В движении вечном

И прибавила уже спокойней, но с очевидным недоумением:

– - Все у нас так. Как вверху сказали, так и быть должно. Раз сказали "всеобщее среднее", значит так и не иначе. И никаких гвоздей, без вариантов, хоть остолоп тебе, хоть оболтус.

5

Пацанчики

Гвардейцы составляли подавляющее большинство так называемой мафиозной цепочки, однако входили в нее и некоторые пацанчики. Так, на соседней парте впереди за Игнатом и его подшефным расположились сразу двое из них, Михаська и Петрик.

Пухлощекий, румяный, кругленький как колобок Михаська своей силой только немногим из гвардейцев уступал, но неловкость и исключительная неповоротливость позволяли без проблем с ним справиться. Молниеносным, отработанным движением Игнат всегда успевал выгодно захватить, а после просто перегибал Михаську пополам.

Вплоть до самого выпускного класса учился тот средненько и на контрольных частенько не мог обойтись без помощи соседа отличника. А поскольку располагался непосредственно за ним спереди, то являлся чрезвычайно важным передаточным звеном той же самой мафиозной цепочки, и вследствие этого относительно редко оказывался в незадачливых объектах насмешливых забав со стороны изнемогающего от скуки диктатора и его верных гвардейцев.

В футбол-хоккей Михаська также играл слабовато, зато, как и Игнат был заядлым болельщиком. Болели они за разные команды, один за ЦСКА, второй за "Спартак", и очень любили поспорить, подразнить друг друга шутливо, доказывая достоинства своих кумиров:

– - Ты только глянь, как он ездит, маэстро твой. Смех один, кругами!

– - Там один рост -- машина! Бортанись разок с таким, гляди посмеешься. Твой зато, недоросток мелкий, прошмыгнет между ног у защиты...

Однако и команда, и кумиры тотчас становились общими, когда играла сборная. Теперь уже не было конкретно армейцев и спартаковцев, теперь они были просто "наши", игроки-легенды, десятилетиями удивлявшие мир. И были их незабываемые победы, и было счастье, и гордость за могучую державу с названием величественным, звонким Советский Союз.

В час важнейших хоккейных баталий заядлыми болельщиками мгновенно становились все в классе. Можно было даже не смотреть телевизор, результат и так был ясен с утра. Шутливо, оживленно в классе, значит порядок; гнетуще, тоскливо -- ожидай вскоре отголосков с далекой "камчатки":

– - Эх, та-айга. Чехам продули.

Пожалуй, один только Петрик, сосед Михаськи по парте не интересовался спортом вовсе. Он и внешне представлял собой почти полную противоположность колобку-соседу: выше на целую голову, необычайно худой, в огромных овалах очков, с бледноватым вдумчивым лицом тихони-отличника. Учился он и вправду отлично, потому в мафиозной цепочке никогда не участвовал; более того, Игнат и сам частенько консультировался с ним на контрольных, как написать незнакомое слово или решить сложную математическую задачу.

Книги были, пожалуй, единственным его увлечением. Славик Малько, сосед Петрика в поселке и по рангу своему в классе также пацанчик однажды вот такую историю рассказывал:

"Летом как-то невидать было долго Петрухи. Ни на улице, ни возле дома. Потом встречаю:

– - Ты где это, друг, запропажил? -- интересуюсь. -- В лагерь, разве, съездил?

– - Дома был, -- в ответ пожимает плечами.

– - Как так?! Такой порой и на печи забуриться... Ну ты и придумал, а вот мы все из речки не вылезали. И чем, колись, занимался веселеньким?

– - Книги читал.

– - Как так книги! Так уж все время?

– - Все время.

– - Ну ты и придумал. Лето, каникулы, волюшка вольная! Ладно, допустим. А что ж ты боле теперь не читаешь?

– - Да по левому глазу ноль-две. Линзы вот жду... пока новые.

Славик рассказывал эту историю неизменно со смехом, как забавный анекдот, выделяя особливо две фразы: "А что ж ты боле теперь не читаешь?.. Да по левому глазу ноль-две!" -- словно вся изюминка-суть характерная заключалась единственно в них.

