В гостях у турок

Экипажъ, окруженный жующей толпой, двинулся впередъ.

LVIII

— Однако, я ужасно, какъ сть хочу, шепнула Глафира Семеновна мужу. Вдь, кром этихъ маленькихъ буше, которыя были поданы въ гостинниц къ чаю, я ничего сегодня не ла.

— Да, и у меня въ желудк такъ пусто, что даже воркотня началась, какъ будто кто-то на контробас играетъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Вотъ видишь. А между тмъ ты-то главнымъ образомъ и сълъ т буше, что были поданы къ чаю.

— А много-ли ихъ было подано-то? Всего и было-то пятнадцать-двадцать штукъ съ трехъ копечную монету. Въ ресторанъ захать, что-ли? Вдь до обда еще долго. Въ гостинниц объявили, что тамъ табель-дотъ для дине будетъ въ семь часовъ, а теперь только три. Скажемъ, чтобы проводникъ свезъ насъ въ ресторанъ.

— Съ удовольствіемъ-бы похала и съла чего нибудь кусочекъ, но боюсь, что насъ кониной накормятъ.

— Ну, вотъ… При проводник-то! Афанасій Иванычъ! Куда мы теперь демъ? обратился Николай Ивановичъ къ Нюренбергу.

— А вотъ видите эта большаго башня, что стоитъ впереди? Я ее вамъ показать хочу, отвчалъ Нюренбергъ. — Это знаменитаго башня отъ Галата, построеннаго въ самаго древняго времена генуэзцами. Это остатки крпости. Отъ нея идутъ остатки стараго крпостнаго стна.

— Да что въ башн внутри-то? Есть что-нибудь замчательнаго? — допытывался Николай Ивановичъ у проводника.

— Внутри ничего. Но оттуда самаго лучшаго видъ на Босфоръ, на Золотаго Рогъ, на Мраморнаго моря, на весь Константинополь. Оттуда вы увидите весь городъ и его окрестности.

— Да вдь туда лзть надо, взбираться?

— Да, это очень высоко. Но мадамъ можетъ подниматься не сразу. Это большаго примчательность отъ Пера и Галата.

— Глаша, ползешь? На Эйфелеву башню въ Париж лазили.

— Богъ съ ней. Я сть хочу. Вдь видимъ мы ее отсюда. Большая, круглая башня, сначала снизу не отдленная ярусами, а потомъ вверху четыре яруса съ арками — вотъ съ насъ и довольно.

— Нтъ, я къ тому, что вотъ онъ говоритъ, что это большая достопримчательность. А вдругъ въ Петербуг кто-нибудь изъ бывалыхъ въ Костантинопол спроситъ насъ: «были вы на башн Галаты?»

— А ты отвчай, что были. «Были, молъ, и видли вс окрестности города. Видъ, молъ, великолпный и весь городъ, какъ на ладони». А то еще лазить на верхъ! Скажи ему, чтобъ онъ лучше свезъ насъ въ ресторанъ. Если я кушанья никакого сть буду не въ состояніи, то хоть кофею съ булками напьюсь.

— Послушайте, Нюренбергъ, — обратился Николай Ивановичъ къ проводнику. — Съ насъ довольно и того, что мы посмотрли эту башню снаружи. Свезите-ка насъ лучше въ какой-нибудь хорошій ресторанъ. Мы хотимъ закусить до обда.

— Съ удовольствіемъ, эфендимъ… — оживился проводникъ. — Въ какого ресторанъ вы желаете: въ турецкаго или въ французскаго?

— Глафира Семеновна, да пойдемъ въ турецкій ресторанъ? — обратился къ жен Николай Ивановичъ. — Надо вдь намъ и турецкій ресторанъ посмотрть. Европейскіе-то рестораны мы ужъ видали да и перевидали. А вонъ Нюренбергъ столько хорошаго про турокъ разсказываетъ.

