В преддверии бури

— Знаю. Только этот, — он брезгливо кивнул в сторону ищейки, — про вольников и магию верно говорил. Встать можешь? — он протянул руку.

— Да что он знает? — сердито отрезала я, хватая предложенную руку, подтянулась, вставая.

— А этот откуда взялся? — кивок в сторону распластавшегося на полу беглеца.

— Этот? — я уставилась на мага, нехорошо прищурилась. — Вот у него сейчас и спросим.

Беглец выдержал взгляд неожиданно спокойно, не отводя глаз, вскинул голову, открывая охватывающий тонкую шею золотистый обруч. Тонкие губы сжались в ниточку, пальцы скользнули под плащ. Я шагнула к нему.

— Откуда, — склоняясь над магом, одними губами прошептала я, — ты знаешь моё имя? Кто ты такой? Отвечай, а не то…

— Аэр! — предостерегающе крикнул Влад.

Вместо ответа маг резким движением выпростал руку из-под плаща — меж пальцев блеснуло нечто, похожее на заполненный дымом шар, — и с размаху опустил её вниз, разжав ладонь. Полыхнув, шар стремительно рухнул на дощатый пола и разлетелся мириадами хрустальных осколков, выпуская на волю клубившийся в нем дым.

За миг до того, как таверну заполнил слепящий свет, между мной и магом возникла переливающаяся жемчужно-радужными разводами прозрачная преграда. Затем свет стал нестерпимым, пробиваясь даже сквозь крепко зажмуренные веки; он резал глаза не хуже, чем острейший клинок, и, чтоб защитить их, я спрятала лицо в ладонях — будто это могло спасти от обрушенного магом удара. Сбоку послышался стон боли — Владу, похоже, пришлось не лучше. А затем вдруг раздался свист, тонкий, высокий, ударил по барабанным перепонкам, и я почувствовала, как из ушей потекла кровь. Пытаясь зажать одновременно и глаза, и уши, скорчилась на полу.

«Что за субстанция была в шаре, какой безумный алхимик создал её, будь он трижды неладен?» — успела подумать я до того, как к свету и звуку добавилась боль.

Страшная, нестерпимая, она пронзила каждую клеточку тела. Крик захлебнулся в глотке, позвоночник судорожно изогнулся, пальцы против моей воли заскребли по лицу, ногти впились в кожу, раздирая её в кровь.

Время остановилось. А может, и вовсе исчезло. И остались только свет и нестерпимая боль.

Закончилось всё так же неожиданно, как и началось. Боль отступила, свист стих, свет померк. На мгновение мне показалось, что наступила ночь — но нет, просто ослеплённые глаза пока что воспринимали дневной свет почти как тьму.

Во рту было гадко от привкуса крови, голова гудела, как пустой котёл. Опираясь на руки, я села и тут же согнулась в приступе жестокого кашля, выплёвывая из лёгких скопившийся в них дым.

Чья-то рука схватила меня за плечо, вздёрнула вверх.

— Вставай, — неразборчиво донеслось сквозь ватную тишину в ушах. — Надо уходить.

Не раздумывая, я уцепилась за эту руку, горячую, словно печка, повисла на ней, кое-как поднялась. Сделала шаг, другой. И чуть не упала — ослабшие ноги не держали.

Глаза жгло, точно под веки по мешку песка насыпали. Я зажмурилась изо всех сил, моргнула…

И зрение стало возвращаться.

Вначале появились серые, бесформенные тени, потом цвета, и лишь после — детали. И то, что я увидела, заставило меня ужаснуться и на мгновение застыть на месте в полнейшем недоумении от того, как изменилось всё вокруг.

Таверна горела. Пламя жадно обгладывало почерневшие от жара столы, кряхтела, грозя вот-вот обвалиться, наполовину обуглившаяся лестница, весело звенели лопающиеся от жара бутыли тёмного стекла на полках за стойкой, и золотое имперское вино широким шипящим потоком лилось на пол, подкармливая ненасытный огонь. И тишина в ушах вдруг взорвалась, рассыпаясь мириадами пушистых лоскутов, а на её место пришёл рёв пламени.

— Идём, — на этот раз голос Влада прозвучал вполне ясно.

— Но таверна… — неуверенно возразила я.

