В подполье Бухенвальда

Двое суток не смыкаем глаз, отбивая наскоки врага, двое суток прямо на наши оборонные позиции дети, старики и инвалиды из лагеря доставляют питание. Но где же помощь союзников? Где третья армия генерала Паттона? Не может быть, чтобы наш радиосигнал бедствия не был принят!

Расходятся по домам многие из немецких товарищей, многие друзья из стран Западной Европы решают нелегально пробираться на свою родину. Мой батальон вынужден более чем втрое растянуть свой фронт обороны. Подполковник Смирнов приказывает бросить облюбованную мной сторожевую вышку и перенести свой командный пункт на виллу бывшего коменданта лагеря Карла Коха. Отсюда все мои роты сравнительно близко, и это облегчает связь.

Роскошь, сказочная роскошь этого страшного дома поражает своей никчемностью и излишеством. И в дорогих гобеленах с рисунками эротического характера, в картинах и скульптурах, по своему содержанию близких к порнографии, в каждой мелкой безделушке чувствуется извращенный вкус садистки Ильзы.

— Хорошо исполнено! — восхищается Леня Царицынский, один из моих подпольщиков, за горячий характер прозванный «кипятильником». Он как зачарованный ходит от картины к картине, от скульптуры к скульптуре.

— Баб голых давно не видал, потому и восхищаешься, — говорит кто-то из ребят.

— Вот я тебе сейчас, кажется, отвечу. Отвечу так, что твоя дурацкая башка расколется, — кипятится «кипятильник». — Ты же пойми, балда, какая тут техника. Эту подлость писали большие художники. Я об исполнении говорю, а не о содержании, — и уже другим голосом, задумчиво добавляет:

— Сам когда-то собирался стать художником…

В тот вечер впервые я уснул. Прилег на минутку на роскошней пуховик, чтобы дать отдых разбитым в кровь ногам, и, как был, одетый, неожиданно провалился в сон.

Чувствую, что кто-то отчаянно трясет мое плечо:

— Валентин. Вставай скорей, Валентин! Американцы!

Инстинктивно нащупываю автомат тут же под пуховым одеялом и вскакиваю.

— Какие американцы? Где американцы? — ясность сознания с трудом приходит в затуманенную сном голову. — Где американцы? Уже в Бухенвальде?

— Нет еще. Их Геннадий Щелоков со своими танками не пускает. Ждет твоего приказа, — рапортует Ленчик Бочаров. — Я тут с мотоциклом, может, тебя туда подбросить?

— Давай быстро! «Кипятильника» с собой, он немного английский язык знает.

И вот, взвихрив пыль шоссейной дороги, мы трое на Ленчиковом мотоцикле ныряем в темный тоннель лесной дороги, ведущей в сторону Эрфурта. За знакомым поворотом на пригорке, господствующем над скрещивающимися на нем дорогами, возвышается башня врытого в землю немецкого танка со свеженарисованной красной звездой. Левее из кустов настороженно вытянут хобот пушки второго немецкого танка тоже с свежей красной звездой на башне. Вся поляна на пригорке заполнена оживленной толпой бухенвальдцев и солдат в светло-зеленой форме. Соскакивая с мотоцикла, замечаю Данилу, со смехом отбивающегося от двух открытых бутылок с вином, протянутых к нему с двух сторон.

— Да отвяжитесь, чертовы союзнички, с вашей горилкой. Тут жрать хочется, а воны с горилкой…

— Пропускать, что ли? — подбегает ко мне Щелоков и кивает на четыре приземистых светло-зеленых танка американцев, сгрудившихся на дороге, ведущей со стороны Эрфурта. — Чуть не перебили друг друга, пока разобрались, что союзники.

— Конечно, пропускать. А где их старший офицер?

— Черт их разберет, кто у них старший, а ребята неплохие. Как узнали, что мы русские — шоколадом да консервами забросали. Особенно негры радуются. У них в армии их, оказывается, много. «Рашен» [43] да «рашен» кричат, по плечам хлопают, целоваться лезут.

43

Русский. (Англ.)

С трудом нахожу возглавляющего колонну старшего лейтенанта и при помощи «кипятильника» выясняю положение. Американцы восторгаются мужеством бывших узников Бухенвальда, сумевших отвоевать свою жизнь. Из разговоров с офицерами становится ясным, что армия Паттона приняла наш сигнал об уничтожении лагеря, но «по неизвестным стратегическим причинам» не могла оказать своевременной помощи. Они считали лагерь уже уничтоженным, и в тылах американских дивизий движется целая армия журналистов и корреспондентов за сенсациями о зверствах фашистов, уничтоживших многотысячный Бухенвальд.

Когда эти четыре американских танка появляются на площади перед бывшим военным городком эсэсовского гарнизона, там уже застыли четкие прямоугольники выстроившихся бывших узников с оружием в руках. Мощное русское «ура» гремит в честь солдат союзной армии, машущих приветственно со своих машин.

Но это только передовая часть, и они, не задерживаясь, проскакивают в сторону города Веймара. Лагерь опять предоставлен самому себе. Опять оборонные бои, опять дерзкие экспедиции по добыче продовольствия для лагеря и опять неизвестность.

В одном из складов эсэсовского гарнизона обнаруживаем сотни новеньких кожаных курток и таких же брюк, когда-то предназначавшихся голландским морякам. В свое время украденные у Голландии, они почему-то застряли на складах Бухенвальда, и благодаря этому обстоятельству ударная бригада Бухенвальда приобрела свою форму. Эта форма неожиданно благотворно влияет на общее состояние вооруженных бухенвальдцев. Они уже не чувствуют себя освободившимися арестантами, захватившими в свои руки оружие, они чувствуют себя солдатами Родины и живут по ее законам и уставам родной Советской Армии.

Но свобода, свобода! Она, как вино, дурманит головы узников, только вчера сбросивших ярмо рабства. Неустойчивым людям даже счастье обретенной свободы вредно в слишком больших дозах. Под влиянием отдельных лиц из командного состава в некоторых батальонах распадаются целые роты, среди людей начинает возникать паника.

И вот на большом лугу, южнее лагеря, вспыхивает своеобразный митинг. Более тысячи вооруженных людей, почему-то покинувших свои места обороны, яростно размахивают оружием. На импровизированной трибуне один за другим выступают ораторы:

— Ведь мы же окружены! Это каждому ясно. Наша задача сохранить все боеспособное и прорываться в сторону Эрфурта!

— Интернациональный центр больше не существует, — выступает один из бывших «авторитетов» подполья. — Мы предоставлены самим себе, и поэтому будем сами заботиться о своей судьбе. Всем имеющим оружие нужно небольшими группами пробиваться к Эрфурту. Это — единственный выход из окружения, а там каждый найдет свою дорогу.

На трибуну вскакивает Сергей Котов. Даже из-под очков виден его сосредоточенный, напряженный взгляд.