В чём измеряется нежность?

На облитые фонарным светом улицы обрушился ледяной дождь, бойко застучав по стёклам и кровле. Мысль о промозглом холоде снаружи сделала вдвойне приятной только что случившуюся согревающую близость.

Шорох в коридоре, щелчок дверной ручки. Испуганно замерли и умолкли, вжавшись друг в друга. Пошатываясь и сонно откашливаясь, в кухню вошёл Хэнк. Налил себе воды из-под крана, осушил кружку непрерывным долгим глотком и поплёлся обратно, но на полпути продрал слипающиеся от света глаза.

– Твою-то мать!
– тихо выругался он и приложил к виску ладонь, поглядев в пол.

– О господи!
– стыдливо пискнула Мари и вся съёжилась, пока Коннор пытался хоть как-то прикрыть её подушкой.

– Уже ухожу, ребят, - виновато отчеканил Андерсон и спешно зашагал в ванную комнату. Как только за ним закрылась дверь, оттуда раздался бурный, заливистый хохот.

В половине одиннадцатого утра Мари собиралась домой и долго простояла на пороге в объятиях Коннора, вцепившись обезьяньими лапками в мягкую ткань его толстовки. Он не досаждал ей за завтраком вопросами о случившемся ночью, и отчего-то её это расстроило. Мари хотелось саму себя поколотить за то, что ожидала от Коннора того, чего настоятельно просила не делать. «Так больше нельзя. Сколько ещё я буду отталкивать его? До тех пор, пока не потеряю? Пусть мне и нужно было время, я с самого начала понимала, к чему в итоге приду».

– Знаю, у тебя много работы, - жалобно заговорила она, сильнее прижимаясь щекой к его груди, - а я не вылезаю из-за учебников, но, пожалуйста, приходи, когда захочешь. В любое время. Попьём кофе, поболтаем, побродим по нашим любимым местам, или, если тебе надоест слушать мой бубнёж, займёмся любовью.

– Мне по душе всё разом.
– Он издал тихий смешок и поцеловал её в лоб.

– Угу.
– Мари шмыгнула носом и утёрла подступившие слёзы о рукав толстовки.

– Значит, до скорой встречи, родная.

– Да. До скорой.
– Она сделала длинный выдох и направилась к подъехавшему такси.

Как только Коннор остался один, тишина и умиротворение заполнили его до краёв, расцвели полуулыбкой в уголках рта. Взяв с журнального столика плеер Хэнка, лёг на диван, надел наушники и погрузился в жаркие грёзы о прошлой ночи. Через несколько минут из спальни вышли Хэнк и Сумо. Умывшись в ванной, Андерсон тихонько прошёлся до гостиной, волнуясь, что вновь мог появиться не вовремя. Не обнаружив в доме Мари, он огорчился, что так порядочно и не обменялся приветствиями, не считая вчерашней неловкости. Тихо подкравшись к потерявшему бдительность Коннору, с любопытством поглядел на дисплей своего плеера и одобрительно хмыкнул.

– У кого-то хорошее настроение, смотрю.

– О!
– Коннор резко стащил с головы наушники.
– Доброе утро!
– Опустил на пол стопы и с хитрецой улыбнулся.
– Я тут наконец по-настоящему распробовал одну песню из твоих любимых - возвышенный и пылкий гимн подлинной мужской страсти, не меньше.

– Головы только не теряй, любовничек!
– Хэнк гоготнул и почесал затылок.
– У нас есть чего пожрать? А то готовить так неохота…

– Будто когда-нибудь бывают дни, когда тебе «охота». Вон, на столешнице стоит, у плиты.

– Супер. Нихера не надо делать - прекрасное начало дня!

Пока Хэнк с аппетитом уминал завтрак, кидая ласковые и весёлые реплики в сторону жующего корм Сумо, Коннор заваривал кофе. Ему было счастливо, что наконец-то у них совпали выходные, и можно было провести день в уютной семейной обстановке.