— Пусть горит. Хотя бы след не возьмут…

Рубаха на его спине была мокра от пота, над воротником скручивались от жара собранные в короткий хвост светлые волосы.

Он потянул меня в сторону двери, с силой толкнул сквозь ревущее пламя, перегородившее путь. Не успев даже испугаться, я кубарем вывалилась на улицу, неуклюже растянувшись на мостовой и хватая ртом воздух. Влад выскочил следом, весь в копоти и подпалинах, рухнул рядом и тут же вскочил.

— Буян под седлом, — не церемонясь, он дёрнул меня вверх, кивком головы указав на коновязь и испуганно рвущего повод коня, и, поймав мой недоумевающий взгляд, пояснил. — Я, как увидел, что этот, в чёрном, в таверну зашёл, дал конюху указание Буяна оседлать. А сам внутрь пошёл.

Рыжий жеребец, завидев меня, призывно заржал.

— А теперь слушай. Как выберешься из Тамры, иди к подножью Полуночных гор. На большаки не суйся, на них имперцы в первую очередь искать станут. Поняла?

Я кивнула.

— А ты?

— Я догоню.

Он подсадил меня, помогая взобраться в седло, сдёрнул с коновязи поводья, бросил прямо в руки.

— Полуночные горы, — напомнил он. — Скачи!

И с размаху хлестнул ладонью по крупу коня, отчего Буян вздыбился, попятился, разворачиваясь на задних ногах, и с громким ржанием рванул вниз по переулку, выбивая копытами звонкий перестук по мостовой, унося меня прочь от пылающей таверны.

* * *

— Догонит он меня, как же, — ворчала я, пробираясь через густой подлесок и ежеминутно сверяясь с картой, хотя смысла смотреть в неё в этом лесу не было никакого. — И как же он это сделает, а? Вот скажи, Буян, разве можно найти нас в этом проклятом что каргами, что Прародителем, месте? Да тут… Ой!

Я схватилась за лоб, который дерзко атаковала возникшая будто ниоткуда толстая ветка.

— Нарочно ты? — возмутилась я, обращаясь к ветке, облепленной едва распустившимися листьями. — Хотя что я спрашиваю, конечно, нарочно.

Ветка прошелестела в ответ что-то нечленораздельное и угрожающе качнулась, но нападать повторно не посмела.

— Вот так и виси, — строго велела я ей. — Сама обойду. Буян, а если подумать — зачем он нам нужен? Ты вот не видел, что в таверне происходило. Он четверых Плащей голыми руками уложил за какие-то мгновения, представляешь? А пятого, десятника — ножом. Плащей, Буян, не кого-нибудь! Такое, наверное, даже мастеру Геону не под силу. Не зря я подозревала, что никакой он не плотник.

Вот уже вторую седмицу мы с Буяном блуждали по непролазным чащобам Живого Леса, раскинувшегося вдоль полуночной границы Альтара, и всё это время я, не переставая, кляла себя за то, что вступила под его своды. Обходить его было бы делом долгим и опасным возможными встречами с имперскими патрулями, наводнившими Альтар. Потому-то и показалось мне вполне разумным сократить путь через Лес, тем более, что пересечь его в поперечнике можно было всего-то за один-два дневных перехода. А что называется он Живым — так мало ли почему!

Суровая действительность весьма скоро заставила меня по-новому взглянуть на это название. Деревья и кустарники тут вид имели вроде как самый обыкновенный — я легко могла узнать куст волчьей ягоды и невысокую поросль дубков, шелестящую раскидистой кроной лиственницу и высокие, статные клёны; вот только поведением своим эти лесные великаны ничем не походили на обычных своих собратьев. Будто живые, они исправно чинили препятствия моему продвижению: то стеной непроходимой встанут, сплетясь ветками, то илистую запруду на пути поставят, и обходи, как хочешь, то вот, как сейчас, шальная ветка не пойми откуда вылезет и в атаку на лоб пойдёт. А главное — конца и края этому Лесу не было видно вообще. Если верить карте, я давно уже должна была оказаться на границе, в предгорьях. А на деле блуждала среди деревьев, не в силах даже понять, где полдень, а где полночь — сплётшиеся кроны надёжно скрывали небо от моего взора, а единственная попытка влезть повыше, чтоб сориентироваться, закончилась позорным бегством от внезапно оживших лиан.