугал её? Да разве что пьяной рожей!
– Роджер пожал плечами, смеясь.
– Роберт - интеллигентская размазня. Его главный порок - выпендрёж, он даже комара не способен напугать, не то что маленького ребёнка! Неудивительно, что Бетти отвергла его, невзирая на смазливое личико и претензию на изысканность.
– Достал из микроволновки тарелку и поплёлся в гостиную.
– Доброй ночи, - простосердечно закончил мистер Эванс.

Поднявшись наверх, Коннор не обнаружил там Мари. Пройдясь по дому, пришёл к выводу, что её нигде нет. Не дождавшись ответа на три телефонных звонка, потихоньку начинал впадать в панику: «Куда ей вздумалось ломануться так поздно? Полчаса назад ведь мучилась от головной боли…»

Мари было не до телефонных звонков. Не до трезвых раздумий. Она хотела уничтожить Роберта точно так же, как он уничтожил её детство. Лысый, обнищавший сад у дядиного дома встретил её с распростёртыми объятиями. Всё так же бойко шуршал гравий под ногами и глухо стучал дверной молоток. Сквозь мрак зловеще горел жёлтый свет из высоких окон. Заупокойно скрипнула дверь, и за ней показался пьяный Роберт в ненавистном клоунском бархатном халате. Разодрать бы этот хлам и придушить дядю его проклятым пояском!

– Чем обязан столь приятному вечернему визиту?
– промямлил он, шевеля мокрыми от коньяка усами.

– Я знаю, что ты со мной сделал!
– в сердцах прокричала Мари.

– Что?

– Я сказала, что обо всём знаю, грёбаный старый извращенец!

– Решительно не понимаю тебя, моя любимая девочка. Я…

– Не смей меня так называть, подонок!
– Она набросилась на него с кулачками и принялась колотить, до куда только могла достать: по обнажённой волосатой груди, по плечам, по челюсти.
– Какая же ты мразь! Ненавижу! Ненавижу! Убью! Слышишь? Убью! Скотина, как ты посмел?!

Роберт жалко и неуклюже закрывал лицо от её яростных ударов, но не отпирался. Опустился на колени и вдруг истошно завыл. Измотавшись, Мари прошла в гостиную, плюхнулась на диван и стала молча глотать слёзы, ожидая, когда это пришибленное существо наконец-то придёт в себя. Обычно наполненный ароматами дивных цветов, воздух в доме провонял засохшими остатками еды, тяжёлым табаком и тухлым, кислым душком немытого тела. На диване, в груде шёлковых подушек, валялась раздетая кукла со взбитыми в клоки платиновыми волосами и ярко-алым ртом. Мари ощерилась, схватила игрушку и швырнула в стену. Фарфоровое лицо раскрошилось на кусочки, рука надломилась и повисла на верёвке. Всхлипывая и дрожа, к ней полз на четвереньках убогий червяк. Обхватил её ноги и припал к ним лбом: