В двух шагах от рая

СИТА

– Давно хотел спросить, вы же буддист? – спросил Кельвин.

– Ну, да, - в густом тумане Нижнего, даже голоса звучали как-то по особенному глухо.

– И при этом – военный.

Тадао молчал, ожидая продолжения.

– По вашей религии – жизнь священна, как же вы – воин, оправдываете убийства, - на последнем слове голос монаха дрогнул, - ну, для себя.

– Зачем тебе? Твоя религия, да любая, собственно, также не поощряет убийства, а христианство, если не ошибаюсь, еще и против самоубийства. Собрался укокошить кого-то, святой отец, или свести счеты с жизнью?

Голос был полон иронии, но Сита расслышала боль за последней фразой. Теперь, после того, что она узнала в пещере, Сита по-новому смотрела на военного. Особенно, когда он язвил, за каждым словом, ей виделась боль. И желание смерти.

– Нет, нет, что вы… - мешок был судорожно сжат.

– Что ж ты с ним все таскаешься, - Тадао кивнул на ношу монаха, - у тебя там часом не бомба?

Тот побледнел, потом покраснел, потом губы родили едва слышное:

– Нет.

– Тогда что?

– Вы специально уходите от моего вопроса?

Колонна все еще виделась огромной стеной, которая упиралась в далекую громадину Верхнего Города. Людей, как и иных существ, они пока не встретили, возможно, не очень далеко отошли. Тропа вилась между разновеликими камнями, Тадао несколько раз забирался на наиболее высокие, только, чтобы убедиться, что туман по-прежнему ограничивает видимость. Сита попыталась вспомнить хоть один из ужасов, что писали о Нижнем Городе – ничего не пришло в голову. В одном исследователи проявляли единодушие – в Нижний лучше не соваться.

– У меня был Учитель, в Академии. Он с собой постоянно носил марлю и кисточку, - Тадао поднял камень, бросил его в океан, жидкость поглотила его с глухим чавканьем. Как болото.

– Зачем? – Сита едва узнала собственный голос. Однажды, они с Майком посетили турецкую баню – схожие ощущения, только не так жарко.

– Если на его пути попадалась гусеница, или иная козявка, с помощью кисти он смахивал ее на марлю, и убирал, чтобы никто не мог оборвать эту жизнь.

– И?

– У него было прозвище – Мясник Умани. Умань – это планета, местные на ней подняли восстание… впрочем, не важно. Учитель подавил его, буквально, утопив планету в крови. Мужчины, женщины, старики, дети. Я ответил на твой вопрос?

– Э-э, не совсем… я не понимаю…

– Никак, святой отец, никак. Жизнь священна, убийство нельзя оправдать, но каждый для себя придумывает какие-то оправдания: не было выхода, выполнял приказ, или он – или я, все равно умрет, меньшее зло.

– И вы тоже, для себя?..

– И я тоже для себя. Если собираетесь кого-то убить, придумайте свое.

– Но это же… все равно ложь, самообман.

– Тогда не убивайте.

– О, новенькие, да новенькие, я всегда узнаю новеньких и всегда встречаю, да встречаю.

То, что появилось из-за камня, некогда носило гордое имя – Человек. Теперь, чуть менее гордо оно носило груду отвратительно пахнущих лохмотьев. Через них просвечивалось худое тело, все в струпьях и язвах.

Ойкнув, Сита спряталась за спинами мужчин.

– Что, наверху не сбылись желания, да желания. Сюда пришли. Все приходят, да приходят. А зачем, сами не понимают. Берите пример с меня, да с меня.

– Ты кто? – Тадао слегка отступил, и запах, исходящий от существа, был не последней тому причиной…

– Кто я? Да, кто я. Некогда, я повелевал планетами, у меня было в жизни все: деньги, власть, женщины, да женщины. Но чего-то не хватало, всегда чего-то не хватает. Теперь даже коробка, в которой я ночую, не принадлежит мне, да мне. Я отвоевываю ее каждый вечер, и теряю каждое утро. И я счастлив, каждый вечер, да каждый вечер, она моя! Как хорошо спать в коробке, а не на этих голых камнях! – человек захныкал.

Неужели все люди внизу такие?

– Э-э, здесь есть какое-нибудь поселение? Деревня, город?

– Город? Город наверху, да, наверху. Здесь только разуверившиеся и Иные, и Отшельник, да, Отшельник, и бессмертные, да бессмертные, и…

– Переночевать есть где?

– Коробка! Коробка моя, не отдам!

– Скажи, где можно переночевать, или мы заберем у тебя твою коробку.

– Туда, - болезненная рука указала за спину, - Бэрри живет, он сдает, да сдает. Идите к Бэрри, а коробка – моя, не отдам! Не отдам!

3.

СИТА

Сколько себя помнила, Сита не любила больницы. Не любила и боялась. Специфический запах, коридоры с моющейся отделкой, кучки несчастных людей в них. Впрочем, среди ее знакомых – больницы не любил никто. Нормальная реакция.

Она бежала по большому коридору, и плащ, наброшенный прямо на ночную сорочку, хлопал непромокаемыми полами. И хлопали сапоги, обутые на босые ноги. Звонок поднял ее с постели, под утро – Майк попал в аварию.

– Мисс, подождите, без спецодежды туда…

Вслед несся окрик дежурной медсестры.

Сита влетает в палату. Все время, пока она добиралась сюда улочками просыпающегося города, воображение услужливо рисовало Майка, лежащего на койке, сплошь забинтованного, без сознания, и черные волосы разметались по подушке.

Койка в палате присутствовала и Майк, и бинты – охватывали локоть и часть предплечья. Несколько полосок пластыря стягивали небольшие ранки на лбу и скуле.

Вздох облегчения вырвался из груди – жив!

Майк метался по палате. Парочка медперсонала в белых халатах пыталась его успокоить.

– Я не слышу! Я ничего не слышу… не чувствую!

Они двигались, словно по месту из снов, которые ближе к кошмарам. Двигались уже довольно долго, пока без приключений. Серые камни вокруг, громадина Города над ними – не видно, но ощущается. Пыльная лента пути. Наверху все казалось прозаичным – пластиковые дома, рынок, гостиница – никак не похоже на место исполнения желаний. Здесь, они словно перенеслись в нереальный мир и, наконец, попали куда нужно. Если бы не мужчины-спутники, Сита давно бы вернулась к колонне. Когда дорога расширилась, сгустившийся туман начал рождать фигуры. Сгорбленные силуэты в бурых плащ-накидках, широкие капюшоны скрывали лица. Молчаливые, шатающиеся, они возникали на их пути, чтобы исчезнуть, поглощенные серой кисеей. Никто из спутников и не думал заговорить с ними, а Сита тем более.