В гостях у турок

— Да я сейчасъ, сейчасъ… суетилась Глафира Семеновна, застегивая на себ корсетъ. — Послушайте, Афанасій Ивановичъ, какъ одться? Откуда мы будемъ смотрть на церемонію?

— Изъ окна придворнаго дома. Тамъ будетъ и вашъ консулъ, тамъ будетъ и вашъ посланникъ и много именитаго господа, которые пріхали къ намъ въ Константинополь! кричалъ Нюренбергъ изъ корридора. — Падишахъ будетъ отъ васъ въ тридцать шагахъ, мадамъ.

— Такъ тогда я черное шелковое платье одну.

— Парадъ, мадамъ, парадъ. Чмъ больше будетъ у васъ парадъ, тмъ лучше. Будетъ многаго иностранцевъ: англичане, американцы, датчане, итальянцы.

— А мн какъ одться? спрашивалъ Николай Ивановичъ. — Если фракъ нужно, то я его съ собой не захватилъ.

— Надньте чернаго сюртукъ, надньте чернаго визитка и благо галстухъ. Только пожалуста скорй, иначе насъ къ мечети въ экипаж не пропустятъ и придется пшкомъ идти.

Супруги торопились, вырывали другъ у друга гребенку, чтобы причесаться, Николай Ивановичъ бранился и посылалъ всхъ чертей прачк, туго накрахмалившей сорочку, отчего у него въ ворот запонка не застегивалась. У Глафиры Семеновны оторвалась пуговица у корсажа и она стала зашпиливать булавкой.

— Да не вертись ты передо мной, какъ бсъ передъ заутреней! раздраженно кричала она на мужа. — Чего ты зеркало-то мн загораживаешь!

— Странное дло… Долженъ-же я галстухъ себ повязать.

А изъ корридора опять возгласъ Нюренберга:

— Пожалуйста, господа, поторопитесь! Опоздаемъ — прощай падишахъ!

Наконецъ супруги были одты. Глафира Семеновна взглянула на себя въ зеркало и проворчала:

— Не успла завить себ волосы на лбу и теперь какъ старая вдьма выгляжу.

— Ну, вотъ… И такъ сойдетъ. Султана прельщать вздумала, что-ли? Не прельстишь. У него и такъ женъ изъ всякихъ мастей много.

— Какъ это глупо! Дуракъ! огрызнулась на Николая Ивановича супруга и отворила въ корридоръ дверь.

Вошелъ Нюренбергъ и потрясалъ билетомъ.

— Вотъ нашъ пропускъ. Скорй, скорй! торопилъ онъ супруговъ и сталъ имъ подавать ихъ пальто.

— Цилиндръ надть для парада, что-ли? спрашивалъ Николай Ивановичъ.

— Будьте въ вашей барашковаго скуфейка. Солидне, отвчалъ Нюренбергъ. — Сейчасъ будетъ видно, что русскаго человкъ детъ, а русскіе теперь здсь въ почет. Такая полоса пришла.

Супруги въ сопровожденіи проводника вышли изъ номера, вручили ключъ въ корридор опереточной горничной и стали спускаться внизъ на подъемной машин.

— Нравится-ли вамъ, мосье и мадамъ, ваше помщеніе? освдомился Нюренбергъ. — Гостинница новая, съ иголочки и вся на англійскаго манеръ.

— А вотъ это-то я считаю и нехорошо. Очень ужъ чопорно, отвчалъ Николай Ивановичъ. — И послушайте, неужели они не знаютъ здсь, какъ пьютъ чай въ Россіи. Вдь прізжаютъ-же сюда и русскіе люди, а не одни англичане.

— А что такого? Что такого? спросилъ Нюренбергъ.

— Да вотъ хоть-бы эти корридорные лакеи. Личности у нихъ — у одного, какъ-бы губернаторская, а у другого какъ-бы у актера на роли первыхъ любовниковъ, а не понимаютъ они, что чай по-русски нужно пить, если ужъ не изъ стакановъ, то изъ большихъ чайныхъ чашекъ, а не изъ кофейныхъ. Подаютъ въ двухъ маленькихъ чайничкахъ скипяченый чай и безъ кипятку. Даю свой большой чайникъ, требую, чтобы принесли кипятку — приносятъ чуть теплой воды и четверть чайника. Спрашиваю къ чаю бутербродовъ, чтобы закусить, позавтракать — приносятъ на двоихъ два маленькіе сандвича и десятокъ буше вотъ съ мой ноготь. Я по пяти штукъ въ ротъ запихалъ — и нтъ ничего. А сть хотимъ. Требуемъ дв телячьи котлеты съ гарниромъ — отвчаютъ: нельзя. Кухня будто бы заперта, завтракъ повара готовятъ. «Отъ двнадцати до двухъ завтракать, говорятъ, пожалуйте. Дежене а пять блюдъ»… Да ежели я въ двнадцать-то часовъ не хочу или не могу, а вотъ подай мн сейчасъ котлету?.. Вдь за свои деньги требуемъ — а у нихъ нельзя!..

Нюренбергъ развелъ руками.

