В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

– В бананово-лимонном Сингапуре,

Где плачет и смеется океан,

Вы брови темно-синие нахмуря...

Константин пробрался к Александру, положил руку на плечо.

– Не злись на Альку, начальник.

– Я не на него, я на себя злюсь.

– Не ври, Санечка, - встрял в разговор Алик и улыбнулся.

– Обалдуй, - без сердца уже сказал Александр. Софа пела. Сильно дефонируя, но с неподдельной страстью. Уже больно жизнь, про которую она пела, была хороша.

Во время второго этапа прибежала младшенькая Элеонора, от подружки прибежала, поклевала малость со всеми и пошла спать. Объявился, наконец, и Мишка. Со свиданья, надо полагать: в Лешкином пиджаке и галстуке. Этому налили соответственно небольшим его годам. Он выпил, молниеносно нахватался пищи до отвала, осоловел, расплылся по стулу и улыбчиво щурился на все - на лампу, на родителей, на разговоры.

После второго этапа танцевали под патефон. Мужики, ногами изображая фокстротные кренделя, с удовольствием по очереди тискали королеву бала Софью.

Третий этап был краток: допили и стали прощаться. Размягченные, добрые, любящие друг друга и всех, они, благодаря за шикарный прием, лобзали Розу, Яшу, Лешку и особо тщательно Софью. И, вспомнив, Мишку тоже. Выкатились.

На улице глотнули свежего воздуха и загалдели. Обняв Александра за плечи, Алик кончил:

– Санек, ты на меня не сердишься? Не сердишься, да?

– Да иди ты, знаешь куда?
– добродушно ответствовал Александр.

Костя натужно выкрикивал:

– Разбрелись все кто куда, и нет двора! А как вот так, когда, все вместе, хорошо! Держаться надо друг за друга, тогда и не утонем!

– А почему мы должны тонуть?
– недоумевал Виллен.

– Потому что мы тяжелее воды, - объяснил Роман.

Расставаясь, хлопали друг друга по бицепсам.

– Ты на меня не сердишься?
– в последний раз спросил Алик у Александра, который в ответ улыбнулся. Алик понял, что прощен и сказал: Мы с Вилленом пойдем?

Виллен жил в Шебашевском, и им было по пути. Они ушли.

– Пойду и я, - решил Костя, - завтра мне в первую смену.

На проезжей асфальтированной части Малокоптевского Александр и Роман остались вдвоем.

– Что делать будем, Саня?
– спросил Рома.

– Не знаю.

– Сережка сегодня с фотками по основным свидетелям прошелся. Твердо опознать Стручка никто не смог. Ну, найдем мы его, ну, возьмем мы его. Он в отказку от всего будет играть. Небось по хазам натаскали. И будем мы все гоняться неизвестно за кем, как собака за собственным хвостом.

– Что вы с Серегой предлагаете?

– Оформлять Колхозника и закрывать дело.

– Рубить концы?

– Мы свое отработали, убийца найден.

– Хорошо говоришь - "мы"!

– Тогда просто - убийца найден.

Пришла Валя и не было в том ее вины: появлением своим в "Загородном" позвал. А сейчас вроде и не надо было - после встречи с ребятами успокоился, расслабился, устал. И, ощущая ненужность происходящего, понимая душевное непотребство свое, был с ней внимателен, нежен, добр до слез. До ее слез.

Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, еще полистал, останавливаясь на особо заинтересовавших местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:

– И что вы предлагаете?

– На ваше усмотрение, - с трудом выдавил из себя еще одно непотребство Александр.

– Убийство раскрыто и я могу рапортовать начальству.

– Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: - "Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!"

– Так что же нам делать, Иван Васильевич?

Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:

– А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им - легион ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши ручки, сделали! Ну, согласись!

– Так ведь то шпана была. Она количеством брала.

Сам заржал, как стоялый конь. Александр глянул на него вопросительно.

– Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой - не ведаю:

Наивное трюкачество

Стараться ради качества.

Нам более приличиствует

Бороться за количество.

– Гимн нашей отчетности, - мрачно изрек Александр.

– А ты что - против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел ко мне, чтобы закрыть дело и чтобы в твоей отчетности полный ажур был.

– И в вашей.

– Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить много придется?

– Достаточно.

– Давай по порядку.

– Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.

– У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.

– Правило собиралось явно по меховому делу. Когда его разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину, преступления.

– Достаточно убедительная гипотеза. Но гипотеза! Еще что?

– Существование неизвестного лица, разработавшего операцию со складом, объединившего всю эту разношерстную компанию и, по всей видимости, обладающего не найденными нами ценностями.

– Так сказать, профессор Мориарти. Это из Шерлока Холмса, Саша.

– Если бы, Иван Васильевич.

– Теперь предполагаемые выходы на связи.

– Стручок.

– Ноль. И ты сам знаешь, что ноль.

– Одноделец Васин.

– Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда.

– Шофер грузовика Арнольд Шульгин.

– Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля это сортир, а три... Прямо уж и не знаю, как назвать все это.

– Значит, будем рубить концы?
– догадался Смирнов.
– Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили, что сводя свои счеты, один амнистированный уголовник застрелил другого амнистированного уголовника. В конце концов, убийца был обнаружен. Следовательно, мы исполнили, и добросовестно исполнили свои обязанности.

– А вдруг опять стрелять начнут?

– Из чего? Среди них бродил только один ствол.

– Будет охота, найдут, из чего стрелять.

– Начнут стрелять - станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?