В гостях у турок

— Въ чалмахъ и съ трубками, какъ на вывскахъ табачныхъ лавочекъ у насъ?

— Ну, нтъ, безъ трубокъ. Какія-же трубки при султан! А я думала, что вс они упадутъ передъ султаномъ внизъ лицомъ и будутъ лежать, пока онъ продетъ. Я даже столько разъ читала, что это такъ бываетъ на Восток… А это совсмъ Европа. А что онъ не старикъ, такъ этаго я и представить себ не могла. И вдругъ оказывается, что онъ брюнетъ, съ небольшой бородой, и мужчина лтъ сорока.

— Шатенъ, по моему, а не брюнетъ, и даже какъ будто съ рыжеватостью.

— Ахъ, оставь, пожалуйста! Настоящій брюнетъ. Я хорошо видла.

— Ну, будь по твоему. Мн все равно. Брюнетъ, такъ брюнетъ. А только лицо у него больное, не свжее, истомленное.

— Вотъ это есть… Это дйствительно. И держитъ онъ себя не прямо, а какъ-то сгорбившись.

Въ это время прислуга начала разносить на подносахъ чай и кофе присутствующимъ.

Лакеи въ черныхъ сюртукахъ, застегнутыхъ на вс пуговицы, въ фескахъ, въ блыхъ галстухахъ и блыхъ перчаткахъ подходили съ подносами и кланялись, бормоча что-то по-турецки.

— Батюшки! Да здсь даже съ угощеніемъ… удивленно сказала Глафира Семеновна и спросила мужа:- Пить или не пить?

— Ты какъ хочешь, а я выпью и чаю, и кофею… Султанское угощеніе, да чтобъ не выпить! Всего выпью и съмъ, и потомъ хвастаться буду, что у султана угощался. — Послушайте, Афанасій Ивановичъ… Это отъ султана чай и кофей? спросилъ Нюренберга Николай Ивановичъ.

— Все, все придворное… отвчалъ тотъ. — Вотъ потомъ можете прохладительное питье пить, варенье кушать. Фрукты еще подадутъ, прибавилъ онъ.

— Всего съмъ. Пей, Глафира Семеновна. Потомъ разсказывать будешь, что вотъ такъ и такъ… Штука-ли! У султана чай пьемъ! Взяла кофею? Вотъ и отлично. А я сначала чашку чаю возьму.

Онъ взялъ съ подноса чашку чаю и сказалъ лакею по-турецки и по-русски:

— Шюкюръ. Спасибо.

LVI

Посл чаю и кофе присутствующихъ начали обносить фруктами. Въ двухъ большихъ вазахъ были красиво уложены крупные іерусалимскіе апельсины, мандарины, груши-дюшесъ и яблоки.

— Боже мой, да мы совсмъ въ гостяхъ у султана! Намъ даже и врать не придется, если мы будемъ разсказывать въ Петербург, что пользовались гостепріимствомъ султана, сказала Глафира Семеновна мужу, взявъ апельсинъ и очищая его отъ кожи. — Одно только, что не во дворц онъ насъ принимаетъ.

— Ну, а я сегодня буду писать въ Петербургъ Федору Васильичу, такъ напишу, что мы угощались у султана во дворц, отвчалъ Николай Ивановичъ. — Напишу даже, что мы съ однимъ пашой выпили вмст по рюмк померанцевой…

— Какъ съ пашой по рюмк померанцевой? Ты забылъ, что мы въ Турціи, въ Константинопол. Вдь здсь вино и водка запрещены по закону. И, наконецъ, съ пашой…

Николай Ивановичъ почесалъ затылокъ.

— Да… И я-то тоже… Забылъ… сказалъ онъ, улыбнувшись. — Ну, напишу, что выпили съ пашой по чашк кофею и выкурили по трубк. Пусть Федоръ Васильичъ разсказываетъ тамъ всмъ нашимъ.

У другого окна дв англійскія леди, одтыя въ клтчатыя триковыя платья съ необычайно узкими юбками и огромными буфами на рукавахъ, чопорно кушали вилками съ тарелки очищенную и нарзанную на кусочки грушу и лниво переговаривались съ пожилымъ кавалеромъ, очень смахивающимъ на орангутанга во фрак. Англичанинъ, спутникъ супруговъ по вагону, уничтожилъ большое яблоко и принялся его запивать прохладительнымъ питьемъ съ вареньемъ, перепробовавъ содержимое всхъ графиновъ…

Проводникъ Адольфъ Нюренбергъ вертлся тутъ-же.