И хоть сам Петрик утверждал категорически, что его сосед это просто выдумал, однако поверить в правдивость "истории" было очень легко, глядя на подслеповатое, всегда будто заспанное лицо ее главного героя.

Особенно Петрик увлекался фантастикой и научно-популярной литературой. С ним Игнат постоянно обменивался "интересненьким", обсуждал увлеченно самые захватывающие сюжеты.

И не было тотчас их маленькой сумрачной школы-избушки, крохотного провинциального поселка, не было серых, скучных, надоедливых ученических будней. Переливчатый радужно, разноцветный туман неизведанного завораживал трепетно, возносил высоко-высоко в сокровенную даль, в необъятную тайну Вселенной...Тайну, что столь необъятно мечталось раскрыть.

Сам же Малько Славик сидел в среднем ряду за передней партой возле учительского стола. Ростом он был почти в два раза ниже любого из гвардейцев, зато был знаменит по округе как наипервейший грибник.

Поселок протяжным изогнутым строем деревянных домишек подступал впритык к Неману. А дальше за неоглядной во все стороны, в бирюзовых озерных глазках, растянутой изумрудной гладью заливных лугов синела на горизонте знаменитая принеманская пуща. Говорили всерьез, что она и впрямь нигде не заканчивается, что можно вот так идти и идти смолистыми хвойниками, непролазными чащами, торфяными топкими болотами до самых Столбцев... Ранней осенью, когда выдавался погожий денек, в лес выбирались всем дружным мальчишечьим коллективом и сразу после уроков.

– - Айда в лес, грибов хоть косой коси в пуще! -- балагуря, толпой бесшабашной и вольной выбегали они стремительно из дверей школы.

И тот час ликующим хором в ответ:

– - Такою погодкой, ура!... Айда, поехали!

– - Тогда час на сборы. Возле моста.

...Бабье лето, ленивая важно роскошная пани. Светлый безоблачный, словно шелковый денек. Ровная мощеная улочка выводит торжественно прямо на мостик, мостик-ветеран через Неман, потемневший от времени, наплывной, бревенчатый. Милуясь словно в прощании, ласково тешат его деликатные лучики едва заметного сентябрьского солнышка, шаловливые вздохи по-весеннему легкокрылых ветров. Белесая вальяжная синь равнодушно взирает на разомлевшие в тоскливом раздумье, пожелтелые дали. Уезженный колейчатый проселок извилистой лентой живо стремится к самой окраине леса.

Добирались до леса тоже всегда живо, весело, чередуя бодрый шаг со скорым подбегом. И сразу напрямик через травянистый ольховый кустарник на свою любимую грибную полянку, что приютилась издавна возле заросшего сухим бархатистым камышом небольшого лесного озера.

– - Слишком толстых не волочь, давайте скоренько! -- в азарте командовал Игнат.

Ну и как же теперь без костра?

Как же теперь без душистой, парной, круто посоленной "бульбы"?.. Без горячего сочного сала, запеченного на открытом огне до аппетитных безумно, черноватых, хрустящих пригар?

А затем волшебство и поэзия, неповторимые к ряду шедевры неутомимого лесного живописца. И запах иглистый стройных сосен и лапчатых елей; терпкий, прошлогоднего листья -- осинников и дубрав. И соревнование азартное, крикливое.

Только вот как? Как соревноваться вот с ним, с этим Славиком? Разве что всей компанией.

Это было что-то невообразимое. Неспеша, Игнат похаживал по краям просторной хвойной полянки, вглядывался, посматривал по сторонам, нагибался низко под колючие разлапистые еловые ветви. А немножко поодаль на самой середине той же полянки, казалось, кто-то просто ползал без всякого ладу, едва заметный в густой суховатой траве. Шуршал, копошился и шарил... а! -- из-под его острого тонкого ножичка словно сами по себе выскакивали споро упругие крепкие молоденькие боровички.