В гостях у турок

Пріхали два большихъ фургона, запряженные каждый парой великолпныхъ лошадей, и прослдовали въ ограду, а затмъ къ лвому крыльцу мечети.

— Дворцовые ковры отъ султана привезли, чтобы застлать имъ мсто падишаха въ мечети, шепнулъ супругамъ Нюренбергъ. — Всякій разъ изъ дворца привозятъ. Нашъ падишахъ не любитъ не на своего собственнаго ковровъ молиться.

Дйствительно, придворные служители, сопровождавшіе фургоны, начали вытаскивать изъ нихъ свертки ковровъ и проносить въ мечеть.

— И въ мечеть Ая-Софія ихъ всегда возятъ изъ дворца, когда падишахъ тамъ бываетъ. Тамъ есть своего собственнаго дорогіе ковры, котораго стоютъ можетъ быть каждаго пять, шесть, десять тысячъ, но султанъ молится только на своего ковры, прибавилъ Нюренбергъ шопотомъ.

LV

Къ воротамъ ограды прискакали всадники мальчики въ офицерскихъ мундирахъ. Ихъ было мальчиковъ пять-шесть, возрастомъ отъ тринадцати до пятнадцати лтъ. Они тотчасъ же спшились, передавъ лошадей конюхамъ и вошли въ ограду.

— Дти султана, должно быть? спросила Глафира Семеновна у Нюренберга.

— Тутъ только одинъ сынъ султана, а другіе — дти отъ разнаго наши и шамбеленъ.

Къ мальчикамъ тотчасъ-же подошли старики военные и размстили ихъ въ дв шеренги у входа.

Но вотъ къ воротамъ ограды, спша и волнуясь, подошла толпа халатниковъ въ блыхъ чалмахъ съ зеленой прослойкой. Ихъ было человкъ до ста. Лица ихъ были красны и потны. Остановившись у воротъ, они утирались рукавами халатовъ. Очевидно, они шли издалека.

— Духовенство? спросилъ Николай Ивановичъ, привыкшій уже ихъ отличать по зеленой вставк въ блыхъ чалмахъ.

Нюренбергъ замялся.

— Должно быть, что это разнаго маленькаго мусульманскаго попы и дьячки, отвчалъ онъ, подозвалъ къ себ слугу въ черномъ сюртук и феск, разставлявшаго на стол подносы съ графинами прохладительнаго питья, стаканами и вазочками варенья, и заговорилъ съ нимъ по турецки, указывая на стоящую передъ воротами толпу. — Тутъ есть и попы и разнаго другого люди. Они изъ провинціи… Это караванъ. Они отправляются въ Мекку на поклоненіе гробу Магомета, сказалъ онъ наконецъ, получивъ объясненіе отъ слуги. — Въ Константинопол они проздомъ. Тутъ есть у нихъ сборнаго пунктъ.

Два полицейскихъ заптія подошли къ толп халатниковъ, переговорили съ ней и велли привратникамъ пропустить ихъ въ ограду. Халатниковъ впустили, провели къ лвой лстниц, противъ которой они тотчасъ же встали на колни и по-турецки сли себ на пятки, принявшись молиться.

Раздался стукъ подковъ. На площадк передъ оградой зашевелились. Полицейскіе махали руками по направленію къ воротамъ. Ворота, бывшія распахнутыми только въ одну половину, растворились настежъ. Показалась двухмстная карета, запряженная четверкой великолпныхъ коней съ форейторомъ и конвоируемая двумя чернолицыми всадниками въ маленькихъ чалмахъ. Карета въхала въ ограду мечети, обогнула толпу сановниковъ, расположившихся у възда, и остановилась налво въ нкоторомъ отдаленіи отъ султанскаго подъзда съ ковромъ.

— Дама, дама какая-то въ карет и съ двочкой. Я видла въ окно. И только чуть-чуть прикрыта вуалью, немолодая уже дама, сказала мужу Глафира Семеновна.

Нюренбергъ тотчасъ-же наклонился къ супругамъ и тихо сказалъ:

— Султанскаго Пріхала посмотрть на парадъ своего мужа и повелитель.

Минуты черезъ дв показалась вторая такая-же карета, тоже четверкой и тоже конвоируемая такими-же всадниками, какъ и первая карета. Она такимъ-же порядкомъ въхала во дворъ мечети и остановилась впереди первой кареты.

— Тоже жена? — спросилъ Нюренберга Николай Ивановичъ, увидавъ въ окн кареты даму, закутанную съ подбородка до носа блой тюлевой дымкой.

— Жена, — кивнулъ тотъ. — Это другая жена.