– Ты ночью так заржал в ванной, что аж стены сотрясались, - оживлённо подтрунил Коннор, ставя перед Андерсоном кружку, над которой вился ароматный пар.

– Да чего-то вспомнил, как ты несколько лет назад на этом самом диване, где вчера поимел свою драгоценную Мари, заливал мне, что вы всегда будете только друзьями.

– И вправду… Хм, я тогда и представить не мог, что до этого может дойти. Это ты мыслил человеческими категориями и клише из массовой культуры, а я верил, что во мне напрочь отсутствует способность испытывать романтические чувства.

– Зато как приятно теперь с гордостью заявить «я же говорил».

Подъехав к дому, Мари заметила на противоположной стороне дороге миссис Джонс - пожилую соседку со старческим маразмом, которая иногда выходила из дома босая, в одном только ночном платье. У Джонсов были временные финансовые трудности, и они не могли позволить себе сиделку или пансион для престарелых. Поэтому иногда по неосторожности упускали свою старушку из вида, и Мари прекрасно знала об этом, так как пару раз уже провожала беглянку домой.

– Миссис Джонс, здравствуйте!
– Она помахала рукой, подбегая к старухе.
– Опять решили погулять в одиночестве?
– Деликатно улыбнулась и жестом предложила взять себя под руку.
– Давайте-ка я отведу вас к дому, а то родные будут переживать: они вас очень любят.

– А? Мэри, это ты? Я собиралась в театр.

– Далековато пешком будет. Да и платье холодное для октября у вас.

– Какая ты красивая, Мэри. Глаз не отвести! Вот бы мы пошли вместе в театр, - сокрушалась миссис Джонс, тряся лохматой седой головой.

Как только они ступили на бетонную дорожку, ведущую к крыльцу, старушка вдруг остановилась, приоткрыв беззубый рот, и устремила мутный взор к небу, морщась, будто вот-вот сейчас разрыдается. Она высматривала не то птиц на проводах, не то самолёт в вышине, среди облаков. Затем вдруг взглянула в лицо Мари безумными глазами и пробормотала едва сдерживая слёзы: «Позови своего ангела - и он не придёт. Приползёт лишь с рассветом, на раздробленных крыльях…» Внутри у Мари мгновенно похолодело, а в желудке гадко и склизко «заползали змеи». Она тревожно нахмурилась, но потом снисходительно улыбнулась и продолжила вести миссис Джонс к дому.

– У моего ангела и работы сейчас навалом, так что его действительно бессмысленно куда-то там звать.
– Мари издала добрый смешок.

– Позови, позови, - шептала старуха, уставившись себе под ноги, - и он не придёт…

Ночью к Мари вернулись старые кошмары. Она лежала парализованная и раздетая в промозглом сыром подвале, а её стопы были обвиты липкой паутиной. С потолка свисала смердящая слизь, по углам раскиданы засохшие ветки и грязные листья. Пауки свили меж пальцев коконы, куда отложили свои яйца. Они неустанно ползали мохнатыми лапками по нежной коже, жрали плоть изнутри. Из дальнего коридора послышались грохот и шорох - неугомонные шаги. Он был здесь. Он никогда не уходил. Он ищет её. И скоро найдёт. Сцапает, утащит во мглу, надругается, сожрёт!

«Коннор!
– закричала изо всех сил, давясь слезами.
– Коннор!»

Поднялась с влажной подушки и затряслась в рыданиях. Схватила с прикроватной тумбы телефон и набрала заветный номер. Бесконечные гудки. Ожидание. Ужас. И наконец-то любимый голос.

– Чего случилось?
– промямлил он в микрофон, зевая.

– Ты здесь? Как хорошо! Как хорошо, - бормотала она, задыхаясь и утирая слёзы.

– Мари, ты плачешь? Что с тобой?
– Он вмиг оживился.

– Да ничего. Прости. Я дура такая. Просто хрень всякая снится опять, как в детстве. А у меня ж сразу рефлекс - тебя искать. Хорошо хоть не помчала в трусах по улице, как идиотка, а то я умею, - прогнусавила виновато Мари.