В гостях у турок
Шрифт:
— Вино запрещено — оттого, отвчала та. — Трезвые люди, никто не нализавшись. Вдь у насъ отчего лзутъ, напираютъ, давятъ другъ друга, толкаются? Отъ того, что какъ какой-нибудь праздникъ, какъ какая-нибудь церемонія — сейчасъ съ ранняго утра нальютъ себ глаза.
— И полиціи-то вдь не особенно много видно. Кой-гд только… продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ.
— Ну, Какъ-же… Вотъ полицейскій стоитъ, а вотъ опять.
— Да что-же это, матушка, значитъ! Пустяки.
— Говорю теб, что трезвые люди. По ихъ закону вино и водка имъ запрещены — вотъ и порядокъ, повторила Глафира Семеновна. — Опять-же можетъ быть и боятся уже очень полиціи. А вдь у насъ народъ нахальный…
— Да чего тутъ бояться-то? Я даже не вижу, чтобы кого-нибудь, что называется, честью просили. Полицейскіе стоятъ
— Вонъ мечеть виднется.
Дйствительно, вдали высилась блая мечеть съ тонкой изящной лпной отдлкой, кажущаяся издали какъ-бы убранная вся кружевомъ. На тонкомъ высокомъ минарет виднлась черная точка имама, бродившаго по балкону. Войска пошли уже вплоть шпалерой. Стояла конница. Военныя формы были самыя разнообразныя, напоминающія и нашу русскую, и прусскую, и французскую. Экипажи начали останавливаться. Нюренбергъ вынулъ пропускной билетъ и сталъ помахивать имъ на козлахъ, вслдствіе этого экипажъ супруговъ Ивановыхъ пропустили дальше. Здсь уже не было тсно. Экипажъ помчался мимо рядовъ войскъ. Ихъ обгоняли коляски съ сановниками въ фескахъ и въ залитыхъ золотомъ мундирахъ. Сами супруги обогнали карету съ сидвшей внутри турецкой дамой въ модной шляпк съ цвтами, въ пенснэ и съ закутанною вуалью нижней частью лица. Экипажъ дамы былъ великолпный, съ иголочки, на козлахъ молодцоватый кучеръ въ англійской кучерской ливре и желтыхъ перчаткахъ, но въ феск. Рядомъ съ кучеромъ евнухъ. Нюренбергъ обернулся къ супругамъ Ивановымъ и тихо произнесъ:
— Это мадамъ супруга султанскаго шамбелена…
И онъ назвалъ имя сановника.
— Почему вы ее узнали? Вдь у ней лицо закрыто, сказала Глафира Семеновна.
— Я? Я по кучеру и по ея лакею знаю, отвчалъ Нюренбергъ.
Экипажъ подъхалъ къ мечети и прослдовалъ къ довольно скромному двухъ-этажному дому, находящемуся противъ мечети, окна котораго сплошь были открыты и въ нихъ виднлись мужчины и нарядно одтыя дамы. Коляска остановилась.
— Пожалуйте, пріхали…. Сходить надо. Вотъ изъ оконъ этого дома вы будете смотрть на церемонію, проговорилъ проводникъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ помогать Глафир Семеновн выходить изъ экипажа.
LIV
Супруги Ивановы вышли изъ коляски и спшили отъ той военной пестроты, которая окружила ихъ. На площадк, около крыльца, ведущаго въ домъ, по которой имъ пришлось проходить, бродило и стояло множество военныхъ всхъ чиновъ и оружія. День былъ прекрасный, теплый и при солнечныхъ лучахъ ярко блестло золото, серебро и вычищенная сталь мундировъ.
Они остановились, но Нюренбергъ выбжалъ впередъ, махнулъ пропускнымъ билетомъ и заговорилъ:
— Пожалуйте, пожалуйте! Идите за мной. Вы будете смотрть изъ самаго лучшаго окна въ первомъ этаж. Московлу (т. е. русскій), сказалъ онъ какому-то, указывая на Николая Ивановича, военному, который заглянулъ въ пропускной билетъ.
Военный приложилъ ладонь къ феск на лбу и поклонился.
По каменнымъ ступенькамъ крыльца, на которыхъ стояли люди въ фескахъ и въ статскомъ плать, супруги Ивановы вошли за Нюренбергомъ въ домъ и вступили въ прихожую съ вшалками, сдавъ верхнее платье сторожамъ въ пиджакахъ съ петлицами. Сторожа величали ихъ «султанымъ» и «эфендимъ». На встрчу имъ выдвинулся рослый красавецъ въ феск и флигель адьютантскомъ мундир. Нюренбергъ забжалъ впередъ и подалъ ему пропускной билетъ супруговъ, на — звалъ ихъ фамилію и, прижимая ладонь къ феск, ретировался въ сторону.
— Charm'e, сказалъ флигель-адьютантъ и, протянувъ Николаю Ивановичу руку, пригласилъ его съ женой пройти въ слдующую комнату. И все это на чистйшемъ французскомъ язык и даже съ парижскимъ акцентомъ. А затмъ прибавилъ:- Публики сегодня немного и вы можете помститься у окна, какъ вамъ будетъ удобно.