— И неужели вс султанскія жены сюда прідутъ? — задала вопросъ Глафира Семеновна. — Вдь, говорятъ, у него ихъ сто…

— Пфуй! Что вы говорите, мадамъ! — отрицательно потрясъ головой Нюренбергъ. — Настоящаго жена у султана только два, а остальнаго дамы это все такъ… А потомъ разнаго фрейлинъ, разнаго пвицы, музыкантши, прислуга.

— Все-таки-же он женами называются.

— Гаремнаго дамы и двицы — вотъ какъ он называются.

Между тмъ, у остановившихся въ оград каретъ стали отпрягать лошадей, сняли постромки и въ сбру отвели за мечеть.

— Отчего-жъ дамы изъ каретъ не выходятъ? — интересовалась Глафира Семеновна.

— Этикетъ. Такъ изъ оконъ каретъ и будутъ смотрть, — далъ отвтъ проводникъ.

Но вотъ войска, разставленныя шпалерами, зашевелились. Раздалась команда. Музыканты взяли въ руки трубы и деревянные инструменты и приготовились играть. Барабанщики положили палки на кожу барабановъ. Все подтянулось. Начали строиться и наши въ оград мечети и вытянулись въ длинную шеренгу отъ воротъ до султанской лстницы съ ковромъ. Къ ковру на лстниц бросились два сторожа съ ручными щетками въ рукахъ и еще разъ начали съ него счищать насвшія на него пылинки.

— детъ. Султанъ детъ… — сказалъ Нюренбергъ. — Сюда вдь отъ его дворца близко… Два шага… Поэтому онъ и избралъ эту мечеть.

Вдругъ раздалось протяжное заунывное пніе. На минарет мечети стоялъ имамъ въ чалм и длъ, то протягивая свои руки въ широкихъ рукавахъ къ небу, то опуская ихъ съ балкона минарета внизъ.

Сидвшіе у оконъ приподнялись съ мстъ и вс обратились въ зрніе. Вдали раздались звуки военнаго оркестра. Звуки эти смшались съ звуками второго оркестра. Наконецъ, заигралъ оркестръ, расположенный около мечети, передъ окнами, изъ которыхъ смотрли на церемонію супруги. Послышалось привтствіе, отчеканиваемое тысячами голосовъ солдатъ. Показалась четырехмстная коляска — черная, обитая внутри свтло-синей шелковой матеріей, съ позолоченными колесами, запряженная парой блыхъ лошадей, и въ ней султанъ съ великимъ визиремъ, сидвшимъ напротивъ его. Коляску конвоировалъ взводъ черкесовъ. Черкесы остались у воротъ ограды, а коляска медленно въхала во дворъ мечети и мимо шеренги придворныхъ, министровъ и нашей, кланяющихся въ поясъ и при этомъ прикладывающихъ ладони рукъ ко лбу, на грудь и обратно, стала подвозить султана къ лстниц, покрытой ковромъ. У лстницы великій визирь выскочилъ изъ коляски и помогъ выйти султану, который въ сопровожденіи его и прослдовалъ въ мечеть.

Напряженное вниманіе присутствующихъ прервалось. Генералитетъ и придворные на двор мечети заходили вольно. Появились въ рукахъ ихъ платки и началось отираніе вспотвшихъ лицъ. Отошли отъ оконъ и смотрвшіе на церемонію изъ дома иностранцы. Николай Ивановичъ тоже вынулъ изъ кармана платокъ и сталъ сморкаться, присвъ на стулъ.

— Представь себ, я просто удивлена насчетъ султана. Онъ еще не старый человкъ, — сказала ему Глафира Семеновна. — А вдь я воображала почему-то султана старикомъ, съ большой блой бородой, въ парчевомъ халат, въ громадной чалм съ полумсяцемъ… Въ туфляхъ безъ задковъ и съ загнутыми носками… Богъ знаетъ, какъ воображала… А онъ, оказывается…

— Самымъ обыкновеннымъ человкомъ оказывается, подхватилъ Николай Ивановичъ. — И мн онъ казался совсмъ иначе… хотя и не въ парчевомъ халат. Я думалъ его увидать въ мундир, залитомъ золотомъ, а онъ въ простомъ, черномъ, длинномъ военномъ сюртук и въ простой феск. И никакихъ орденовъ… Даже безъ, эполетъ, кажется. Это для меня совсмъ удивительно. И все это просто… Подъхалъ къ мечети и вошелъ въ нее.

— Да, да… Да и пашей-то этихъ я себ иначе представляла, продолжала Глафира Семеновна признаваться мужу.