— Порядокъ — что вы подлаете! — отвчалъ онъ. Здсь на все порядокъ и англичанскаго режимъ… Отъ восемь до девять часовъ маленькій дежене, отъ двнадцать до часъ — большой дежене… Въ семь обдъ. И я вамъ скажу, господинъ Ивановъ, здсь въ семь часовъ такого обдъ, что на два дня пость можно. Пожалуйте садиться въ экипажъ.

— Да мн чертъ съ нимъ, съ этимъ обдомъ, что имъ можно насться на два дня! Мы не изъ голодной деревни пріхали, чтобы такъ на ду зариться. Слава Богу, въ состояніи заплатить и каждый день за обдъ. Но дай ты мн тогда котлетку, когда я хочу, а не тогда, когда ты хочешь, актерская его морда!

— Каковъ экипажъ-то! воскликнулъ Нюренбергъ, когда они вышли на подъздъ, и причмокнулъ языкомъ, поцловавъ свои пальцы. — Арабскаго лошади, коляска отъ работы придворнаго внскій поставщикъ.

Экипажъ былъ, дйствительно, прекрасный, лошади тоже, кучеръ на козлахъ былъ даже въ синей ливре съ золотыми пуговицами и въ новой, не линючей, красной феск съ пушистой черной кистью, висвшей на затылк.

Нюренбергъ посадилъ супруговъ въ коляску и шепнулъ:

— Такого экипажъ только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ достать! Я его перебилъ отъ бразильскаго посланникъ. Такого экипажъ ни одинъ полицейскаго заптіе не позволитъ себ не пропустить, хоть мы и опоздали. Прямо побоится, подумаетъ, что самого большущаго лицо отъ дипломатическій корпусъ детъ, подмигнулъ онъ супругамъ и вскочилъ на козлы. Лошади помчались.

LIII

Путь къ мсту, гд должна совершиться церемонія Селамлика, былъ отъ гостинницы не 6лизосъ. Сначала довольно долго хали по главной улиц Перы. Проводникъ Нюренбергъ обращалъ вниманіе супруговъ на замчательныя зданія, на дома греческихъ и армянскихъ богачей, на красивый домъ русскаго посольства съ виднвшимися около него кавасами въ черногорскихъ костюмахъ. Зданія частныхъ лицъ въ большинств случаевъ были внскаго типа, внской архитектуры. По дорог попадалось много кофеенъ съ зеркальными стеклами въ окнахъ и виднвшимися въ нихъ фесками и шляпами котелкомъ. Кофейни чередовались съ магазинами, лавками съ състными припасами, щеголявшими необычайно блыми тушами барановъ, вывшанными на дверяхъ. Изобиловали кондитерскія, содержимыя европейцами. Вывски на магазинахъ были сплошь съ французскими надписями, очень рдко гд попадалась въ вид перевода турецкая вязь. Не взирая на праздникъ, турецкое воскресенье, какъ выразился проводникъ про пятницу, вс магазины и лавки, даже и турецкіе, были отворены. Турки носильщики тащили тяжести на палкахъ, какъ у насъ таскаютъ ушаты съ водой, погоньщики гнали вьючныхъ лошадей и ословъ. Движеніе на улиц было большое, но женщинъ, даже и европейскихъ, было видно мало. Фески и фески, шляпы — котелки и шапки. Даже и провизію въ мясныхъ и зеленыхъ лавкахъ покупали фески.

Ближе къ мечети — и движеніе на улицахъ усилилось. Экипажи такъ и обгоняли другъ друга. Стали попадаться красивые черкесы всадники на лихихъ коняхъ, то тамъ, то сямъ тянулись старики турки верхомъ на маленькихъ осливахъ. Экипажъ супруговъ Ивановыхъ обгонялъ солдатъ, идущихъ съ оркестрами впереди, но безъ музыки. Вагоны конки шли чуть не шагомъ, кондукторы трубили въ рога во всю, по никто и не думалъ останавливать ихъ движенія, хотя улицы были совсмъ узки. Заслыша рожокъ конки, взводы идущихъ въ строю солдатъ тснились и давали дорогу для прозда.

хали по набережной Золотого Рога. Виднлся цлый лсъ трубъ и мачтъ паровыхъ и парусныхъ судовъ. Шла разгрузка и нагрузка. Тснота была страшная. Пришлось хать шагомъ. Собаки съ визгомъ выскакивали изъ подъ ногъ лошадей. Отряды солдатъ въ разныхъ формахъ показывались изо всхъ переулковъ, ведущихъ къ набережной. Въ нкоторыхъ мстахъ они уже разставлялись шпалерами по набережной. А движеніе конки не превращалось. Вагоны, нагруженные самой пестрой публикой, хоть и шагомъ, но не переставали двигаться при неустанныхъ звукахъ рожковъ. И что удивительно, не было безпорядка. Прохожіе и прозжіе сторонились, жались, останавливались, но все-таки пропускали вагоны конки. Этотъ порядокъ движенія не уклонился отъ наблюденія Николая Ивановича, и онъ тотчасъ-же указалъ на него жен.