Комната, куда вошли супруги, была большая въ нсколько оконъ и, очевидно, въ другое время имла назначеніе для какихъ нибудь засданій, ибо посредин ея стоялъ большой длинный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ. У двухъ отворенныхъ оконъ сидли уже мужчины и нарядно одтыя молодыя дамы. Трое мужчинъ были одты во фраки и блые галстухи и между ними супруги увидали и англичанина, который халъ
съ ними вмст въ вагон. Николай Ивановичъ съ особеннымъ удовольствіемъ бросился къ нему и ужъ, какъ старому знакомому, протянулъ руку, спрашивая его по-французски о его здоровь.— Wery well… I thank you… отвчалъ англичанинъ по-англійски и отошелъ къ своимъ дамамъ.
Проводникъ Нюренбергъ приготовилъ стулья около свободнаго открытаго окна, усадилъ супруговъ и шепнулъ Николаю Ивановичу:
— Дайте мн еще два серебряннаго меджидіе… Здсь нужно дать бакшишъ направо и налво, а вамъ чтобы ужъ не безпокоиться.
— Да нтъ у меня больше серебряныхъ денегъ. Все вамъ отдалъ, отвчалъ тотъ.
— Дайте золотаго… Я размняю у знакомаго сторожей. Дайте русскаго золотой, я его размняю и потомъ представлю вамъ самаго аккуратнаго счетъ.
Николай Ивановичъ далъ.
— Потомъ не забудьте расписаться въ книг… продолжалъ Нюренбергъ. — Вонъ на стол большаго книга лежитъ. Здсь вс именитаго люди пишутъ своего фамилій и откуда они.
— А по-русски можно?
— На какомъ хотите язык. Въ книг есть и бухарскаго, и японскаго, и китайскаго подпись. Имя, фамилій и городъ…
Нюренбергъ исчезъ. Николай Ивановичъ тотчасъ-же отправился къ лежащей на стол книг, испещренной подписями, и расписался въ ней: «Потомственный Почетный Гражданинъ и Кавалеръ Николай Ивановичъ Ивановъ съ супругой Глафирой Семеновной изъ С.-Петербурга». Перелистовавъ ее, онъ, дйствительно, увидлъ, что она была покрыта подписями на всхъ языкахъ. Латинскій алфавитъ чередовался съ строчками восточныхъ алфавитовъ.
— Припечаталъ… шепнулъ онъ торжественно жен, вернувшись съ окну. — И тебя подмахнулъ. Теперь наша подпись и въ Константинопол у султана, и въ Рим у папы въ Ватикан, и на Везувіи, и на Монблан, и въ Париж на Эйфелевой башн, и…
— Ну, довольно, довольно… Смотри въ окно… Вонъ ужъ пескомъ посыпаютъ, стало быть скоро подетъ султанъ, — перебила его Глафира Семеновна.
Дйствительно, на площадку, передъ ршетчатой желзной оградой мечети, пріхали двухколесныя арбы съ краснымъ пескомъ и рабочіе въ курткахъ и фескахъ, повязанныхъ по лбу пестрыми грязными платками, усердно принялись посыпать площадку. Нсколько полицейскихъ заптіевъ, одтыхъ въ мундиры съ иголочки, торопили ихъ, крича на своемъ гортанномъ нарчіи, махали руками и, какъ только какая-нибудь арба опорожнивалась, тотчасъ-же угоняли ее прочь. Пропустили нсколько арбъ въ ограду мечети, и тамъ началась посыпка пескомъ. Около супруговъ опять появился Нюренбергъ и шепнулъ:
— Я забылъ сказать… Если при васъ есть бинокль, не вынимайте его и не смотрите въ него. Здсь этого длать нельзя… Падишахъ не любитъ и запретилъ.
— Да при насъ и бинокля-то нтъ, — отвчала Глафира Семеновна
— Но я къ тому, что вс именитаго иностранцы прізжаютъ сюда съ бинокль, и мы предупреждаемъ всегда, чтобы въ бинокль не смотрли. Золотаго вашего размнялъ и даю бакшишъ направо, бакшишъ налво… «Вотъ, говорю, отъ его превосходительства господина русскаго генерала». Вс благодарны до горла, прибавилъ Нюренбергъ.
— Ахъ, зачмъ вы это, Афанасій Ивановичъ! проговорила испуганно Глафира Семеновна. — Ну, какіе мы генералы! Посл всего этого еще можетъ выйти какая-нибудь исторія. Пожалуйста не называйте насъ генералами.
— Ничего, ничего… Такъ лучше. Я опытнаго человкъ и знаю, что въ этого слова есть большаго эффектъ.
Супруги Ивановы смотрли въ окно и любовались красивою блою, какъ-бы ажурною мечетью, вырисовывающеюся на голубомъ ясномъ неб. Въ оград ея бродили и стояли группами генералы и высшіе сановники въ ожиданіи прізда падишаха. Създъ еще продолжался. Къ воротамъ ограды то и дло подъзжали роскошные экипажи и изъ нихъ выходили старики военные, въ залитыхъ золотомъ или серебромъ мундирахъ. Подъзжало и подходило духовенство въ халатахъ и блыхъ чалмахъ съ прослойкой изъ зеленой матеріи и, войдя въ ворота ограды, слдовало въ мечеть, направляясь къ правому крыльцу ея. Мечеть имла два крыльца или иначе дв лстницы въ десять двнадцать блыхъ ступеней, ведущихъ со входу. По правой лстниц взбиралось духовенство, и ступени ея были ни чмъ не покрыты, тогда какъ лвая лстница, предназначавшаяся для султана, была сплошь застлана ковромъ, и прислуга мечети со щетками и метелками въ рукахъ тщательно чистила коверъ, ползая на колняхъ.