В поисках Витослава

— Нечестно! Ты наверняка воспользуешься посохом!

— Можешь взять его в свои руки. Посох нужен мне, в основном, только для того, чтобы откатывать время. Остальные магические манипуляции я, по возможности, провожу без инструментов.

— Как часто ты откатываешь время?

— Если честно, по нескольку раз в неделю.

— Зачем?

— Хочу сделать мир лучше. Читал «Конец вечности» Азимова? Вот, что-то вроде этого.

— И как, получается?

— По правде говоря, не очень.

— Как давно ты этим занимаешься?

— Лет десять-двенадцать. Кстати, первопроходцами в этом деле были Ян с Витославом. Однажды Ян мне рассказал про эти эксперименты, и я сразу догадался, в чем состояла его главная ошибка.

— Они не сразу сообразили, что надо отпускать серебряную нить.

— Не только. Согласись, что вернуться назад в повествовании может только тот, кто его пишет. Удалил несколько строк, а то и несколько страниц, нажал кнопку «сохранить» — и все. Ядринец же играл роль программного сбоя, своего рода компьютерного вируса. Некто пишет книгу, и вдруг — раз — и из нее пропадает несколько строк! Что этот некто будет делать? Естественно, он наберет их еще раз, а если они пропадут опять, он включит антивирус… В общем, кое-кому мало не покажется.

— Но ведь, у тебя получается?

— Не всегда. Некто, пишущий книгу, часто продумывает разные варианты, и мне иногда удается навести его на мысль…

— Чем он руководствуется?

— Во всяком случае, не стремлением к благополучию персонажей. Ему важна интрига. Книга должна быть увлекательной. Когда мне удается подсказать ему более захватывающий сюжет, он откатывает время. Скажу откровенно: вместо второго исхода вся история могла просто завершиться захватом острова и пленением членов общины. Тогда того, кто пишет книгу, очень огорчил сбой, вызванный самоуправством Боголепа. Тому, во-первых, удалось погрузить в небытие машинный разум, а во-вторых, устроить противоречащее законам физики падение метеорита. Хорошо, что он выбрал для этого события отдаленные время и место, и теперь вот уже более ста лет земные ученые ломают головы над вопросом: «Что это было?». Боголеп, как, впрочем, и Ян родились в рубашках, но никто не ведает, кого и куда заведет новая сюжетная линия. Однажды они даже уговорили Мокошь… Я про историю с пророчеством.

— Помню ее… Ты можешь сам писать свою книгу?

— Для этого нужно иметь качества суперкомпьютера, какого еще не существует в природе, мне по силам только добавлять или убирать микроскопически малые штрихи на общей картине.

— Суперкомпьютера?..

Мы с Афиногеном переглянулись, и обоим в голову пришла одна и та же ужасная мысль.

— Ты намекаешь на МР? — спустя некоторое время тихо спросил Афиноген. Это невозможно. МР — то бишь, машинный разум — тоже один из персонажей великой книги!

— А ты не допускаешь мысли о матрешке?

— То есть?

— О возможности существования книги в книге?

— О боги!!! Что ты предлагаешь?

— Ты можешь создать локальное пространство, отдельный от всей реальностей мир для двоих, со своим течением времени, и перенести нас туда? И, чтобы ни одна живая душа…

— Я подумаю! А пока, как позавчера, сожму наше личное время.

— Я не понял: ты растягиваешь общее, или сжимаешь личное?

— Конечно, сжимаю личное. Это настолько же укорачивает жизнь, но дает возможность не торопиться и все как следует обдумать. Это просто. Смотри!..

Вокруг опять потемнело, снова не включились уличные фонари, пропали люди, машины и птицы. А еще я заметил, что воздух стал как будто более густым и вязким.

— Афиноген, что случилось с воздухом?

— С ним все в порядке. Это тебе, начавшему жить в сто раз быстрее обычного, он кажется более плотным.

— В сто раз?

— Ну, примерно… Твой пульс сейчас — около семи тысяч ударов в минуту, кровь гораздо более густая… Будь осторожен: все мягкое для тебя стало очень твердым. Видишь, газета? Аккуратно попробуй ее сложить вдвое, скомкать… Только смотри, не сломай пальцы!

— Ох! Это не газета, а листовое железо!

— И не делай резких движений! В момент удара твой кулак будет двигаться со сверхзвуковой скоростью. Во-первых, в таком случае ты рискуешь порвать связки, а во-вторых, решив похлопать по спине, пробить человека насквозь. Давай, потихоньку присядем и начнем заниматься делом: то есть, думать.

— А че думать? Надо попасть на аудиенцию к тому типу, который пишет книгу.

— Это практически невозможно. Он находится вне времени и пространства, которые автоматически создаются в процессе написания, когда он пишет — что, где и когда.

— А ты можешь поместить нас в такое пространство… Ну, где нет пространства и времени.

— Сам-то понял, че сказал? Наши тела и наш разум не могут существовать вне времени и пространства!

— А ты попробуй! Ведь мы ничем не рискуем. Не получится — значит, не получилось. Подумаешь!..

— А если получится? Это смертельно! Не торопись, может, у тебя появятся какие-нибудь другие предложения?

— Может, есть кто-нибудь рангом пониже? Должен же кто-то следить за уровнем чернил… Короче, должен же быть обслуживающий персонал?

— Я знаю одного, кстати, ты с ним тоже заочно знаком. Его зовут Мрък. Его обязанность — поедать ненужные события и пространства, не вошедшие в большую книгу.

— Он съедает все-все?

— Кое-что, которое, как он считает, может еще понадобиться, он складирует у себя. Как говорится, мало ли… Но основную массу заглатывает. Ты смотрел фильм «Ланогольеры»? Вот, что-то в этом роде.

— Он один такой?

— Есть еще другие, ребята называли их серыми. Никто не знает, сколько их. Они — нечто среднее между полицией и министерством чрезвычайных ситуаций. Если хочешь, можно попробовать войти с кем-нибудь из них в контакт. Ты готов?

IX. Тоннель

Перед глазами замелькали разноцветные, приятные на ощупь теплые бархатистые пятна, потом мы весело проскользили по спирально закручивающемуся в трех плоскостях неощутимому желобу, затем вдруг резко остановились, и стало больно. Меня очень удивила эта боль, потому что было непонятно, откуда именно она исходит. Я мысленно просканировал себя с головы до ног: нигде ничего не давило, не жгло, не щемило и не саднило, и, тем не менее, жуткая боль существовала во мне, как нечто самостоятельное — как существуют внутри нас печаль и радость, тревога и сомнение. Она не принадлежала никакому органу или части тела и была как бы самой по себе. А еще она сопровождалась шедшим из самого моего естества странным гулом и вибрацией. Я глянул на озабоченное лицо Афиногена и понял, что он чувствует то же самое.

— Афиноген, что это?

— Не знаю, но это — не естественный процесс. В нем чувствуется умысел, чья-то воля.

— Против нас ополчились астральные силы зла?

— О боги! ты действительно веришь в то, что существует зло, как таковое, зло само по себе? Я уже начинаю сомневаться в том, что такие увлекательные и, в общем-то, правильные книги про родноверов написал ты!

— А что, разве не существует?

— «Зло» и «добро», «хорошо» и «плохо» придумали люди. Мы уже говорили об этом.