В двух шагах от рая
Шрифт:
Сила желания? Нет. Разве смертельно больной менее желает жизни, или влюбленный предмета обожания, чем какой-нибудь игрок крупного выигрыша. Но – я свидетель тому – последний улетает с планеты, осчастливленный исполнением, а первый угасает в тщетной надежде на чудо.
Одни забывают Исполняющих Богов, едва получив желаемое, вторые годами молятся им, безрезультатно стараясь «достучаться».
И планета Элизия отнюдь не исключение и не уникальный случай. В том, остальном мире, дела обстоят точно так же. Если бы человеку выдавали по заслугам, мы не имели бы начальников самодуров, наркокартелей, повелевающих планетами, и обиженных
Возможно, когда ответим на вопрос «Почему?». Вопрос «Как?» отпадет сам собой.
Из дневников Ф.Незнанского
ТАДАО
– Доброе утро.
– Доброе.
– Как спалось?
– Хорошо, а вам?
Вопреки словам, у Ситы был измученный вид и красные глаза, словно она недавно плакала.
Появился трактирщик, или портье, кто знает, кем он здесь числится.
– Пожалте кофе, - две чашки, даже с блюдцами, опустились на стол.
– Булок, извиняюсь, нет, но есть печенье, в пачках, прямо сверху и доставляют, - фартук он, кажется, сменил, во всяком случае, сегодняшний выглядел белее, или это свет так «преобразил» его.
– Давайте печенье, - согласилась Сита.
Кроме нас, посетителей больше не было.
А ведь она – красива, - подумал я, уже не в первый раз, - и молода. Только, грустная все время, что же у нее в жизни случилось-то? Я догадался, отчего у Ситы такой вид.
– Кто к тебе приходил?
– Мама, - ответила девушка, и тут же испугалась. Еще бы не испугаться, я сам сомневался в собственной нормальности.
– Она?
– Она… ее нет, она болела… очень. А к вам?
Пришлось потупить взор. Я попробовал – кофе почти остыл.
– В каком смысле, приходил?
Тьфу ты – брат Кельвин и мешок – собственной персоной, точнее, персонами. Старею, уже не слышу, что вокруг делается… или Сита на меня так влияет… или прошедшая ночь.
Монах опустился за стол, аккуратно пристроив мешок на пол, рядом. Заказ он, видимо, уже сделал, так как трактирщик принес в глиняной кружке что-то похожее на чай.
– А к тебе кто приходил? – у монаха, как у любого человека, должны быть свои тайны.
– Когда?
– Ночью, сегодня.
– Повторюсь, в каком смысле приходил, кто должен был прийти ночью? К вам лезли заболевшие?
– Вы про Иных, - трактирщик, наконец, принес печенье, без пачки, некрасивой серой горкой оно лежало на тарелке. – Да уж, бывает. Жинка моя, после того, как представилась, помница, пол года еще появлялась. Каждую ночь.
– Что значит, появлялась? Покойница? – встрепенулся Кельвин.
– Святой отец, у тебя, правда, ничего не было ночью?
– Да о чем вы!
– Сегодня ночью я видела свою маму, - Сита спокойно отхлебнула кофе, - она умерла пол года назад.
– И я тоже… покойников…
– Видения? Сны? – нашелся Кельвин.
– Покойники-то, они покойники, - пришел на выручку трактирщик, - да только они, значица, живее всяких живых. Один раз мы с жинкой даже того… ну любили, значит, но только ночью, утром их и след простывает.
– О чем вы говорите, как покойники могут приходить, откуда, они же умерли!
– А я почем знаю, приходят и все тут.
– И, как живые, - кивнул я.
– Может, это было чье-то желание, когда-то… давно, - предположила Сита. – Душа-то – бессмертна, она просто переходит из одного тела в другое.
–
Реинкарнация, - нахмурился Кельвин, - но, если верить вам, здесь душа не переходит, а сидит в том же теле.– У меня на родине верят, что со смертью, душа остается на земле, - кто бы мог подумать, что наш, так называемый, культ предков подойдет сюда, - и охраняет нас – потомков. И покойники – живее всех живых, с ними даже разговаривать можно.
– Похоже, я выбрал не ту религию, - Кельвин спрятал рот в чашке со своим напитком, и было непонятно, шутит он, или говорит серьезно.
– У тебя умер кто-то близкий, - догадался я.
– Давайте не будем об этом.
7.
КЕЛЬВИН
Накануне, всю ночь лил дождь, но с утра, словно радуясь и разделяя их праздник, свинцовые тучи разогнало желтое солнышко. Да так разогнало, что к обеду даже сделалось жарко.
Они приехали к храму заранее, и Вениамин – друг и бывший одноклассник – долго пыхтел у церковного ларька, выбирая крестик.
Наконец, их позвали внутрь. Крис на руках у Таи – крестной – тихо спал, посмакивая пустышку с синим кольцом в виде ромашки. Посреди храма – купель, Вениамин с Таей и батюшка – у нее, он с Реей и остальными гостями – поодаль.
«отрекаетесь от…»
«отрекаемся…»
Долетают слова.
Тая распелёнывает Криса, он сонно моргает заспанными глазенками, и священник опускает его в купель…
Воспоминания. Они с Реей были так счастливы, так молоды…
Если Криса крестили, значит, сейчас он в раю, точнее, в царстве небесном, живет, не ведая болезней, печалей, воздыхания, ощущая непрестанные радость и блаженство… навсегда потерянный для них, для него – его отца!
А, если правы Сита, майор, в конце концов – миллионы верующих, тысячи поколений, могут ли они ошибаться? Тогда, душа Криса где-то здесь, рядом, в этом мире. Витает, защищая его – Кельвина от опрометчивых поступков, незримо присутствует, возможно, взывая к нему и не получая ответа.
Нет, он – христианин – и верит в Единого Бога, но иногда, как же хочется, чтобы Сита была права. Просто увидеть, поговорить… сказать все, что не успел досказать…
Пристало ли подобно мыслить христианину, да еще монаху.
«Похоже, я выбрал не ту религию», - его слова. Слова кощунственные, отец игумен, услышь их, велел бы неделю поститься, в трудах и молитвах, да что там, он сам бы наложил на себя епитимью. Однако, правда жизни заключалась в том, что религию именно выбирают. Родись он на планете майора, свято чтил бы предков, поклоняясь и почитая их, в мире Ситы – верил в реинкарнацию.
Религию, веру выбирают, и ту ли он выбрал…
8.
СИТА
– Про зомби что-нибудь слышал?
Портье крутился у их столика – то стулья поправит, то столешницу протрет полотенцем не первой свежести, и Тадао воспользовался этим, чтобы завести разговор.
Саму же Ситу, после ночи, все еще слегка трусило. Это жестоко! Это не ее мать! Мама бы никогда не упрекнула, не говорила, что она виновата, не довела дочь до слез…