— Афанасій Иванычъ, долго еще султанъ пробудетъ въ мечети? — спросила его Глафира Семеновна.

— О, нашъ султанъ аккуратенъ и боле двадцать минутъ въ мечети не молится, — отвчалъ тотъ. — Минутъ черезъ пять-семь онъ уже обратно подетъ.

И точно, не прошло и получаса со времени прізда султана въ мечеть, какъ съ лстницы со ступеньками, покрытыми краснымъ ковромъ, былъ данъ сигналъ, что султанъ выходитъ. Какой-то почтенный паша съ сдой бородкой махнулъ платкомъ генералитету и придворнымъ и вс опять начали строиться въ шеренгу. Въ шпалерахъ войска также раздалась команда, и солдаты начали ровняться. Къ лстниц съ ковромъ подали шарабанъ, запряженный парой лошадей золотистой масти въ англійской упряжк и безъ кучера. На лстниц показался султанъ, сошелъ внизъ, слъ въ шарабанъ, взялъ въ руки возжи и, сдерживая лошадей, медленно и совершенно одинъ сталъ вызжать со двора мечети, кивая кланяющейся ему шеренг нашей и придворныхъ.

При вызд султана за ограду, военные хоры грянули турецкій гимнъ, солдаты закричали привтствіе своему падишаху, и онъ, пустивъ лошадей рысью, скрылся изъ глазъ публики, завернувъ за уголъ.

Сейчасъ-же начали подавать экипажи и генералитету. Къ каретамъ султанскихъ женъ привели лошадей и стали впрягать ихъ. Когда площадка передъ каретами опросталась отъ стоявшихъ на ней сановниковъ, отъ толпы халатниковъ въ чалмахъ, поднявшихся уже съ колнъ, отдлилось десять-двнадцать человкъ, и они, вынувъ изъ-за пазухъ какія-то бумаги, бросились къ окнамъ каретъ султанскихъ женъ, протягивая свои бумаги. Но на халатниковъ во мгновеніе ока налетли заптіи и стали ихъ гнать прочь отъ каретъ. Нкоторыхъ отталкивали прямо въ шею, а съ одного такъ заптій даже сбилъ чалму.

— Вотъ это такъ… Вотъ это ловко! смялся Николай Ивановичъ. — Не особенное-же здсь уваженіе къ духовенству и къ паломникамъ.

— Турецкіе попы и вотъ эти самаго богомольцы, котораго сбираются хать въ Мекку, самаго нахальнаго народъ въ Константинопол, отвчалъ Нюренбергъ. — Наши дервиши очень нахальнаго, а эти еще больше.

— Чего имъ нужно? Чего они лзли къ каретамъ?

— Прошенья разнаго хотли подать султанскимъ женамъ.

Но вотъ лошади впряжены, и кареты съ султанскими женами стали вызжать за ограду. При отъзд отъ мечети султанскія жены держали себя уже смле. Он спустили свой тюль съ лица на подбородокъ, такъ что лица ихъ совсмъ были видны для наблюдающей за ними публики. А одна изъ женъ даже для чего-то выглянула изъ окна кареты.

— Пожилыя, совсмъ пожилыя! воскликнула Глафира Семеновна, когда кареты султанскихъ женъ прохали мимо того окна, у котораго она сидла. — Пожилыя и даже некрасивыя! Ну, признаюсь, женъ султана я себ совсмъ иначе воображала. Я думала, что он какой-нибудь неописанной красоты, а он самыя обыкновенныя женщины съ обыкновенными лицами.

Николай Ивановичъ дернулъ жену за рукавъ и сказалъ:

— Чего ты кричишь-то? Чего голосъ возвышаешь! И вдругъ какія слова! За эти слова здсь арестовать могутъ.

— Ну, вотъ!.. Кто здсь понимаетъ по-русски? отвчала Глафира Семеновна, а сама опшила и прибавила:- Да вдь я не браню ихъ, а только говорю, что пожилыя. Мн казалось почему-то, что султанскія жены должны быть самыя молоденькія и красавицы. Ну, все? Можно узжать? спросила она Нюренберга.

— Вся церемонія Селамлика кончилась. Пожалуйте садиться въ экипажъ, отвчалъ тотъ.

Супруги стали уходить изъ комнаты. Въ прихожей, получивъ свое верхнее платье, Николай Ивановичъ сказалъ:

— Надо-бы людямъ-то дать на чай.