— Похала-бы, но, право, боюсь насчетъ конины. Вдь турки хоть и добрый, и честный народъ, а конина-то у нихъ, какъ у магометанъ, первое блюдо.

— Нюренбергъ, вотъ жен и хотлось-бы побывать въ турецкомъ ресторан, но она боится, какъ-бы ее тамъ не накормили кониной… Понимаете? Лошадинымъ мясомъ, — сказалъ Николай Ивановичъ проводнику.

— Пхе… Что вы, мадамъ… — улыбнулся тотъ. — Я пятнадцать годовъ живу въ Константинополь, а не слыхалъ, чтобы въ турецкаго ресторанъ съ лошадинаго мяса кормили. Разв по особаго заказу кто потребуетъ.

— Ну, вотъ… Магометане даже у насъ въ Петербург лошадиное мясо дятъ и первый это для нихъ деликатесь. Опять-же кумысъ… Могутъ и его подмшать. А подадутъ что-нибудь на лошадиномъ масл вмсто коровьяго? говорила Глафира Семеновна.

— Нтъ, нтъ. Ничего этого здсь нтъ и вы не бойтесь. Только бычьяго мясо въ турецкаго ресторанъ даютъ. Бычьяго, бараньяго и куринаго. Хмъ… Лошадинаго! Здсь лошадь большаго цна иметъ.

— Да вдь старыхъ и искалченныхъ-то лошадей бьютъ.

— Это мясо покупаетъ бднаго люди, носильщики, разнощики, нищаго народъ. А я васъ свезу въ самаго лучшаго турецкаго ресторанъ, гд турецкаго офицеры и полковники обдаютъ.

Нюренбергъ сталъ что-то говорить кучеру по-турецки. Тотъ обернулъ лошадей.

— Куда это вы? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Надо черезъ мостъ хать въ Стамбулъ. Тамъ самаго лучшаго турецкаго рестораны, а здсь въ европейскаго часть нтъ, отвчалъ проводникъ.

— Да вдь это ужасная даль будетъ. Тогда свезите насъ въ европейскій ресторанъ, сказала Глафира Семеновна.

— Нтъ, нтъ! поспшно воскликнулъ мужъ. — Согласилась, такъ ужъ подемъ въ турецкій ресторанъ. Нюренбергъ! Вали въ турецкій!

Лошади помчались обратно, сдлали съ четверть версты, свернули въ другую улицу и стали подъзжать съ Новому мосту.

— Только ужъ вы пожалуйста, Афанасій Ивановичъ, объясните тамъ въ ресторан и послдите, чтобы намъ чего-нибудь такого очень ужъ турецкаго не подали.

— Будьте покойны, мадамъ, что выбудете кушать самаго свжаго, самаго лучшаго провизія… Турецкаго кушанья очень хорошаго кушанья, но они очень жирнаго кушанья и съ много лукъ, чеснокъ, переца и паприка, но я скажу, чтобы этого приправа положили вамъ поменьше.

— Нтъ, нтъ, не надо. Попробуемъ ужъ настоящій турецкій вкусъ! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Съ чеснокомъ я даже очень люблю.

— О, чеснокъ и паприка очень хорошаго вещь! причмокнулъ на козлахъ Нюренбергъ.

— Любишь? Впрочемъ, теб-то еще-бы не любить! Вамъ, Нюренбергъ, нельзя не любить чеснокъ, вы изъ чесночнаго племени. Цибуля и чеснокъ, шутя замтилъ Николай Ивановичъ. — А вотъ что я его люблю — это удивительно.

— Да можетъ быть, ефендимъ, и вашего праддушка или ддушка…

— Что? Еврей? Врешь! Шалишь! Чистокровный славянинъ съ береговъ Волги Ярославской губерніи, Любимовскаго узда былъ мой ддушка. И ты этого не смй говорить. А вотъ люблю, чтобы въ щахъ блюдахъ чесночекъ былъ припущенъ. Баранина съ чесночкомъ — прелесть, свжепросольный огурчикъ съ чесночкомъ — одинъ восторгъ.